Михаил Тырин - Дети ржавчины Страница 16

–  Выпустите меня, – дружелюбно попросил я.

Они настороженно переглянулись, но, чувствовалось, ничего не поняли. Еще бы. Я сказал это по‑русски.

Но ведь я мог объяснить им, чего хочу. Я почти знал их язык, требовалось только вспомнить нужные слова. Еще пару минут мы стояли молча, глазея друг на друга, все это время я копался в памяти. Наконец удалось составить длинную фразу, смысл которой сводился примерно к следующему: «Я хотеть через дверь ходить гулять». Более удачных слов вспомнить не удалось. Наверно, я был в тот момент похож на немецкого солдата, попавшего в плен к русским партизанам.

Для наглядности я просунул руку через клетку и коснулся запора. Старик с парнем вдруг испугались и попятились. Я отдернул руку – чего доброго отрубят.

–  Надо позвать старост, – проговорил парень. Возможно, он сказал не совсем это, но я понял его именно так.

Они повернулись и поспешно пошли прочь, настороженно оглядываясь.

Я сокрушенно вздохнул и вернулся на тюфяк. Мне следовало всерьез подумать о том, как обходиться без переводчика. Говорят, что хороший способ выучить чужой язык – это стараться думать на нем. Я имел преимущество. Мне не нужно было ничего учить, а только вспоминать.

За последующие полчаса одиночества я достиг в этом некоторых успехов. Ощущение было удивительным. Стоило посмотреть на предмет или представить его себе, как откуда‑то бралось слово и прочно занимало место в памяти. Это было похоже на волшебство. Правда, не всегда получалось удачно – например, я не мог вспомнить, как назвать лежащую в углу морковку, не говоря уже про мой пистолет.

Кстати, морковку я все‑таки сгрыз, омыв ее водой из плошки. Она оказалась обыкновенной, правда, какой‑то подозрительно сочной.

Наконец за мной пришли. Двое угрюмых верзил с ножами на боку явились моему взору, позади семенил уже знакомый старик в халате.

–  Здравствуйте, – вежливо сказал я на местном наречии.

Старосты переглянулись, но ничего не ответили. Дверные петли жалобно скрипнули, и две пары мощных ручищ вцепились мне в одежду. Я терпеть не могу хамства, однако сейчас было не лучшее время показывать свои боевые навыки. В этом грязном длинном помещении мне сочувствовали, наверно, только лошади. Они грустно смотрели, как меня волокут к выходу, и мне хотелось сказать им что‑нибудь на прощание.

Дневной свет на мгновение ослепил. Затем я увидел широкий двор, ограниченный с одной стороны высоким забором, а с остальных – постройками разного размера, примыкающими друг к другу. В нос сразу ударил гнетущий запах гнили. Во дворе было много людей, у них под ногами бродили индюки, свиньи и прочая живность. Возле забора темнели кучи каких‑то овощей, охраняемые тремя мордоворотами с ножами и палками. В самом центре двора стоял обычный колодец с воротом, окруженный обширной лужей. Я по возможности старался побольше увидеть, но моим конвоирам это не понравилось, и в конце концов один схватил меня за волосы, чтоб я не вертел головой.

Из‑за этого я не смог обернуться, хотя очень хотелось. Боковым зрением я успел заметить, что сзади громоздится какое‑то темное сооружение, а может, просто гора – уточнить мне не удалось.

Меня втолкнули в двери, открыв их едва ли не моей головой. Потом долго вели узкими коридорами. Все встречные поспешно отступали к стене, провожая меня странными взглядами.

Я был совершенно спокоен. Вряд ли меня вели казнить – это можно было сделать и раньше. А если и так, вырвать нож у старосты слева я мог в любую секунду. А уж дальше…

Действительно, что дальше?

Меня вывели на террасу, сложенную из толстых деревянных брусов. Сквозь редкую решетку было видно высокое облачное небо. Я увидел улицу города – она шла между деревянных двухэтажных домов с закругленными крышами. Лавируя среди луж и грязных обочин, по ней передвигались очень просто одетые люди. Воняло помоями и дымом. Где‑то истошно орал поросенок.

Мы просидели на террасе довольно долго. Затем я услышал стук копыт, и ко входу подкатил угловатый экипаж с маленьким темным окошком. За ним следовал всадник – высокий и широкоплечий человек с широким ножом на поясе и свернутым в кольцо кнутом.

Дверца экипажа открылась. На меня уставилась пара круглых, рыбьих глаз. Их обладатель находился в полумраке экипажа, поэтому я смог разглядеть только лунообразную голову, покрытую легким пепельным пухом, и блестки на богатом длинном халате.

