Нил Шустерман - Обделённые душой Страница 16

«Риса сразу бы разобралась, как помочь», — думает Коннор. Он пытается расслышать её голос у себя в голове, мыслить так же ясно, как она. Риса заправляла делами в лазарете на Кладбище покруче любого профессионала. «Подскажи мне, что делать!» — молит про себя Коннор. Но сегодня подруга нема и ещё более далека, чем обычно. От этого его отчаяние и тоска по Рисе становятся ещё мучительней. Только бы добраться до Сони, а у неё-то уж точно имеется целый список врачей — приверженцев Сопротивления. Но пока что они в Канзасе, до Огайо ещё пилить и пилить...

Коннор косится на бардачок — люди частенько держат там ибупрофен или аспирин; хотя рассчитывать на такую удачу не приходится, особенно если учесть, как ему «везёт» в последнее время. Но, как выясняется, госпожа Удача — дама глупая и непоследовательная, потому что когда Коннор открывает бардачок, оттуда вываливается несколько оранжевых пузырьков с таблетками.

У Коннора вырывается вздох облегчения. Он перекидывает пузырьки по одному на заднее сиденье.

— Прочти мне, что на них написано! — просит он, и Грейс, услышав это, сияет от радости: пусть у неё и не всё в порядке с головой, но читать длинные и заковыристые слова для неё — плёвое дело. Она без запинки тараторит медицинские наименования, которые не смог бы произнести и сам Коннор. Одни кажутся ему знакомыми, остальные — тёмный лес. Ясно одно: хозяин машины либо очень больной человек, либо иппохондрик, либо попросту наркоша.

В бардачной аптеке обнаруживается упаковка таблеток мотрина[12], таких огромных, что сгодились бы и для лошади, и капсулы гидрокодона[13] примерно того же размера.

— Отлично, — говорит Коннор. — Грейс, дай Леву две штуки — под одной и того, и другого.

— Так запить же нечем! — возражает Грейс.

Коннор ловит взгляд Лева в зеркале заднего вида.

— Извини, Лев, но придётся либо проглотить их всухую, либо разжевать. Нам сейчас нельзя останавливаться, чтобы раздобыть воды; а лекарство ты должен принять прямо сейчас.

— Не заставляй его! — просит Грейс. — Оно такое невкусное!

— Ничего, не подавлюсь, — уверяет Лев. Коннору совсем не нравится, как слабо звучит голос друга.

Лев ждёт, пока во рту наберётся побольше слюны, затем бросает таблетки в рот и проглатывает — действительно, подавившись только совсем чуть-чуть.

— Окей. Вот и отлично, — говорит Коннор. — В следующем посёлке остановимся, раздобудем льда — уменьшить опухлость.

Коннор пытается убедить себя, что положение Лева не так опасно. Концы костей вроде наружу не торчат, или ещё какой ужас в этом духе.

— Ты поправишься, — обращается он к другу. — Всё будет хорошо.

Но даже после того, как они через десяток миль разжились льдом, мантра Коннора «всё будет хорошо», срабатывать не желает. Бок Лева раздувается ещё больше и приобретает тёмно-бордовый оттенок. Левая кисть тоже распухла, вид у неё карикатурно-мультяшный, словно лапка Пятачка. «Когда совсем плохо, дальше станет лучше», — звучат в голове Коннора слова Грейс. Он видит в зеркале глаза друга, красные и слезящиеся. Лев едва способен держать их открытыми.

— Лев, не смей засыпать! — кричит ему Коннор. — Грейс, не давай ему уснуть!

— Но сон оказывает оздоровительное действие, — возражает Грейс.

— Только не в том случае, если ты на грани шока. Лев, не смей спать!

— Стараюсь. — Его голос едва слышен, произношение невнятно. Коннору хочется верить, что это из-за лекарств, но он понимает, что его надежды тщетны.

Он словно приклеился глазами к дороге. Что предпринять? Суровая реальность не оставляет им никаких шансов. Но тут Лев произносит:

— Я знаю, где нам окажут помощь.

— Опять шутить пытаешься? — осведомляется Коннор.

— Какие шутки. — Лев несколько раз медленно вдыхает и выдыхает, набираясь сил или, может быть, отваги для объяснений. — Отвези меня в резервацию арапачей в Колорадо.

Должно быть, бредит, бедняга, думает Коннор.

— В резервацию Людей Удачи? С какой им стати с нами возиться?

— Убежище, — сипит Лев. — Люди Удачи так и не подписали Соглашение о расплетении. У арапачей с государством нет договора об экстрадиции. Они предоставляют убежище беглым расплётам. Иногда.

— Убожище? — вскидывается Грейс. — Я не убогая! Не поеду к притонщикам!

