Сергей Шведов - Третья сторона Страница 15

Архиерей осенил неподвижную грешницу крестным знамением.

— Во имя Отца, Сына и Святаго Духа отрешаю тебя от уз бесовских, раба божья.

Юродивая дернулась, как от удара электрического тока, расцепила руки и как во сне поднялась с земли на колени.

Три раза больно ударилась головой о столбовину креста и еле поднялась на ноги с разбитым лбом и залитым кровью лицом. Никто не кинулся ее поддержать.

— Эк ее бесы сокрушили, нечестивую, — рокотнул баском громогласный дьякон.

Только после этих слов Мать Анархия стала слышать звуки и заметила людей. Заметно было, что она не понимала, где находится и что с ней. Ей что–то втолковывали, о чем–то допытывались, но она не разбирала слов, а только трясла головой.

— Ступай, небога, и сама с собой разберись сначала, — напутствовал благочинный. — В храм ее не пускайте, но покормите, хоть как–то, не берите грех на душу — голодную отпускать.

Кто–то из нищих совал ей в руку хлеб, кто конфетку, но она вырвалась и пошла куда глаза глядят, а глаза ее глядели в никуда, то есть были пустые–препустые, как у слепой.

Брела она всю ночь по одетому дьявольским соблазнами рекламы городу, пока не погасли уличные фонари и бесовская подсветка зданий, извращающая перспективу ночи.

К утру Мать Анархия забрела на почти заброшенную городскую свалку далеко за городом.

ГЛАВА 11

«СВАЛКА ТВЕРДЫХ БЫТОВЫХ ОТХОДОВ ЗАПРЕЩЕНА» — так было написано на ржавом щите с облупившейся краской. Тут не было ни души. Мать Анархия прошла свалку из конца в конец и набрела на сгоревший и сильно покореженный вагон пригородного поезда. Натаскала тряпья, фанеры, картона и устроила там себе логовище.

Официально эту свалку закрыли еще год назад, но сюда продолжали сбрасывать городской мусор всякие предприятия и учреждения, не желающие платить за пользование свалкой твердых бытовых отходов на новых полигонах.

Свалку еще посещали «санитары города», разгребали сокровища, которые можно продать по дешевке или съесть. Мать Анархия вышла к ним, как черная тень с седыми космами и долго смотрела на бомжей. Никто из них не проронил ни слова, хотя до этого вся веселая бригада не умолкала ни на минуту.

— Я буду жить тут! — прохрипела Мать Анархия, и никто не стал ей перечить, хотя никто и не поторопился с ней заговорить.

Она слышала, как переговаривались новые соседи:

— Да она не живой человек, а труп.

— Дышит холодом, аж мурашки бегут.

— Зомби, как в фильме.

— Зомбей не бывает.

— Знаешь ты больно много! Живой человек в ее вагоне и ночи не переночует, к утру замерзнет.

Они благосклонно приняли черную старуху в свои ряды, хотя обычно новичков в среде бомжей не привечают. Каждого тут встречал шквал матерных угроз и издевательств, каких не каждому удается вынести.

На свалке — как в супермаркете. Мать Анархия разжилась алюминиевыми мисками, вилками и ложками, помятыми кастрюлями и даже сковородкой. Постучала в пятилитровую консервную банку, привлекая всеобщее внимание.

— Все повернулись ко мне! Кто желает каждый день похлебать горяченького, тот даст мне спичек.

— У нас только зажигалки.

— На сегодня пойдет и зажигалка, а завтра вы принесете мне спички. Меня все зовут Мать Анархия, другого имени не знаю. Повторяю, кто не хочет загнуться от сухомятки, приходи ко мне на супчик. Еще мне понадобиться соль.

Она закинула узел с посудой на спину и пошла к своему логовищу.

— Бабка, закурить не хочешь? Мы и курева тебе принесем.

— И даже нальем, если захочешь.

Мать Анархия остановилась, на миг задумалась, потом отрывисто бросила:

— Уже не тянет…

Не все пакеты с сухим супом и брикеты с гороховой кашей заплесневели на свалке. Через два часа вся бригада бомжей хлебала по очереди из четырех мисок бабкино варево, а запивать выбегали к роднику неподалеку, у самого леса.

Она ничего о себе не рассказывала, а бомжи ее не расспрашивали. Так дожили до зеленой травки. Бомжи повеселели. Им больше не приходилось перебиваться «на смене» сухомяткой. У хмурой и неразговорчивой старой ведьмы всегда можно было подкрепиться горяченьким. Лес давал щавель, сныть, крапиву. Часть выброшенной на свалку проросшей картошки Мать Анархия посадила на вскопанных ею сотках.

