Владимир Бойков - Призраки коммунизма Страница 14

И, правда, скоро Культя вбухался в огромную лужу. На него заквакали потревоженные лягушки.

«Странно, что они тут живут, и их ещё никто не съел», — подумал критик. Но только он успел замочить свои тряпки, как его с силой треснули по заднице палкой.

— Лягух моих воровать! Ишь, какой! Заявился, понимаешь! — заорал хозяин лужи, с удовольствием наблюдая за барахтающимся в воде человеком. — Утоплю! Замордую! Суродую!

— Да нет же, нет, — залепетал Культя, торопливо смывая дерьмо с ног. — Я только брюки хотел выстирать.

— Так я тебе и поверил. — Мужик вновь замахнулся дубиной.

— Да не вор я, не вор. Мы пиво пили там, у цирка, а от него у моей бабы живот прихватило.

— Да-а-а. Понос — штука катастрофическая. Но почему тогда ты тут полощешься, а не баба?

— Так это она меня обгадила. Я хотел потребить её, всё как положено, а она меня… вот. И в штаны попало, и вообще я весь в этом самом. В Кале недоброкачественном.

— В говне, значит?

— Ага, — радостно согласился критик.

Мужик почесал дубиной пузо.

— Ладно, бить я тебя не буду, только убирайся отсюда, и живо! а то всю мою еду потравишь.

Культя выбрался из лужи.

— А может, ты этим штанам всё-таки лягух ловил? — вновь засомневался хозяин лужи.

— На, понюхай, — с обидой в голосе сказал критик.

Мужик понюхал. Содрогнулся.

— Ну и вали тогда! — заорал он. — Говнюк вонючий!

— Где же мне всё-таки помыться? — крикнул неудачливый гуляка, спеша подальше от этого переменчивого человека.

— Там дальше канава будет, только в ней пиявки живут.

— А они ничейные? — спросил Культя, зная, какой превосходный суп получается из пиявок.

— Ничейные, — утешил его мужик. — Но кусачие страшно.

Полоскаться ночью в канаве с пиявками Культя посчитал делом опасным. Решил дожидаться рассвета. Спать в грязных штанах гордый критик опрометчиво побрезговал и ночью сильно окоченел. Он оборвал всю траву в округе, чтобы хоть как-то укрыться, но всё равно поддувало. Вот если бы сплести из травы циновку, стало бы теплее, но, во-первых, было темно, во-вторых, для этого требовалось много времени и, в-третьих, Культя не владел подобающими способностями. Несколько раз он вскакивал среди ночи и, дико подвывая, носился взад-вперёд, стараясь согреться.

Начинало светать. Первые лучи далёкого солнца пробились сквозь зыбкий горизонт. Серый туман слоился в низинах. Невнятно пискнул какой-то ещё уцелевший зверёк.

Осторожно прополоскав штаны в канаве, Культя осмотрел их внимательно. Вдруг какая-нибудь мелкая тварь спряталась в складках с целью поживиться его телом. Потом он подобрал прутик, решив наловить пиявок. Жирные эластичные черви соскальзывали и плюхались назад в воду. Пришлось ловить их на палец, обмотанный тряпочкой, хотя этот способ считался рискованным. Стоило пиявке чуть-чуть прокусить кожу, и началось бы медленное умирание от судорог мышц и одеревенения суставов. Культя набросал с десяток пиявок на берег и только тогда сообразил, что нести их всё равно не в чем. Ждать, пока они сдохнут — измучаешься, к тому же жизнестойкие твари то и дело вбуравливались в землю, пытаясь удрать, и надо было выдёргивать их беспрестанно, чтобы не скрылись. Критик побегал вокруг канавы и нашел небольшой плоский камень. Он сложил на него добычу, но не смог пронести даже несколько шагов — черви расползались. Культя стал давить их камешком — пиявки корчились, сжимались, вытягивались и совершенно не собирались подыхать.

— Хочешь, я тебе за них фантик дам? — раздался неожиданный голос. Грязный, неопределённого возраста человек наблюдал за потугами Культи умертвить добычу.

— Хочу, — сказал Культя.

Гость расплатился, достал из-под лохмотьев жестяную коробочку, аккуратно сложил в неё пиявок и, кивнув в сторону канавы, сказал:

— У меня ещё один фантик имеется.

— Сам-то чего не ловишь?

— Остерегаюсь. А вот ты, как вижу, храбрый человек, настоящий мужчина, Коммунист с большой буквы.

Культя зарделся от похвалы, но на лесть не клюнул.

— Я наловлю, а ты выпросишь. Ты ведь попрошайка?

