Дмитрий Григорьев - Кровь или семьдесят два часа Страница 15

Как-то раз, по пути к морю, к ним пристал один кавказец, назвавшийся гордо Георгием. Он возбужденно тараторил: — Только посмотрите, готовая жена-красавица и дочка лапочка.

С тех пор он не оставлял их в покое. На следующее же утро он ждал их на том же месте.

— Как тебя зовут, чудо природы? — спросил он девочку и протянул ей конфету.

— Вика, — ответила та и, взяв конфету, потребовала: — А маме? Тот рассмеялся и насыпал ей полную пригоршню барбарисок. Уж он-то, как искусный дамский угодник знал, что путь к сердцу женщины лежит через ребенка. Гоги, так прозвали его мама с подругой, теперь подкарауливал их каждое утро на тропинке к пляжу и неизменно заводил свою песню о готовой для него семье. Чтобы не встречаться с назойливым поклонником, женщины искали другие пути к морю. Новые маршруты были длиннее прямого спуска, и маленькая Вика приходила на пляж, выжатая как лимон. Раньше она прыгала от нетерпения и рвалась в море еще до того как взрослые успевали расстелить покрывало. Теперь же, не дожидаясь подстилки, она плюхалась на гальку и сидела, замерев, как налетавшаяся за день чайка, с тоской глядя на зовущие барашки набегавших волн.

Несмотря на старания женщин, спрятаться от назойливого аборигена было невозможно. Он неизменно находил их, и песня про белого бычка начиналась сначала. И вот однажды выдохшаяся от долгого перехода Вика не выдержала. В очередной раз увидев на своем пути улыбающегося Гогу, она отпустила мамину руку и пыхтя, как паровоз, ринулась к нему. Набросившись на опешившего мужчину, она принялась дубасить его маленькими кулачками по гордо надутому животу и зло приговаривала: «Отстань от нас, дядька, у нас есть папа и сестричка, и ты нам вовсе не нужен!» После этого девочку как подменили. На щеках появился румянец, вернулся аппетит, и до конца отпуска она летала как на крыльях. Совсем другое настроение было у Георгия.

В тот день он, ничего не видя вокруг, возвращался домой по знакомой горной тропинке. Из головы не шла противная девчонка, которая все время путалась под ногами и мешала охмурять двух симпатичных курортниц. Вот и сейчас она, как ангелочек назойливо порхала перед ним, закрывая путь наверх. Два буравчика ее изумрудных глаз пробивались сквозь поднимавшийся из ущелья туман и обжигали душу ледяным холодом. Зло отмахнувшись, от назойливого видения, Гоги продолжал свой путь пока другой, колючий и далеко не детский взгляд не заставил его остановиться. Только тут местный ловелас понял, что девочка вовсе не парила над пропастью. Она сидела на руках у грациозной длинноволосой брюнетки. Стройная фигура женщины теперь отчетливо проступала сквозь вечерний туман. Гогину злость как рукой сняло. В его масляных глазках загорелся знакомый похотливый огонек.

— Я потерял голову от твоей красоты, — выскочила одна из беспроигрышных фраз. — Пойдемте ко мне! Выпьем вина и уладим все недоразумения.

Горячий поток исковерканных русских слов, льющийся из Гоги, похоже, потихоньку смягчил женщину. Она поставила девочку на землю и та, весело припрыгивая, скрылась в тумане над ущельем. Взгляд черноволосой красавицы потеплел, а лица коснулась многообещающая и влекущая за собой улыбка. На душе у Георгия стало легко. Он с замиранием сердца потянулся к своей очередной добыче и с наслаждением отдался неописуемому чувству полета. Он снова был гордым орлом, готовым парить в облаках рядом с манящей чаровницей.

До конца отпуска Гоги больше не надоедал женщинам, и они даже стали немного скучать по нему. Мама с подругой шутили, что их Вика лучше всякого отворотного зелья. Они не знали, что Георгий исчез не только из их жизни. Родственники и друзья тоже давно не видели беспутного гуляку. Первое время они не придавали этому значения, предполагая, что тот в очередной раз подался за какой-нибудь юбкой. Да и что могло с ним случиться в городке, где его знала каждая собака? Он здесь родился и вырос, и любая тропинка была знакома, как свои пять пальцев. Тем больше было удивление, когда узнали, что с ним случилось.

Осенью, сквозь поредевшую листву, односельчанин Георгия заметил на дне ущелья странное оранжевое пятно. Им оказалась любимая рубашка его соседа. Она была теперь явно велика своему хозяину, тело которого усохло со времени падения. Застывшая на мумифицированном лице улыбка не оставляла никаких сомнений в том, что пострадавший до последнего момента не осознавал происходящего. Об убийстве в курортной зоне не могло быть и речи. Участковый милиционер припугнул родственников наркотической статьей и предложил все списать на пьянку, и те, скрепя сердце, согласились. Таким образом, кончина Гоги стала обычным несчастным случаем, каких в нашей жизни превеликое множество.

