Андрей Хуснутдинов - Гугенот Страница 15

Потом, сцепив руки, он прислушался.

С неба сходил дробный гул винтов.

Сквозь окно двери багажника ему хорошо было видно Печкина, стоявшего перед капотом машины и махавшего шапкой в сторону леса. Печкин что-то кричал, но его уже не было слышно: гул винтов заполнял пространство, как прибывающая вода. Подорогин тоже стал смотреть на лес, хотя еще не был уверен, что гул доносится именно с этой стороны. У него вдруг заложило уши. Он подвигал челюстью, да так и остался стоять с открытым ртом: крестовидной тенью из-за сосен вырастал огромный самолет. Это был военный грузовик. Тусклым, уплощавшимся к середине днищем он прошел у самых верхушек деревьев, над которыми тотчас взмыли какие-то черные отрепья и снежная пыль. Подорогин рефлексивно поднял руку, защищая лицо. С громом и свистом самолет перелетел дорогу, накрыл ее в каких-нибудь тридцати шагах от джипа, так что в носовом фонаре можно было рассмотреть огоньки приборов, а в хвосте молниеподобную трещину на пустом и мутном пузыре зенитного гнезда. Над полем он вдруг начал заваливаться на левое крыло. Подорогин подумал, что экипаж маневрирует, пытается обойти какое-то препятствие, что вот-вот летучий гигант растворится в тумане, но самолет таки черпнул крылом землю. В небо взмыл гейзер снега, почти скрывший машину из вида.

— Твою ма-ать! — истерически завопил Юра.

На мгновение туман как будто сделался ярче по всему полю. Гейзер только начал опадать, размываться в пасмурном воздухе, когда под ногами сильно вздрогнуло и раздался чудовищный, в несколько наслоившихся раскатов взрыв. Подорогин схватился за уши и, отвернувшись, в ужасе смотрел туда, где вместо леса теперь кипело облако белой взвеси.

До места падения они не дошли метров сто. Путь им преградил овраг, настолько глубокий, что больше он походил на расселину, конца ему не было в обе стороны. Пахло керосинным выхлопом и резиновой гарью. Юра предпринял отчаянную попытку форсировать препятствие, однако напрочь застрял на дне, к тому же заболоченном. Зурабу и Подорогину стоило немалого труда вызволить его. Взмыленный, весь в слизистой жиже, Юра хотел звонить оставшемуся в машине Толяну, чтобы тот захватил трос с топором, но Зураб окоротил его:

— Канатную дорогу!

Тогда Юра упал на колени, ткнулся головой в снег и, бубня невнятные проклятья, зарыдал.

Зураб взмахнул в сердцах автоматом:

— Блядь, быдло! — С длинной горючей репликой по-грузински он прошелся к истоптанному краю оврага и обратно, и снова плюнул. — Уже долбанулся! Когда успел?

В кармане у Подорогина зазвонил телефон. Он вытащил новую трубку, но та была нема и тёмна, звонили на старую.

— Да, — сказал он, задыхаясь.

— Э-э… можно Печкина? — попросил незнакомый голос.

— Кто это?

В трубке повисла вопросительная тишина.

— Вас. — Подорогин протянул трубку Печкину.

Толстяк, не слыша его, с сокрушенным видом таращился на что-то поверх оврага и отирал мокрые щеки. Подорогин вложил ему телефон в руку и отошел в сторону. Краем глаза он видел, как, тяжело и сосредоточенно дыша, будто пистолет, Валентин Печкин подносит телефон к голове. Чадящие руины самолета на той стороне освещались частыми и слабыми всполохами пламени. От всей огромной машины более или менее уцелел лишь отвалившийся и невесть как вставший на загнутые края разлома хвост. Лопнувший пузырь зенитного гнезда задрался в небо. Хвост стоял на дальнем берегу плоской воронки, на дне которой дымилась бурая глина. Крупные куски фюзеляжа и крыльев, скрученные листья пропеллеров, всхолмления прочего, совершенно бесформенного металлического боя — все это разнесло далеко по сторонам и постепенно затягивало туманом. Закурив, Подорогин нервно поплевывал в овраг. Зураб продолжал увещевать корчившегося в сугробе Юру. Пытаясь поставить на ноги, он даже лягал его.

— Спасибо. — Валентин Печкин протянул Подорогину телефон.

Подорогин хотел что-то сказать ему, но смолчал. На минуту с ним случилось нечто вроде затмения. Вспоминая слова Леонида Георгиевича о деле, в которое он не вложил ничего, кроме названия, он как будто увидел расставленные по периметру крушения колья с рогатыми черепами, ходящие гнилые марева. Поперхнувшись дымом, он бросил сигарету, зачерпнул снега и промокнул лицо.

В джипе затем он почему-то оказался между Зурабом и Печкиным. С подбородка ему текло на шею и за воротник, но он не чувствовал этого — так же, как не слышал возникшей перепалки между Печкиным и Юрой. Испачканное грязью лицо Юры то и дело возникало перед ним, он видел, как вздувается и опадает кожа на пунцовой, перехваченной пляшущим шрамом шее.