Свалка повеселела и оттого, что все чаще тут появлялись беспризорники. Кондитерская фабрика втихаря скидывала сюда бракованные конфеты, иногда даже шоколадные. Пришлось Матери Анархии варить суп в баке–кастрюле, какие бывают в армейских кухнях и школьных столовых, чтобы накормить всю ораву.

Бомжам надоело ездить на «смену» из города. Постепенно на свалке вырос целый поселок из низеньких хибарок. Как раз в них летом переночевать — и с утреца за работу. Удобно.

Но веселье продолжалось недолго. В один прекрасный день заявились на трех машинах какие–то громилы.

— Чтоб через пять минут ни одного нищеброда тут не было! Теперь эта земля — частная собственность.

— Чья это?

— Перед вами еще не отчитывались! Решение горисполкома принято, а вас не спрашивают. Попрошу освободить участок от незаконных застройщиков.

Ну и бомжи, разумеется, сразу подняли свои лопаты и тяпки для защиты своих последних прав.

Мать Анархия была занята стряпней у себя в вагоне и всполошилась, лишь когда услышала крики и истошный вой. Взяла свою походную палку и потопала в обрезанных валенках туда, где голосили бомжи.

Беспризорник–семилетка прибежал ей навстречу:

— Не ходи туда, бабка! Там наняли нерусских, чтобы они нашим кишки повыпускали.

И, что называется, накаркал пацаненок.

Одному бомжу налетчики так вспороли живот, что вывалились кишки.

— Это вам наша метка на память.

И спокойно уехали. Поднялся дикий гам, от которого в небо взлетели вороны, чайки и грачи, бессрочно прописавшиеся на свалке.

— Отнесите его ко мне, — приказала Мать Анархия.

— На кой он тебе? Его не лечить, а могилу ему копать нужно. К вечеру уже откинется.

Мать Анархия все же заставила внести раненого в вагон, где было обустроено ее логовище. Уложили раненого на доски, служившие ей вместо разделочного стола.

— Мужики, вскипятите на костре ведро воды да поживей. Вода в криничке, сами знаете… Бабы, найдите мне цыганскую иголку и катушку шелковых ниток, можно даже из синтетики… И еще бутылку водки.

— Стеклоочиститель подойдет?

— Нет.

— А самогон?

— Подойдет.

Мужики привязали мечущегося от боли пострадавшего веревками к доскам, чтобы не мог пошевелиться.

— Терпи, миленький.

Мать Анархия обработала керосином и самогоном кожу около раны, зашила саму рану, как делала когда–то, будучи хирургической медсестрой.

Пострадавший наутро хоть и с трудом, но все же сам поднялся на ноги. После этого случая обитатели свалки стали как–то отчужденно посматривать на Мать Анархию.

— Я ж говорил, она с нечистой силой знается.

— Ворожит, наверное, ведьма старая.

— Ведьмы разные бывают.

— И чудеса тоже — есть от бога, а есть от нечистой силы.

Порешили на том, что Мать Анархия знает «доброе колдовство», то есть белую магию, а с нечистой силой не знается. На том и успокоились, что у них завелась своя знахарка и ворожея. Тем более что на переборке новой машины мусора одна молодая бомжиха перегнулась пополам, схватившись за живот.

— Ох, смерть за мной пришла!

Мать Анархия подошла и пристально осмотрела страдалицу. У той между ног на светлых брюках расползалось вишнево–красное пятно.

— Да у тебя внутриматочное кровотечение! Аборт сделала?

Молодая бомжиха только сдавленно промычала в ответ.

Мать Анархия насобирала ягод калины, сделала настой.

— Лежи неподвижно и пей, пока назад не полезет.

Три дня отпаивала страдалицу, пока той не полегчало. Заодно той же калиной избавила от колик в животе старого бомжа с острым колитом.

— Не жри всякую гадость.

— Так ведь что найдем, то и в рот тянем.

— Овсянку покупай. На овсянке не разоришься.

И потянулись к ней болящие и страждущие аж из пригородных деревень:

— Дай травки, знахарка! Животом маюсь.

— Голова болит, аж раскалывается! Заговори боль, шептуха.

— Отвадь пьяного беса от моего мужика, матушка святая страстотерпица!

И до того одолели со своими бредовыми приставаниями, что Матери Анархии пришлось на свалке макулатуры раскопать себе пару траволечебников с картинками, чтобы постичь секреты народной фитотерапии, о которой у нее, городской по рождению, было только смутное представление.

И пошло–поехало — вербейник для заживления ран, а также в качестве противовоспалительного, поливитаминного, противосудорожного, желчегонного, антисептического и противоаллергического средства.