Нил Гейман - Хрупкие вещи Страница 16

– Может быть, так даже лучше. На самом деле мне не нужны были ни особняк, ни земля. Я хотел только покоя. – Он лежал на полу у камина, и алая кровь вытекала из раны на серый камень. – Брат? Дай мне руку.

Молодой человек встал на колени и взял руку брата, которая как будто уже холодела.

– Прежде чем я уйду в эту ночь, куда никто не пойдет за мной следом, я должен сказать тебе несколько важных вещей. Во-первых, я искренне верю, что моя смерть снимет проклятие с нашего рода. Во-вторых... – Его дыхание теперь вырывалось из горла клокочущим хрипом, и ему было трудно произносить слова. – Во-вторых... эта тварь... в бездне... остерегайся подвалов... и погребов... крысы... это... оно подступает!

Его голова опустилась на камень, глаза закатились и больше не видели ничего.

Где-то снаружи, на улице, трижды прокаркал ворон. А внутри, в доме, странная музыка взвилась из склепа, обозначая, что для кого-то уже началось пробуждение.

Младший брат, снова единственный – как он надеялся – обладатель титула, принадлежащего ему по праву, взял колокольчик и позвонил, вызывая слугу. Звон еще не затих, а на пороге уже возник Тумбс, дворецким.

– Убери тело, – сказал молодой человек. – Но отнесись к нему с должным почтением. Он умер в искупление своих грехов. Быть может, грехов нас обоих.

Тумбс ничего не сказал, только кивнул, выражая тем самым, что он понимает.

Молодой человек вышел из комнаты. Он пошел в Зеркальный зал – откуда давно были убраны все зеркала и на стенах остались большие пятна неправильной формы, – и полагая, что он там один, принялся размышлять вслух:

– Именно об этом я и говорил. Если бы что-то подобное случилось в одном из моих рассказов – а такое случается постоянно, – я бы стал насмехаться без жалости. Я бы просто не смог по-другому. – Он ударил кулаком в стену, в том месте, где когда-то висело шестиугольное зеркало. – Что со мною не так? Откуда во мне эта порча?

Странные беспокойные твари что-то бессвязно бормотали в черных портьерах в дальнем конце зала, и за деревянной обшивкой стен, и высоко под потолком, в сумрачных дубовых балках, но они не дали ему ответа. Впрочем, он и не ждал.

Он поднялся по парадной лестнице, прошел по темному коридору – к себе в кабинет. У него было стойкое подозрение, что кто-то рылся в его бумагах и подменил их, подделав почерк. И он выяснит, кто это. Выяснит уже сегодня, но позже. Ближе к полуночи, после Собрания.

Он сел за стол, окунул перо в чернильницу и продолжил писать:

Снаружи выли лорды-вампиры, мучаясь голодом и недовольством – бросались на дверь в ненасытной ярости, но замки были прочны, и Амелия надеялась, что они все-таки выдержат.

Что ей сказал лесоруб? Теперь, в час нужды, его слова всплыли в памяти, как наяву – словно он стоял рядом, буквально в нескольких дюймах, и его мужской запах, запах честного трудового пота, обвевал ее, словно аромат густых пряных духов, и она слышала его слова, как будто он шептал ей на ухо: «Я не всегда был простым лесорубом, барышня, – сказал он. – Когда-то у меня было другое имя. И другая судьба, не имевшая ничего общего с рубкой деревьев. Ты должна знать... в секретере есть потайное отделение... по крайней мере так говорил мой двоюродный дед, когда напивался не в меру...»

Секретер! Ну, конечно!

Амелия бросилась к старому письменному столу. Поначалу она не сумела найти никаких потайных отделений. Она принялась выдвигать все ящики и тогда обнаружила, что один из них был намного короче всех остальных. Амелия просунула тонкую руку в пустое пространство, где раньше был ящик, нащупала кнопку и яростно на нее надавила. Что-то щелкнуло, и в руку Амелии упал туго свернутый свиток.

Он был перевязан черной лентой, посеревшей от пыли. Дрожащими пальцами Амелия развязала узел, развернула бумагу и принялась читать, с трудом разбирая старинный почерк, пытаясь проникнуть в смысл древних слов. Ее прекрасное лицо стало мертвенно-бледным, фиолетовые глаза затуманились ужасом.

Изголодавшиеся вампиры продолжали ломиться в комнату. Амелия не сомневалась, что дверь долго не выдержит. Ни одна дверь не удержит их вечно. Они ворвутся сюда, и она станет для них добычей. Если только... если только...

– Прекратите! – закричала она, и ее голос дрогнул. – Я отрекаюсь от вас, ото всех, и прежде всего – от тебя, Князь Мертвечины. Именем древнего договора между твоими людьми и моими.