«Субурбан» качался на ухабах и в рытвинах. Черные дымы крушения проваливались в туман. Зураб и Юра вопросительно передавали друг другу клочок бумаги. Юра опять, как в припадке, водил из стороны в сторону подбородком. Потом Печкин дал прочитать бумажку Подорогину. Подорогин прочел: «КВАДРАТ 456-99М (0,99), 12 ФЕВР. 14:40 (0,83), ОБЪЕКТ 387982Б (0,92), ОБЪЕКТ 387940Б (0,92), СМЕРТ. ПОВРЕЖД. ГОЛ. МОЗГА > ГРУД. ПОЛОСТИ (0,98), НЕМАРКИРОВ. МАСК. ЗАХОРОНЕНИЕ 28757Б (0,95), НЕЦИКЛИЧ. ОГНЕСТР. ИЗДЕЛИЕ > ЛОПАТА (0,93), ВЫПИСКА 4 ОТК 11 ЯНВ. 15:08, ЛОТТА».

— И много у тебя еще… телеграмм? — Юра смотрел в зеркало на Подорогина, но обращался к Печкину.

— Всё, — неопределенно ответил Печкин.

— Насрадамус! — Захохотав, Юра толкнул Толяна в плечо. — Я, блядь, так тоже могу!

— Тихо, — сказал Зураб.

— Проехали. — Печкин положил ладонь на спинку водительского кресла. — Здесь направо.

— СМЕРТ. ПОВРЕЖД. БАШКА! — хохотал Юра.

Нажав автоматом Подорогину на бедро, Зураб отвел руку Печкина, наклонился вперед и, стиснув челюсти, со всей силы двинул товарищу в бок кулаком. Юра ударился головой о стекло и, захлебнувшись, обмяк. Толян дал задний ход, осмотрелся и повернул вправо. Зураб отложил автомат на колени Подорогину и, громко сопя, стал разминать кисть. Печкин зачем-то дышал на затемненное стекло и тер его обшлагом. Теперь с обеих сторон тянулась бесконечная сумеречная равнина, изредка пробитая деревцем или покосившимся столбом.

Подорогин бессмысленно, раз за разом перечитывал бумажку. Ему казалось, что все окружающее отдалилось от него, что даже на этот невесомый клочок в собственных руках он смотрит, как в перевернутый бинокль.

Свернули в последний раз, в торчавшую среди равнины кривую арку с выветренным полем заглавия. Толян взглянул на Печкина, тот утвердительно кивнул ему.

— Правильно, правильно, Толь, — сказал Зураб. — С другой стороны заходим. Так еще ближе будет.

Печкин откинулся на спинку, потопал прорезиненными подошвами валенок по половику и неожиданно спросил:

— А, кстати, кто-нибудь верит в инопланетян?

— Что? — не понял Зураб.

Печкин надавил Подорогину валенком на лодыжку:

— Так. У меня Гуля ими интересуется. — Руки его почему-то дрожали, и он держал их вверх ладонями на коленях.

— А, так может это они — самолет? — впервые подал голос Толян.

Печкин рассмеялся.

— Только их тут не хватало! — Переведя дух, он еще сильнее надавил Подорогину на ногу, так что тот был вынужден оттолкнуть его. — Дело в том… ох, пардон… — Печкин потряс пальцами. — Дело в том, что все эти зеленые человечки — материя чисто умозрительная. Как элементарные частицы у физиков. Что такое элементарные частицы? Допущения, пузыри. Что-то у нас не сходится — ага, давайте притянем за уши мезоны. Или там — кварки. И все встанет на свои места. До следующей, правда, остановки. Так же и с зелеными человечками.

— Ни хрена не въехал, — потряс головой Толян. — Шкварки…

— И не надо! — опять засмеялся Печкин. — Стоп — здесь правее, вон к тем начесам, за бугорком. Ага… — Он взглянул на Подорогина и улыбнулся Зурабу. — Ну, коли время есть… У меня приятель халтурил по ним в полевой почте. Сравнительный анализ и прочее. Про американских инопланетян и про наших. Америкосы — народ технологичный, и ничего, кроме технологий, тем паче секретных, их не интересует в принципе. Но в то же время они народ государственный. И тут у нашего Эйнштейна фикс: западное гражданское общество он считает давным-давно сросшимся с государством. И вот хотя бы сквозь зубы, чушью о дрожаниях воздуха, американцы проблемку с зелеными человечками вынуждены признавать официально. Но то, что составляет основу для Запада — частная собственность и т. п. — в России только форма. Мы всегда плевали на государство. Как и частная собственность для наших папаш никогда не была чем-то обязательным. Разъясняется это хреновыми навыками организации, всемирным русским разгильдяйством, природным хамством, и т. д., и т. п. Даже делаются попытки заглянуть в истоки подобного разгильдяйства и хамства. И что ж?.. — Печкин взялся загибать трясущиеся пальцы. — Необъятные пространства? Буферная география? Язык, который чихал на святая святых — порядок слов в предложении? Татары? Русский характер? Чепуха! — Он разбросал составленный кулак. — Не существует никакого русского характера! Никакого языка и географии, никаких татар — ничего! Все это такие же химеры, как кварки… И что существует, спросите вы? А вот что: неуловимый и невидимый русский инопланетянин. Тот самый русский зеленый человечек, признавать которого русское государство не торопится и, кажется, не собирается признавать вообще — по причине известного к себе отношения со стороны русского общества. Вот что! — Валентин Печкин вытер намокший лоб и, отдуваясь, расстегнул воротник.