Вадим Астанин - 10000 знаков Страница 15

Противники не желали физического уничтожения друг друга. Важнее было заставить врага поступать несвойственным ему образом, изменить укоренившийся модус вивенди. Достигалось это при помощи особенных боеприпасов.

Андер-боевики стреляли пулями-извращенками. Пуля-извращенка сносила напрочь внедрённые с детства морально-нравственные максимы (духовные скрепы), делающие из маленького стихийного бунтаря примерного гражданина КонСоца.

Защитники правопорядка лупили пулями-усмирителями. Пуля-усмиритель обращала идейного бунтаря-революционера в образцово-показательного среднестатистического филистера.

Александр М. видел, как поражённые извращенками сослуживцы срывали с голов шлёмы, хватали бутылки, скручивая пробки, припадали к горлышкам, открывая сигаретные пачки, закуривали, запихивали в рот жевательную резинку. Потери среди правоохранителей росли. Александр М. метким выстрелом подстрелил высунувшегося из-за штабеля ящиков андер-боевика, приподнялся, чтобы оглядеть поле боя перед тем, как совершить очередную перебежку... А затем он сам был сражён вражеской пулей.

Маргарита М. промокнула уголки глаз носовым платком. Врач сочувственно вздохнул.

- Доктор, - сказала Маргарита М. - как долго мой муж пробудет в таком состоянии?

- Видите ли, - отвечал врач уклончиво, - вашему супругу досталась тройная доза. Процесс не принял необратимого характера, но остаточные симптомы могут сохраняться достаточно долго. Проблема заключается в том, что в период очищения организму требуются определённые дозы тех вредных субстанций и предметы, на которые были настроены химические эмиттеры извращенок. Вашему мужу сильно повезло, что в него не угодила извращенка, заряженная на свободные сексуальные отношения!

За наглухо задраенной дверью, в одноместном шумоизолированном боксе привилегированной частной клиники, сидел Александр М., пил виски, курил сигареты, раскладывал пасьянс и виртуозно ругался матом.

"Опасно оставлять наших граждан наедине с собой, ибо нет большего врага нашему гражданину, чем он сам".

Gentleman О.

Фото не нашего мира

Матвей Саранцев пропал бесследно несколько лет назад. Два года, восемь месяцев и семнадцать дней, если быть точным. Другом Травникову он не был, они жили в одном доме, на одной лестничной площадке, дверь напротив двери, приятельствовали, в отличие от остальных соседей, от которых простого "здасьте" не дождешься и в большей праздник, а не то что в будний день. Часто курили пролётом ниже, сидя на подоконнике, болтали "за жизнь", травили анекдоты. Бывало, выпивали, бутылочку-другую пива. Саранцев работал фотографом в областной газете "Рабочие ведомости", подрабатывал в местном Доме моды, вёл кружок фотолюбителей в бывшем Доме пионеров, сменившем вывеску на ДЮЦТ (Детско-юношеский центр творчества), был непременным участником фотовыставок и творческих фестивалей.

Он исчез из своей квартиры странным образом. На столе остался завтрак. Омлет, кружка чая, тосты с сыром. В комнате расстёгнутый кофр с аппаратурой, разбросанные по столу буклеты с последней выставки, бумажник, кредитная карточка, связка ключей. Верхняя одежда и обувь остались в прихожей. Никто не видел, как он выходил из подъезда. Кажется, он просто растворился в воздухе. Полиция открыла розыскное производство "по факту исчезновения гражданина Саранцева". Тощий казенный скоросшиватель с материалами этого дела наверняка до сих пор пылится где-нибудь в сейфе у кого-нибудь из сотрудников отдела по розыску пропавших без вести, среди десятков аналогичных казённых папок. До той минуты, пока не окажется на полке в архиве, где и будет погребён навечно. Без всякой надежды на раскрытие тайны.

В квартиру заселились родственники Матвея откуда-то из провинции. Вроде бы дети сестры матери Саранцева. Его родители умерли, жениться он не успел, бывшая подруга вышла замуж и уехала с мужем за границу. Муж у неё был иностранцем, испанским подданным, инженером по проектированию мостов. Травников видел мужа бывшей подруги, тогда ещё бойфренда, на кладбище, во время символических похорон, когда в пустой гроб родные, знакомые и друзья, перед тем, как закрыть и заколотить крышку, ложили разные вещицы, милые безделушки, которые наверняка понравились бы признанному по суду умершим Саранцеву. Было это через год после загадочного происшествия. Бойфренд выделялся особой гладкостью и ухоженностью, живо напоминая Травникову породистую болонку, по недоразумению затесавшуюся в стаю бесхозных уличных собак. Может быть, в тот момент у Травникова было не самое хорошее настроение, но пребывание на кладбище запомнилось ему именно таким. Лучащийся самодовольством иноземец в окружении тусклых соотечественников. Вспоминая об этих странных похоронах, Травников всякий раз испытывал глухую досаду и необъяснимую злость, не к чему-то или к кому-то конкретно, а вообще к той ситуации, в которой ему пришлось находиться. Испытывая чувство неловкости происходившего действа и собственного в нём участия. Уж очень всё тогда смахивало на дешёвую театральную постановку, где актёры даже не пытаются хоть как-то вжиться в образ, механически воспроизводя заученные жесты и куски текста. Возможно, причина была в том, что присутствующие не думали о Матвее Саранцеве как о мёртвом человеке. Он оставался для них живым, хотя бы потому, что в гробу не лежало его тело. Пожалуй, дело обстояли именно таким образом. Они все подсознательно ощущали, что Матвей Саранцев, как бы там ни было, жив.

