Брайан Олдисс - Оксфордские страсти Страница 15

Валентин тут же выказал все признаки раздражения:

– Вам же известно, до чего я терпеть не могу церковь, будь она проклята, и все, что она олицетворяет. Не ждите, чтобы я способствовал ей или ее выживанию. Я если что и кину в их кружку на нужды храма, так только споры сибирской язвы… Нашему поколению, Генри, – продолжал Валентин, – выпала бесценная возможность: наконец по кусочкам собрать в единое целое всю мозаику сведений про долгую историю жизни на Земле. Это потребовало долгих, кропотливых исследований, и вели их множество людей. Упорство! Жажда знаний! Открылись новые горизонты. – Его хриплый голос окреп. Он заговорил живее: – Теперь мы четко представляем себе, какие бури бушевали на Земле на раннем этапе, когда ее бомбардировали кометы – интенсивная бомбардировка, миллион лет! Вот вы, например, способны осознать, сколько это – миллион лет? Одна из теорий о зарождении жизни утверждает, что в океанах Земли тогда бушевали яростные штормы, вызванные падением комет… Я нахожу это убедительным. Представляете: чудовищные грозы, мощные, испепеляющие, из года в год… И в результате очень постепенно возникла жизнь бактерий. Чтобы такое случилось, требовалось полное отсутствие кислорода в атмосфере. Земля была тогда совершенно иной. И снова прошли миллионы лет, прежде чем возникли многоклеточные организмы. Ну и где, по-вашему, тут место для Бога? Почему Иисус Христос явился уже под занавес? Ведь не было же его, когда Землю бомбардировали кометы. Нет свидетельств, что он там проповедовал бактериям. Отчего он не объединил усилия с Сократом? Как вообще его смерть способна всех нас спасти? И почему он не подождал, пока не изобрели телекамеры, чтобы запечатлеть его распятие?

Генри, задребезжав сухим смешком, заметил:

– Надеюсь, эти вопросы войдут в вашу книгу.

Официантка, которая еще прислушивалась к разговору, вся пылала от стыда.

Совершенно очевидно, что профессор раздражался, даже задавая эти вопросы. Старческие руки подрагивали, будто он с трудом сдерживался, чтобы не задушить этого мерзавца – Спасителя…

– Да Иисус – полный неудачник! А все, что нам проповедует церковь, – ну, как сказочные небылицы это еще куда ни шло, да только они так ничтожны в сравнении с масштабом истинной, космической истории Земли, что все это смехотворно. Смех, да и только!

Он до того разволновался, что руки дрожали уже не на шутку, и ложечка стучала по чашке.

– Конечно, вы правы, Вэл, хотя, по-моему, евангельские истории совершенно безвредны.

– Да вы издеваетесь. Разумеется, они вредны. Ложь всегда вредна. Мы должны превыше всего любить истину. Иначе нам всем конец!

– Вы, конечно, правы, Вэл, – усмехнулся Генри, – однако Стивен видит все совершенно в ином свете.

Валентин заставил себя успокоиться.

– Что ж, – тихо произнес он, – и совершенно напрасно. Он что, не помнит, как наша церковь преследовала евреев? На что Боксбауму сдалась эта деревенская церковь, а? Вот я и говорю: «Руки прочь от Святого Климента!»

– Но он уже поднял волну. Вы можете, как и я, быть просто изумленным свидетелем, Вэл.

– Изумленным? Шокированным, вы хотите сказать? – И Валентин разразился хриплым смехом, который тут же превратился в приступ кашля.

Церковь Святого Климента почти вся построена из местного камня. Однажды у ее основания откопали краеугольный камень с высеченной датой. Дату прочли как 503 год. Исходя из этого, отец Робин Джолиф и утверждал, что церковь построили полторы тысячи лет назад – хотя имелись доказательства, что еще до появления саксов здесь стояло какое-то сооружение: были обнаружены остатки деревянных опор.

Камень с датой уложили в основание романской алтарной арки, построенной в двенадцатом веке. С тех пор церковь то и дело меняла облик: достраивали новые приделы, ремонтировали, восстанавливали, перекрашивали. За прошедшие века ей щедро перепадало как чрезмерное внимание, так и небрежение. В 1814 году ее вообще закрыли, и некоторое время вход был наглухо заколочен – тогдашний священник во всеуслышание заявил, что в ней якобы «поселилась нечистая сила»: так и значилось в бумагах, хранившихся в оксфордском колледже Крайст-Чёрч. Сегодня церковь будто вросла в землю, и вид имела довольно невзрачный – правда, контрастом ей высилась необычайно стройная квадратная колокольня, стоявшая тут с конца четырнадцатого века.

Пусть церковь и выглядела не особенно привлекательной» преподобный Робин Джолиф все равно любил ее и с помощью неоднократных кампаний по сбору средств накопил нужную сумму на установку современной системы отопления и освещения. В результате внутри было очень уютно, и любой заходивший с улицы ощущал, что ему здесь рады.