— Не выпрошу. Не бойся. Я же вижу — ты ещё сам не ел. Нельзя так выпрашивать. Вот если бы ты их поел, да ещё наловил, тогда бы я выпросил, а так нельзя. Уж лучше фантик заплачу…

Культя задумался. Поглядел на свой не укушенный палец, на канаву, на поджидающего незнакомца, вспомнил о своём нереализованном тазе, об ускользнувших прелестях Васи и словно очнулся. Как это он, человек с незаурядными способностями, рискуя жизнью, отчаялся на промысел, о котором не помышляет даже замызганный попрошайка.

— Нет уж, — буркнул критик, — я тут просто тренировался. На скорость, так сказать, на реакцию. Пошёл я. Пока.

— А-а-а… — огорчённо протянул незнакомец. — Ну, тогда прощевай, значит. До свиданьица.

Сява сидел на песчаном бугорке и сосредоточенно чесал голову, выковыривая из-под ногтей всё, что туда наскребалось. Пристально и с некоторым удивлением он рассматривал находки, тут же разочаровывался и отбрасывал прочь. Он вовремя заметил приближающегося критика, поправил таз, пыхнул глазами.

Культя брёл медленно. Он был понур, измучен приключениями и хотел спать.

19

Утро, раннее и свежее, расползалось по окрестностям. Местные жители ещё досматривали сны в тёплых норках, только Сява упрямо бодрствовал и демонстративно сторожил таз. Время от времени он бдительно приподнимался, посылая испепеляющие взгляды в сторону якобы затаившихся там и сям посягателей.

— Ага! — обрадовался попрошайка, как бы невзначай увидев критика. — Наконец-то!

Закатив глаза и заламывая руки, Сява поведал Культе о том, каким ужасным и изощрённым проискам он подвергался, со стороны огромного количества желающих умыкнуть сей замечательный таз. Добавил, что в связи с этими непредвиденными обстоятельствами вчерашние договорённости отменяются, требуется произвести их существенную переоценку в виде значительного увеличения причитающегося ему, Сяве, вознаграждения.

Культя, хмуро глянув на возбуждённого попрошайку, ничего не сказал, даже не возмутился. Он грубо вырвал свой таз из Сявиных лапок, отошёл в сторонку и погрузился в какие-то сугубо личные и, похоже, мрачные размышления.

— Кнут здесь? — спросил критик после того, как перевертел в голове множество громоздящихся там несуразностей. Похоже, он и не слышал того, что верный хранитель таза ему так красноречиво плёл всё это время.

— Они ещё спят, — ответил попрошайка.

— Спит? — переспросил Культя.

— Не спит, а спят, — поправил его Сява.

— Ну да, конечно. Так-так. Спят ещё. Ага. Ну, разумеется… А я вот фантик заработал.

— С неимоверным трудом, наверное? — съехидничал попрошайка.

Культя смолчал, поджал губы. Его глаза опять стали непроницаемыми.

— Зря-зря, напрасно, — вкрадчиво заговорил Сява. — Напрасно ты так вызывающе недружелюбен. Можно сказать, враждебен. Чревато это, понимаешь ли, некоторыми, так сказать, или даже, пожалуй, весьма порядочными, как бы это выразиться, последствиями. Причём очень даже отрицательного характера. Или свойства?

Критик мельком глянул на попрошайку, хмыкнул умудрённым смешком и отвернулся.

— Напрасно ты меня игнорируешь. Напрасно и, главное, не ко времени. Ты даже не знаешь, даже не догадываешься, какая удивительная идея посетила мой мозг, пока я сторожил тут твой таз. Надежно сторожил. Самоотверженно.

— И знать не желаю, — отрезал критик. — Я всё-таки ещё в своем уме.

— Ну и ладно, — вздохнул Сява. — Вот только, когда они проснуться, и мы пойдём в путь, ты за нами не топай, не увязывайся. Потому что нам такие, больно умные, не нужны, нам от таких умников одни неприятности, только тягости, невзгоды да сплошные лишения. Ты тут оставайся. Сядь вот на этот бугорок и думай. Ломай голову, пока чего-нибудь не придумаешь. Хотя другие, не такие вот умные и гордые, уже всё за всех придумали и сообразили. А ты, хоть даже треснешь от размышлений, хоть даже лопнешь от натуги, а вот такое, как я, всё равно не придумаешь, потому что у тебя одни бабы на уме.

Культя очнулся от своих дум, его лицо приняло осмысленное выражение, а глаза всё ещё с недоверием, но уже с некоторым интересом посмотрели на попрошайку. Тот сразу оживился, быстро подскочил к критику и горячо зашептал:

— Мне сегодня в ночь обалденная идейка на ум явилась. Очень толковая, прямо замечательная, можно сказать, восхитительная. Такая восхитительная, что я даже сомневаюсь, стоит ли тебя в неё посвящать. Разумно ли такую чудесную идейку кому попало запросто так выкладывать. А? Как ты думаешь?

— Я думаю точно так же. Держи её при себе и не выкладывай ни за какие фантики.

— М-да… Такая идейка, конечно, немалых фантиков стоит, но за некоторое их количество я всё-таки её выложил бы.