За исключением, конечно, забугорного бойфренда матвеевой некогда почти невесты.

В прихожей зазвонил домофон. Травников снял трубку переговорного устройства.

- Слушаю.

- Квартира пятьдесят шесть? Травников В. Г.? - осведомился строгий голос.

- Да, квартира пятьдесят шесть. Травников. Всеволод Георгиевич.

- Вам ценное письмо.

- Заходите, открываю, - сказал Травников нажимая на кнопку, отпирающую дверь на улицу.

Почтальонша вытащила из сумки конверт и прежде, чем отдать его из рук в руки, терпеливо дождалась, пока Травников, с грехом пополам, накарябает в квитанции ручкой с нерасписанным шариковым стержнем свою подпись. Травников, смущённо улыбаясь, вернул почтальонше орудие утончённой пытки и бумажный квиток, извиняясь за непреднамеренную заминку.

- Какие дают, теми и пользуемся, - сказала почтальонша, внимательно изучая оставленную на квитанции травниковскую роспись.

- Неразборчиво? - спросил Травников. - Я могу переписать. Другой ручкой.

- Сойдёт, главное, что расшифровка читается. Получите, - сказала почтальонша, вручая Травникову конверт.

- Всего наилучшего, - вежливо попрощался с ней Травников.

- Хотелось бы, да не получается, - отвечала почтальонша, выходя на лестничную площадку.

- Какие наши годы!? - оптимистично провозгласил Травников.

- Не те уже годы, - сказала почтальонша, более себе, чем собеседнику. - И здоровье уже не то.

- Зато лето жаркое, - ляпнул невпопад Травников.

- Лето, - сказала почтальонша равнодушно, - Лето, да. Жаркое. Будьте здоровы.

- До свиданья, - наново распрощался с почтальоншей Травников.

В конверте, без полного обратного адреса, была только фотография. Чёрно-белая фотокарточка, размером примерно десять на пятнадцать, отпечатанная со стандартной плёнки, использовавшейся в компактных плёночных фотокамерах-мыльницах "Кодак". Судя по дате, указанной в правом нижнём углу позитива, снимок был сделан три года назад. Фотограф снимал с необычного ракурса, не соблюдая установленных критериев качества, торопливо, будто бы следил за кем-то. Изображение было слегка нечётким и размытым по краям. Объектив фотоаппарата запечатлел девушек, сидящих предположительно на веранде летнего кафе. Девушки пили вино из бокалов и мило беседовали. Та, что слева, улыбаясь, слушала что говорила ей подруга. Девушка справа, держа в приподнятой руке изящный фужер, была увлечена рассказом, который, несомненно, забавлял не только её подругу, сидящую слева, но саму рассказчицу. На заднем плане виднелся официант, несущий поднос с заказанной едой.

Типичная бытовая картинка. Травников перевернул карточку. Фотограф расписался на обратной стороне листа. Размашистым почерком, небрежно, большими буквами, наискось было выведено "М. Саранцев". Травников схватил со стола конверт. Штемпель почтового отделения был смазан, название населённого пункта нечитаемо, но дата отпечаталась чётко. Письмо отправили несколько недель назад.

Что это могло означать? Да всё что угодно. Травников задумчиво хмыкнул. Самое простое объяснение — банальный розыгрыш. Хотя для чего кому-то разыгрывать бывшего соседа — не ясно. Объяснение сложное — Матвей жив. В этом случае мы вступаем на зыбкую почву догадок и предположений. Что происходило у Саранцева дома непосредственно перед тем, как он пропал? Сам ли он инсценировал свое исчезновение, или его выкрали неизвестные злоумышленники? Зачем? Почему? Что было в жизни Матвея такого, что угрожало бы его безопасности и здоровью? На эти вопросы могли ответить лишь те люди, кто был достаточно близко знаком с Матвеем Саранцевым. Его бывшая подруга, живущая ныне по ту сторону океана. Или бывшие коллеги по работе.