Сейчас Робин стоял на коленях у алтаря. В церкви никого не было. Руки его были молитвенно сложены, голова склонилась к груди.

– Господи, прости Твоего верного слугу за еще одно упущение в отправлении моих обязанностей. Вот я весь перед Тобою, обремененный виной, и хочу просить у Тебя прощения, что не пас я должным образом Твое стадо, вверенное мне Тобою. Двое молодых людей, что приехали жить у нас в приходе, Господи, подверглись жестоким преследованиям. Хотя они оба гомосексуалисты, но кто лучше меня, Твоего недостойного слуги, знает, что Ты не смерти желаешь грешнику, но чтобы отпал он от грехов и жил праведно? Я отнюдь не считаю, что это легко и просто. Как и не жду я, что жизнь будет легкой и простой. Но эти молодые люди обратились ко мне, а я не снизошел до них, не удостоил ответом. И вот оба уехали из Твоего прихода, о Господи, и теперь стало на две души меньше, кто мог бы молиться Тебе.

Тут он отвлекся. В церковь залетела бабочка. Отец Джолиф с состраданием смотрел, как она беспомощно летала туда-сюда, трепетала крылышками, взбираясь все выше по стрельчатым окнам с цветными витражами. Бабочка то билась в стекло, то отлетала подальше, будто в разочаровании.

– О Господи, услышь мою молитву и помоги мне самому сделаться лучше, чтобы я, человек и священник, служил во славу Твою, ради Твоих целей. А теперь я помолюсь за этих двух несчастных голубых, которых людская слепота и злобный фанатизм изгнали из Твоего прихода… Молю во имя Отца и Сына и Духа Святого, аминь.

Он весьма поспешно вскочил, распахнул двери и попытался выгнать бабочку, пока та не изнурила собственные силы. Усилия его были вознаграждены: бабочка, словно отлетающая в мир иной душа, нашла себе путь из церковного полумрака в яркое и холодное сияние мира потустороннего.

Стоя на паперти, Робин увидел, что к нему по кладбищу медленно шагает Джудит Мэйз с новорожденным в руках. Робин бодро ее приветствовал. Джудит протянула ему спящего младенца – чтобы осмотрел. Отцу Робину хватало поводов попрактиковаться в выражениях восторга над очередным новорожденным, так что он и Джудит не разочаровал.

– Так ты, Джуди, пришла помолиться за душу сына? Она хотела бы, чтоб отец Робин крестил новорожденного, объяснила Джудит. Она сама так давно не бывала в церкви… ну, вообще-то была последний раз на Рождество, пела хоралы, но это совсем другое дело, и церковь была набита битком. А сейчас она хотела пропитаться ее атмосферой.

Отец Робин пригласил ее внутрь. Сам же остался на паперти, ждал, когда сможет закрыть дверь на замок. Терпеливо ждал. Стоял и смотрел на могильные камни, выглядывая проклятых этих плоских червей, – и неясная тревога заволокла горизонты его разума.

Когда Джудит наконец вышла, он опять отправился внутрь. Вынул фонарь, который лежал в выдвижном ящике кафедры, откуда читались проповеди, и опустился на колени у основания алтарной арки. Сдул пыль с затертой надписи на камне. Дата вытесана римскими цифрами. Вся в зазубринах – может, поцарапали, изымая из фундамента и устанавливая в основание арки. Даже при свете фонаря было трудно прочесть буквы. Столько лет прошло с тех пор, как историк церкви, глубокий старик, обследовал камень и объявил: дата на камне – 503. Его суждение никто никогда не ставил под сомнение.

– Ох, боже милостивый! – воскликнул Робин. – Это же совсем не 503… Это же 602! Господи, не может быть… Просто не может быть. Ах ты, черт возьми! – Он тут же осекся: – Прости, Господи, меня, грешного! Я нечаянно.

И стукнул себя по лбу.

Поверхность у камня неровная. Трещины и сколы мешали разобрать надпись. Особенно трудно прочесть вторую букву, однако, судя по расстоянию между буквами, на камне значилось DCII, а вовсе не DIII.

Отец Робин был не большой знаток истории церкви. Святой Августин написал трактат «О граде божием» в 411 году – это легко запомнить,[20] – сразу после того, как Рим разрушили какие-то племена. Под водительством Аттилы? Нет-нет, Алариха. В пятом веке Онориус вывел из Британии последний римский легион, после чего все перепуталось – по крайней мере у отца Робина в голове. Он всегда полагал, что в Британии римляне не только построили хорошие прямые дороги, но и ввели классовое общество. Высшие слои наслаждались банями, тогда как нижние чистили уборные. Такое устройство общества оказалось до того популярным, что так и закрепилось в неприкосновенности навсегда.