Старосты впились мне в плечи, заставив опуститься перед своим повелителем на колени. Я не возражал. Я даже попытался приложить руку к сердцу. Но тут же несильно получил по этой руке палкой – мое движение показалось старостам угрожающим.

–  Это он? – донесся квакающий голос из экипажа.

–  Он, – конвоиры энергично закивали.

Их величество заговорили. Я по‑прежнему половины слов не разбирал, но все же угадал смысл: луноголовый человек интересовался, из каких краев я прибыл, что за нелепый наряд был на мне и кто здесь может дать мне рекомендации. В его голосе звучала такая лень и пренебрежение ко всему окружающему, что мне даже стало неудобно отнимать у него время.

Как профессионал в своем роде, я просто обязан был предвидеть подобный разговор. Но, увы, до сего момента мои мысли были заняты совсем другими проблемами. Поэтому я начал импровизировать, и из меня полезла какая‑то дикая фантазия про далекую страну, про путешествие, про разбойников, которые меня ограбили и бросили на дороге.

Повелитель слушал, склонив голову. Он смотрелся как школьный директор, получающий объяснения от ученика‑хулигана.

–  Ты очень странно говоришь, – сказал он наконец, бесцеремонно прервав мое повествование. – Интересно, в какой стране так уродуют человеческую речь? А что такое «путешественник»?

Я насторожился. Мне казалось, я не ошибся – слово обозначало именно то, что я хотел сказать. И все же собеседник его не понял.

–  Путешественник – тот, кто переезжает из города в город, из страны в страну, чтобы увидеть мир, – осторожно пояснил я.

–  Это правда? – с ироничной улыбкой поинтересовался повелитель.

–  Истинная правда, – я сделал неопределенное движение рукой, чем вызвал новое проявление нервозности у охраны.

–  Значит, ты просто сумасшедший бродяга, – без тени сомнения констатировало его величество. – Кто же еще решится выйти из города, только чтобы увидеть мир? Или у тебя есть в этом какая‑то выгода?

–  Да нет, – я пожал плечами.

–  Ты говоришь очень странные вещи, пришелец. Сможешь ли ты доказать, что тебя не прислала Пылающая прорва, чтобы шпионить за нами?

Вопрос поверг меня в замешательство. Честно говоря, еще никогда не приходилось никому доказывать, что я не шпион Пылающей прорвы.

–  Но… я никогда не слышал о Пылающей прорве, – проговорил я, стараясь скрыть свою растерянность.

–  Может, это и правда, – неожиданно легко согласился повелитель. Однако в следующую секунду его круглые глаза сощурились. – Но если тебя ограбили разбойники, то почему они не взяли это?

Он вытянул из темноты экипажа веревку, на которой были нанизаны, как бусы, или привязаны мои родные вещи – фонарик, часы, карточка, расческа, связка ключей, кошелек, перочинный нож и авторучка. Пистолет отсутствовал.

–  Почему они не взяли это? – повторил повелитель.

–  Не знаю, – только и смог ответить я. Но мысль моя напряженно работала. «Думай, думай!» – заставлял я себя. Из ситуации надо было извлечь максимум выгоды.

–  Может, потому, – проговорил я наконец, – что это мои амулеты. Нельзя брать чужие амулеты. Они вызовут болезни и неудачи у похитителя.

Напрасно я надеялся, что после таких слов повелитель с испугом швырнет мне в лицо мои вещи. Он только усмехнулся.

–  Я не верю в эти глупости. Старые вещи не могут причинить вреда. Наверно, ты хочешь напугать меня. А ну, расскажи, для чего нужно это? – он взял в руки мою авторучку.

–  Этим пишут, – кратко объяснил я. В тот момент я не обратил внимания, что мое великолепное снаряжение названо «старыми вещами». А если бы и задумался, все равно не понял бы истинного значения слов повелителя.

–  Пишут? Какая бесполезная вещь. Я никогда ничего не писал и не собираюсь. Можешь забрать это себе. А впрочем, отдам управляющему. Он часто пишет.

Он повертел фонарик, но затем выпустил из рук, ничего не спросив.

–  Я уже устал с тобой разговаривать. В другой раз ты мне расскажешь про все остальное. А сейчас я должен кое‑что объяснить. При тебе не обнаружено имени и рекомендаций, поэтому тебе остается только надеяться на мою доброту. За утерю имени тебя можно хорошо наказать.

–  Я не терял имени, – сказал я на всякий случай.

–  Значит, у тебя просто никогда его не было, – он похлопал ладошкой по богато отделанной круглой деревянной коробочке на поясе. – Я разрешаю тебе пожить у меня. Будешь работать на конюшне, там и жить. Если окажешься хорошим работником, получишь имя. А пока ты будешь безымянным.