Александр Карнишин - Ксенос и фобос Страница 16

   UFO WOLRD.RU Внеземной мир

   Такая знакомая, пропахшая пылью, краской от постоянных ремонтов и табачным дымом на тесных лестничных площадках, превращенных в места для курения, неуютная серая офисная многоэтажка с узкими лестницами, ведущими вверх. А, и правда, зачем там широкие-то лестницы, когда все ездят на лифтах - даже на второй этаж. Но сегодня видимо что-то случилось с лифтами. Похоже, ни один из трех не работает. Только поэтому, наверное, народу на лестницах - просто тьма. Ну, в принципе, как и положено в большом офисном центре. Все что-то таскают всё вверх и вверх, пробегая потом вниз с пустыми руками, толкаясь, обтирая рукавами и плечами стены, пропуская идущих с вещами вверх.

   Что-то очень нехорошее, неправильное и страшное от той неправильности происходило там, внизу и на улице, поэтому надо было двери наружные закрыть и забаррикадировать. Там внизу охрана, она уже вызвала подмогу, наверное, милицию или кого из своих. А самим, всем остальным вместе - надо бежать вверх, вверх, вверх. Мужчины в строгих темных костюмах тащат зачем-то столы, спотыкаются, мешают друг другу. Эта видимая бесполезность - столы-то зачем - и непонятность происходящего давит, вызывает дополнительный страх. Женщины пробегают вверх на неустойчивых высоких каблуках, бледные и испуганные. Но никто при этом не шумит, и нет криков или истерик. Все происходит почти в полной тишине. Слышится только тяжелое дыхание и изредка тихие извинения, когда сталкиваются те, кто вниз, и те, кто вверх.

   Кто-то пытается устроить баррикаду на третьем этаже, отгородив прозрачными стеклянными дверями и наваленными друг на друга столами один отсек вправо. Вверх по лестнице тащат какие-то компьютеры, пачки бумаг, которые рассыпаются по дороге, сыплются вниз по этажам, планируют в лестничном пролете, скользят по ступенькам, мешая народу, проскальзывая под ногами.

   Все больше и больше суетливой паники и спешки от непонятности происходящего. Все чаще и чаще группки, компании небольшие, просто знакомые по общей работе, уходят на этажах налево или направо по коридорам, понимая, видимо, что до самого верха дойти они просто не успеют в такой толчее. Они закрываются в отдельных кабинетах и слышен шум сдвигаемой к дверям мебели.

   Вот уже темный после ярко освещенной лестницы технический этаж, впереди вверху - светлое пятно. Это выход на крышу.

   И тут вдруг снизу, из закрытого вестибюля, сквозь все двери и этажи из лестничной шахты доносится громкий крик. Кричит сразу много человек. В крике одновременно ужас и боль. И тут же - тишина.

   Проходит минута, ну, может, две или три - немного, и такой же крик раздается ближе, на следующем этаже. И снова тишина.

   Как будто что-то страшное и смертельное затопляет снизу эту офисную башню. Как будто кто-то огромный окунает коробку с крысами в ведро с водой, и крысы видят, чувствуют эту воду, пищат, царапаются, лезут вверх друг по другу, а через мгновение уже мертвы.

   Те, кто шли впереди Ксении, толкаясь, кидаются к лестнице, ведущей на крышу. Ей точно туда не успеть. Она падает на колени от внезапного толчка в спину. Весь этаж засыпан шлаком, как на чердаках старых домов. Больно коленям и локтям на острых крошках. Наверняка, продраны колготки. Кто-то наступает ей на руку и отскакивает в испуге. Вдруг в сумраке Ксения увидела под лестницей, ведущей на крышу, небольшой закуток, отгороженный решеткой. Какой-то, похоже, маленький склад для разной рухляди устроили там хозяйственники, несмотря на все запреты пожарных. И решетчатая дверь приоткрыта и покачивается от постоянных касаний и ударов с этой стороны. Из последних сил на четвереньках она кидается вперед, расталкивая народ, проскальзывает в падении в эту дверь, забивается в самый конец, под ступеньки, в самое узкое и темное место, откуда и самой-то ничего почти не видно. А людской крик, а потом сразу мертвая тишина - уже прямо под ними, на самом верхнем этаже.

   Даже когда никто не кричал, что-то там все равно шумело. Кто-то внизу ходил, слышно было, как двигали мебель, разговаривали, шикали друг на друга, спорили о чем-то. Было слышно, что - живые. А тут: крик - и тишина. Мертвая тишина.