Тем временем, женщины с девочкой вернулись в Ленинград и лишь изредка вспоминали смешного грузина из Гагр, а потом и вовсе про него забыли. Но однажды дождливым вечером образ Гоги неожиданно всплыл в памяти подросшей Вики. Случилось это в летние каникулы на даче. Ливень разогнал веселую детвору по домам, и теперь Вика сидела со старшей сестрой Яной и слушала мамины рассказы о ее нелегком послевоенном детстве. Один из них и всколыхнул воспоминания о Гоге…

Во время войны мамины родители погибли, и осиротевшую Ванду отправили жить к родной тетке, в небольшой поселок под Ленинградом. К великой радости девочки у тетки жил кот, и она всем сердцем привязалась к нему. Тот платил тем же и ходил за ней по пятам.

Все любили этого худого облезшего прохвоста, все, кроме самой зажиточной по тем временам соседки. Не проходило и дня, чтобы она не орала через забор: «Вот же гад! Опять распугал всех моих кур. Да этот шелудивый паразит хуже фашиста! Кто мне теперь заплатит за те яйца, что мои несушки не додали из-за этого паршивца!» — А нечего выпускать своих дурных кур на улицу, — защищала своего любимца маленькая Ванда. — Держите их у себя в огороде, так никто их гонять и не будет.

И вот однажды кот пропал. Девочка искала своего полосатого друга по всему поселку, но его нигде не было. Она уже потеряла всякую надежду, как однажды среди ночи услышала приглушенное мяуканье. Девочка вскочила и в одной ночной рубашке выскочила на улицу. Звук доносился из-за забора соседки. Легкая как пушинка Ванда одним махом перелетела через ограду и упала прямо на куст смородины. Не обращая внимания на царапины, она понеслась на призывное мяуканье. Спотыкаясь в темноте, Ванда наконец добралась до высохшего колодца.

Сорвав крышку, она увидела в глубине колодезного сруба огоньки кошачьих глаз. Девочка не знала чей это был кот, но сердце подсказывало, что это именно ее проказник. Желтые огоньки то приближались, то вновь удалялись. Кот пытался выпрыгнуть из колодца, но ему не хватало сил. Ванда начала метаться в поисках чего-нибудь, что бы помогло вызволить друга.

Тусклый блеск купавшейся в облаках луны был плохим подспорьем. Зато белая сорочка девочки ярким пятном светилась в ночи. Со стороны соседкиного дома послышался скрип открываемой двери. Не замечая приближающейся угрозы, Ванда судорожно шарила руками в траве. Наконец под руку попалась сломанная жердь. Схватив палку, девочка подбежала к колодцу и протянула ее к горящим в глубине глазам. Кот вцепился в спасительную жердь и та резко потяжелела. От неожиданности Ванда чуть не выпустила ее из рук. Занозы впились в ее ладошки, но она еще крепче сжала палку и, не замечая боли, ласково позвала: — Кис, кис, кис.

— Я тебе дам кис, кис, кис! — прогремело над самой головой, и как будто огромная оса впилась в ее ухо.

Слезы боли смешались со слезами радости. Ее кот-котофеич уже сидел у нее на руках и радостно мурлыкал. Разгневанная соседка, не отпуская уха, дотащила обоих до калитки и вытолкала на улицу.

— Чтоб вам пусто было! — слышала Ванда истерические крики вослед.

— Чтоб все твои куры передохли! — со злостью бросила в ответ девочка, трогая горящее ухо.

Еще не успели зажить следы от глубоких заноз на ладошках Ванды, как соседские куры стали дохнуть одна за одной и в течение трех дней все передохли. И хотя ветеринар объяснил это птичьей чумкой, с жиличкой из Ленинграда в поселке больше никто не связывался, а дети за глаза прозвали ее ведьмой.

— Так вот почему кошки в нашем доме не переводятся! — улыбнулась Яна и подтолкнула сестренку.

Вика ничего не ответила. Она никак не могла прийти в себя от маминой истории.

— А не навела ли и я какую-нибудь чумку тогда на этого Гогу? — с неспокойным сердцем подумала она. — Да и не только на него.

Не раз в ней закипали детские обиды, и она давала им выход, совсем не подозревая о возможных последствиях. В тот далекий вечер ее так и подмывало спросить маму, не помнит ли она непонятной легкости после перебранки с соседкой. Но так и не решилась.

Однако с тех пор у Вики засела мысль об их семейной способности к сглазу. Червячок-искуситель время от времени просыпался и подмывал проверить свои подозрения. Но каждый раз она загоняла его поглубже и ругала себя за такие помыслы. Однако шила в мешке не утаишь, и однажды она сорвалась…