Грохот и вой прекратились. Потрясенная тишина опустилась на мир. А потом из-за двери раздался хриплый надтреснутый голос:

– Договор?

И еще около дюжины призрачных голосов зашептали нестройным хором:

– Договор, договор, – шелестом неземных звуков.

– Да! – выкрикнула Амелия Эрншоу, и теперь ее голос был тверд. – Договор.

Ибо свиток, столько лет скрытый от мира, и был договором, заключенным еще в незапамятные времена – нерушимым и страшным, – между Владельцами Дома и обитателями склепа. В нем были исчислены и описаны все кошмарные ритуалы, соединившие два клана в веках – обряды крови, и соли, и еще многого сверх того.

– Если ты прочла договор, – сказал глухой голос из-за двери, – значит, ты знаешь, за чем мы пришли, дочь Хьюберта Эрншоу.

– Вы пришли за невестами.

– Да, за невестами! – прошелестело с той стороны. – За невестами, за невестами! – Шепот все нарастал, растекался по дому призрачным эхом, и, казалось, уже все пространство содрогается в ритме этих слов, бьющихся пульсом тоски, и любви, и неизбывного голода.

Амелия закусила губу.

– Хорошо. Вам нужны невесты. Я приведу вам невест. У нас будут невесты, у всех.

Она говорила тихо, но они услышали ее. За дверью вновь воцарилось безмолвие – глубокая, бархатная тишина. А потом призрачный голос прошипел:

– А может, попросим еще на гарнир этих вкусных рогаликов? Как вы считаете, она не откажет?

Горячие слезы жгли глаза. Молодой человек отодвинул исписанный лист и швырнул перо в стену. Брызги чернил легли темными точками на белый мраморный бюст прапрапрапрадеда. Огромный печальный ворон, сидевший на мраморной голове, испуганно встрепенулся, едва не сорвался с насеста, бешено замахал крыльями и все-таки удержался. Потом неуклюже переступил с лапы на лапу и недобро уставился на человека одним черным глазом.

– Это невыносимо! – воскликнул молодой человек. Он был бледен, его била дрожь. – Я не могу. Никогда не смогу. Клянусь... э... – Он замешкался, перебирая в уме подходящие к случаю проклятия и клятвы из обширных семейных архивов.

Ворона это явно не впечатлило.

– Прежде чем начнешь клясться, и проклинать, и, может быть, поднимать из могил уважаемых почтенных предков, упокоившихся в мире и, надо сказать, заслуживших свой вечный покой, ответь мне, пожалуйста, на один очень простой вопрос. – Голос ворона был похож на стук камня о камень.

Молодой человек удивленно смотрел на птицу. Всем известно, что вороны разговаривают, но этот ворон не разговаривал еще ни разу, и никто даже не ждал, что он может заговорить.

– Да, конечно. Задавай свой вопрос.

Ворон наклонил голову набок.

– Тебе нравится это писать?

– Что – это?

– То, что ты пишешь. Отражение жизни. Иногда я читаю твои, так сказать, произведения. Тебе нравится это писать?

Молодой человек внимательно посмотрел на птицу.

– Это литература, – объяснил он, словно беседовал с ребенком. – Настоящая литература. Настоящая жизнь. Наша действительность, как она есть. Задача писателя – показать людям мир, в котором они живут. Мы держим для них зеркала.

Молния расколола ночное небо. Молодой человек выглянул в окно: в ослепительной вспышке небесного пламени силуэты скрученных голых деревьев, похожих на черные кости, и руины аббатства на дальнем холме казались особенно мрачными и зловещими.

Ворон прочистил горло.

– Я спросил, тебе нравится это писать?

Молодой человек посмотрел на птицу, потом отвел взгляд и молча покачал головой.

– Вот поэтому ты и пытаешься убивать свои вещи насмешкой, – заявил ворон. – Когда ты делаешь злую сатиру на избитые фразы и однообразные серые будни, в тебе говорит не сатирик. Все дело в скуке. Тебе наскучили обыденность и повседневность. Тебя уже не возбуждает жизнь, как она есть. Неужели ты не понимаешь? – Ворон помедлил, поправляя клювом топорщившееся перо, а потом строго спросил: – А ты никогда не задумывался... может быть, тебе стоит начать писать фэнтези?

Молодой человек рассмеялся.

– Фэнтези?! Слушай, я пишу настоящие книги. Настоящую литературу. Фэнтези – это не жизнь. Эзотерические мечты, красивые выдумки, которые меньшинство пишет для меньшинства, это...

– Это то, что ты стал бы писать, если бы понимал, что для тебя хорошо, а что плохо.

– Я приверженец классической школы, – сказал молодой человек и указал на книжную полку с образцами бессмертной классики. «Тайны замка Удольфо», «Замок Отранто», «Рукопись, найденная в Сарагосе», «Монах» и так далее. – Это литература.