   И в этой тишине медленные шаркающие шаги по лестнице.

   Кто-то поднимается уже на технический этаж, на котором сейчас никого нет, кроме одной Ксении, забившейся в эту дыру под лестницей. Все уже пробились наверх, к свету, на крышу.

   Шаги все ближе, ближе, ближе.

   Старческие какие-то, шаркающие, как будто идет, еле волоча ноги, дико уставший человек. Или, как если бы очень больной. Старый, больной и очень тяжелый. Вот остановился возле самой лестницы. Она не видит, кто это. Может только представлять, догадываться по звукам. Лежит, не дыша, зажав в панике рот ладонью. Сердце колотится все сильнее и сильнее.

   Страшно до обморока. До крика, до истерики - но надо молчать, вцепившись зубами в ладонь и тряся головой.

   А этот подошел и стоит. Вздыхает. Вот покачалась, поскрипывая, решетчатая дверца. Опять хриплый вздох. Смотрит, видимо, вверх, на светлое пятно выхода на крышу. Там, на крыше, еще шум. Там много людей.

   И вот шаги продолжаются. Мимо двери. Мимо Ксении, забившейся в самый угол, потной от страха, с сердцем, почти выскакивающим из груди.

   Шаги вверх по лестнице. Снова остановка. Оглядывается вокруг, похоже. Вздыхает тяжко. И - наверх, в люк. И сразу там, наверху, громкий крик многих голосов. И тишина. Мертвая тишина. Тихо везде. И только ее сердце стучит. Нет больше звуков. Только сердце. Все громче, громче, громче...

   ...

   - А-а-а!- проснулась с криком Ксения, вцепившись в подушку, прижимая ее к груди, в которой колотилось испуганно сердце.

   - Ну, что ты, лисёнок?- знакомый голос не успокоил на этот раз.

   - Только не уходи! Останься сегодня! Сегодня - останься!

   Она прижалась к нему, закрыв глаза, обхватив руками и сцепив пальцы замком за его спиной.

   - Не уходи! Мне так страшно...

   - Чего ты боишься, дурочка моя?

   - Почему ты обзываешься? Какая я дурочка? Мне просто страшно, что вот ты уйдешь - и не вернешься. Никогда больше не вернешься. Как сейчас бывает. Я так не смогу... Я не смогу одна!

   - Но, послушай, я же должен работать! И еще... Ну, представь себе: вот мы поженились...

   - Ой, скорее бы!

   - Да, что там осталось? Три недели всего? ...И вот, поженились мы с тобой. И живем вместе. Долго-долго живем.

   - Ага, ага,- она уютно задышала ему во впадинку между ключицами, виднеющуюся в вороте расстегнутой рубашки.

   - А потом я умру.

   - Тьфу на тебя!- отскочила она от него, сжав кулачки.- Что ты такое говоришь! Как это можно такое говорить!

   - Но, ведь, правда же, солнышко! Я же все равно умру. Я уже не молод... И все умрут. И ты тоже. Нет никакого бессмертия! Не бывает...

   - За-мол-чи! Ты сам дурак! Как можно такое говорить! Как даже думать об этом можно? Как можно вообще жить, зная это, думая об этом каждый день...

   - Но ведь живем, солнышко.

***

   А в город вдруг пришла весна.

   Потеплело сразу после вьюг и морозов, привычно выбеливших всё на двадцать третье февраля. "Февраль - кривые дороги" - повторяли корреспонденты в новостных лентах раз за разом. А вот потепление сразу после праздничных выходных было непривычным и необычным. Старожилы говорили, что такой ранней весны никогда еще не было. И со значением кивали друг другу головами. Мол, неспроста это, ой, неспроста. Слышали, что творится в городе?

   Вдруг потекли ручьи, как-то разом покосились и почернели вчера еще высокие сугробы, с каждым днем становясь все ниже и ниже. Поверхность их вылизывалась ветром, становилась гладкой, блестящей на солнце, твердой.

   И воздух тоже сразу стал другим. Он стал каким-то синим, густым, влажным, свежим. Ветер туго бил вдоль реки, в лицо любому, вышедшему на набережную, ярко освещенную вечером и ночью. Так же ярко всю ночь были освещены центральные улицы города. Перерасход электроэнергии был не таким уж и большим. Все-таки по темному времени всегда шел "пережог". Правда, день постепенно прибавлялся, а вот расход электроэнергии так и не снижался, а только рос. Но вопрос этот, говорят, был согласован на самом верху.

   Говорили о многом. