Виталий Вавикин - Третий источник Страница 14

– Сюда! – говорит им дерево. И листья вздрагивают, придавая ему женственный образ. – Сюда!

Провода от железных столов ведут в просторное помещение. Мидлей останавливается. Смотрит на открытые камеры. Вытекшая из них вода все еще переливается под ногами.

– Что здесь случилось? – спрашивает Солидо.

Белые волосы мертвой женщины разрезают мрак.

– Мертва, – говорит Солидо, проверяя ее пульс.

Зоя идет вдоль ряда открытых камер. Останавливается. Вглядывается в лицо чернокожей женщины. Последняя камера все еще заполнена лилово-розовой жидкостью. Десятки электродов подходят к голове блудницы. Вливают в нее знания перемен и новых открытий, аккумулируют эту информацию и высасывают, чтобы заполнить ею десятки новых блудниц. Но вечна лишь она. Мать. Проводник. Светоч.

– Я знаю ее, – шепчет Зоя, вглядываясь в женское лицо. Сотни образов проплывают перед глазами. Тысячи слов. Миллионы стонов. – Мама, – Зоя прикасается рукой к холодной глади стекла. Ладонь оставляет запотевший отпечаток. Глаза блудницы закрыты. – Нужно освободить ее, – говорит Зоя.

– Зачем? – спрашивает Мидлей.

– Затем, что она не клон! – Зоя вглядывается в лицо блудницы. – Я видела ее. Видела в своих воспоминаниях.

– Не стоит предпринимать поспешных действий, – Солидо разглядывает разбитую камеру.

– Кто бы говорил! – кривится Зоя. – Ты недавно убил самого себя, а все еще пытаешься давать советы?!

– Поэтому и не стоит торопиться, – Солидо показывает оставшуюся на битых стеклах кровь. – Не похоже, чтобы кто-то освобождал их…

– Если ты думаешь, что я буду стоять и смотреть, как она там плавает, то ты сильно ошибаешься!

– Зоя! – пытается привлечь ее внимание Мидлей.

– Все мои воспоминания связаны с ней! Все мои чувства!

– Зоя! – Мидлей показывает подходящие к камере провода. – Как ты думаешь, куда они идут?

– Откуда я знаю?!

– К столам, – напоминает Мидлей. – Мы пришли сюда по ним. Помнишь?

– Что это меняет?

– Теперь вспомни, что стало с двойником Солидо.

– Он сам виноват.

– Я о проводах.

– Думаешь, если мы освободим ее, то с остальными двойниками будет то же, что и с двойником Солидо?

– Не знаю, но думаю, стоит повременить.

– А как же остальные? Они же как-то освободились! – Зоя смотрит на Мидлея, но он лишь пожимает плечами.

– Здесь кто-то есть, – говорит Солидо, вглядываясь в смолистую мглу. – Не бойтесь, – обращается он к теням. Из темноты доносится звериный рык. Тени оживают. Солидо протягивает к ним руку. – Я друг, – осторожно говорит он.

Что-то черное и сильное сжимает его кисть. Зубы впиваются в плоть. Солидо кричит. Хрустят суставы. Тень выплевывает два откушенных пальца. Кровь заливает его лицо: темное, дикое. Оно проступает из мрака. Большие глаза блестят безумием. Белые зубы обнажены в животном оскале.

– Стефан! – шепчет Солидо. – Папа! – и голос его срывается на крик.

Семь силуэтов разрывают мрак, освобождаясь от его объятий. Страх умножает их силы. Солидо падает на спину. Руки Стефана сжимаются на его горле.

– Нет! – кричит Зоя.

Две обнаженных женщины сбивают ее с ног. Мидлей уклоняется от нацеленного ему в грудь мужского плеча. Новый звериный рык разрывает тишину. Стефан смотрит, как убегают его братья и сестры. Чувствует их страх. Слышит их мысли. Они проникают в него. Становятся с ним одним целым. Заставляют разжать пальцы и, выпустив горло Солидо, бежать следом за ними. Еще один рык. Мидлей смотрит, как исчезает в темноте обнаженное тело.

– Все живы?

– Я – да, – Зоя поднимается на ноги.

– Я тоже, – хрипит Солидо.

– Почему они напали на нас? – спрашивает Зоя.

– Наверно, испугались, – говорит Мидлей. Он смотрит на оставшуюся в камере блудницу. Глаза ее закрыты. Мышцы лица напряжены.

– Думаешь, она слышит нас? – спрашивает Солидо.

– Может быть, не нас, – Мидлей прикасается рукой к холодному стеклу. – Тот, что душил тебя, он бы не остановился, если не убежали другие. Я видел его лицо. Они словно позвали его за собой.

– Может, спросить об этом голограмму? – предлагает Зоя.

Солидо согласно кивает. Глаза блудницы в камере вращаются под плотно закрытыми веками.

Глава вторая

Кип отвернулся от игрового автомата и посмотрел на ка-доби. Зверек поднялся на задние лапы и доверчиво хлопнул большими глазами. На автомате выпали три призовые вишенки, но Кип не заметил этого. Монета зазвенела за его спиной. Женщина по соседству ахнула. Хейзел! Кип огляделся, пытаясь отыскать отца. Никто не сможет заменить мать. Никто и никогда! Игра потеряла свою чарующую притягательность.

– Они ушли, да? – спросил Кип ка-доби.

Большие серо-зеленые глаза застенчиво хлопнули. Высокий мужчина в черном костюме прошел мимо зверька, едва не зацепив его ногой. Ка-доби отскочил в сторону, избегая ног женщины в туфлях на высоком каблуке.

– Люди тебя не видят! – догадался Кип.

Серо-зеленые глаза снова хлопнули. Пришедшая в голову догадка уступила место обиде. Детское лицо стало по-взрослому жестким.

– Отец ушел! – проскрипел зубами Кип.

Он выбежал на улицу и завертел головой, оглядываясь. Никого. Тысячи огней укрытого ночью отеля придали уверенности. Кип побежал по мощеной белым камнем дороге, вглядываясь в лица прохожих.

– Эй! – возмущенно воскликнула похожая на Хейзел женщина, когда он схватил ее за руку.

Кип не извинился. Разжал пальцы и побежал дальше. Домой. Лифт загудел, поднимаясь. Коридор с мягким ковром под ногами заглушил звуки шагов. Кип открыл дверь. Осторожно. Словно вор. Заглянул в квартиру. Отец и Хейзел лежали на кровати. Тихие женские стоны сливались с тяжелым мужским сопением. Липкие от пота тела прижимались друг к другу. Тучная, покрытая короткими волосами спина отца скрывала обнаженное женское тело. Кип видел лишь ее ноги, обвивавшие мужские бедра. Хейзел застонала чуть громче. Ее ногти впились в спину отца. «Кто кому причиняет боль?» – подумал Кип.

– Тебе хорошо? – спросил у Хейзел Бити.

– Да, – она прижала его к себе. – Подожди секунду, дай отдышаться.

– Сможешь еще?

– И не раз.

– Думаю, я тоже.

Звук поцелуя вызвал отвращение. Мать говорила, самое отвратительное, что ей приходится делать с отцом, – это спать в одной постели. Но здесь все было иначе. Кип не мог ошибаться. «Подари мне брата», – попросил он как-то свою мать. «Ты знаешь, как это больно?» – спросила она. «Как порезаться?» «Как тысячи порезов, – мать потрепала его темные волосы. – К тому же для этого нужно сначала лечь под твоего отца, а это, на мой взгляд, еще хуже, чем тысяча порезов».

Кип вышел в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь. Пушистый зверек хлопнул большими серо-зелеными глазами.

– Ждешь меня? – спросил Кип.

Ка-доби фыркнул.

– А они не ждут, – Кип мотнул головой в сторону двери. – Им и без меня хорошо. И мама врала. Всегда врала, – детские губы дрогнули, но глаза остались сухими.

Кип тяжело вздохнул, нахмурился и, вызвав лифт, вышел на улицу. Ка-доби терпеливо семенил следом.

– Хочешь пойти к рекам? – спросил Кип, стараясь забыть увиденное в номере. – Можно покидать в воду камни.

Зверек фыркнул, ухватился за штаны Кипа и взобрался ему на плечо.

– Надеюсь, у тебя нет блох? – строго спросил Кип, нахмурился, но тут же просветлел. – Хотя какая кому разница?!

Кровавые вены рассвета начинали разрезать чистое утреннее небо. Хейзел и Бити лежали в кровати. Глаза их были закрыты. Обрывки сна подбирались к ним разрозненными картинами. Яблоневый сад в цвету. Разоренные вкладчики. Победы мужа. Измены жены. Дети, которых никогда не было. Сын, который никогда не любил. Хейзел проснулась и жадно втянула застоявшийся воздух. Пахло потом и мускусом.

«Нужно было включить кондиционер», – подумала она, повернула голову и посмотрела на Бити. Он все еще спал. Мясистая грудь, покрытая волосами, ровно вздымалась и опадала. Рот был открыт. Дыхание со свистом вырывалось между полных губ. «Квинт был другим, – подумала Хейзел. – Когда-то давно был». Теперь перед глазами вставал лишь старый, изъеденный временем образ. Он предал себя. Предал ее. Предал все то, что было ему верно на протяжении долгих лет. «И никакого раскаянья! – Хейзел прикоснулась к груди Бити. – Может, лишь немного усталости». Он улыбнулся сквозь сон. Прошептал чужое женское имя. Его гениталии ожили, начали медленно напрягаться. Хейзел смотрела на них, пытаясь ни о чем не думать. Вернее, не вспоминать. Пусть будет лишь эта ночь. Хотя бы сейчас.

– Уже проснулась? – тихо спросил Бити. Его рука коснулась ее головы. Пальцы запутались в густых волосах.

– Ты вспоминал свою жену, – сказала Хейзел, продолжая смотреть на его гениталии.

– Во сне?

– Да.

– И ты обиделась?