— Ты совсем как Арджент! — упрекает её Коннор. Грейс умолкает и задумывается.

Коннор взвешивает альтернативы. Если направиться к арапачам в поисках убежища, то это будет означать, что они двинутся на запад вместо востока; и даже если они выжмут из своей тачки всё возможное, поездка займёт не меньше четырёх часов. Для Лева это очень долго. Но приходится выбирать — либо это, либо сдаться на милость врачей в первой попавшейся больнице. Нет, последнее не пойдёт.

— Откуда ты всё это знаешь — про арапачей? — спрашивает Коннор.

Лев вздыхает.

— Да занесло меня туда как-то...

— Ладно, — сцепив зубы, говорит Коннор, — будем надеяться, что эта лошадка занесёт тебя туда ещё раз.

Он пересекает травяной разделитель, выезжает на полосу встречного движения и устремляется на запад, в направлении Колорадо.

11 • Охранник

Несмотря на все утешительные формулы и красивые эвфемизмы Cовета племени, в службе караульного у ворот резервации нет ничего благородного. В давние времена, когда Соединённые Штаты были лишь кучкой колоний, и задолго до того, как арапачи возвели вокруг своих земель высокие заграждения, всё обстояло иначе. Стоять на страже периметра тогда было почётной обязанностью, достойной истинного воина. А сейчас... Сейчас это значит носить синюю униформу, торчать в будке у пропускного пункта, проверять паспорта и прочие документы да бубнить всем híísi’ honobe, что приблизительно переводится как «Хорошего вам дня», доказывая тем самым, что и арапачам не чужды банальности современного общества.

В свои тридцать восемь охранник — самый старший среди всех, дежурящих сегодня при восточных воротах; и в силу своего старшинства он единственный, кто имеет право носить оружие. Правда, его пистолет и близко не такой элегантный и внушительный, как те, что были в ходу во времена, когда его народ называли индейцами, а не Людьми Удачи. Или — тьфу, пропасть! — «притонщиками». Этим ужасным прозвищем наделили их те самые люди, которые сделали так, чтобы игорные дома оказались единственным для племён способом вернуть себе достоинство, и самоуважение, и богатства, которые у них отнимали в течение столетий. И хотя казино давно уже канули в небытие, прозвище осталось. «Люди Удачи» — это почётный знак. «Притонщики» — это безобразный шрам.

Уже далеко за полдень. Очередь за «гостевыми» воротами, выходящими на Главный мост через ущелье, насчитывает, по крайней мере, тридцать машин. Хороший день. В плохие очередь вытягивается за дальнюю оконечность моста. Примерно половине автомобилей будет отказано во въезде. Если ты не житель резервации или если у тебя нет законных оснований для нахождения здесь — поворачивай обратно.

Обычно можно услышать:

— Да мы только хотим немного поснимать и ещё купить какие-нибудь изделия Людей Удачи. Вам разве не хочется продать свои товары? — Как будто существование племени зависит от того, сколько безделушек они смогут всучить любопытствующим туристам.

— Вы можете развернуться вон там, слева, — таков его привычно вежливый ответ. — Híísi’ honobe!

Разочарованию детишек на заднем сиденье, конечно, можно посочувствовать; но в конце концов, виноваты их родители, которые не знают и не уважают обычаев арапачей.

Конечно, не все племена такие строгие изоляционисты, но опять же, не многие из них достигли такого успеха, как арапачи, в плане построения процветающего, самодостаточного и финансово благополучного общества. Их резервация — из «высоких»; ими восхищаются, и им завидуют некоторые из «низких» резерваций, тоже заработавшие немало на игорном бизнесе, но разбазарившие свои богатства, вместо того чтобы предусмотрительно сделать инвестиции на будущее.

Что же касается ворот, то после подписания Соглашения о расплетении их закрыли наглухо. Как и прочие племена, арапачи отказались признать законность этой практики — так же, как в своё время отказались от участия в Глубинной войне. Хулители называли их «сырными дырками», намекая на то, что нейтральные земли Людей Удачи испещряли карту воюющей страны, словно дыры швейцарский сыр.

Так и получилось, что вся страна, а за ней и значительная часть мира пошли по пути утилизации лишних и нежеланных детей, а арапачи вместе с остальными членами Американского конгресса племён провозгласили если не полную независимость, то, во всяком случае, неприсоединение. Они не станут следовать этому закону, а если их попробуют принудить — вот тогда Конгресс племён может объявить о своём выходе из федерации, тем самым действительно превращая Соединённые Штаты в швейцарский сыр. После войны, нанёсшей колоссальный убыток национальной экономике, Вашингтон решил, что будет умнее махнуть на это дело рукой.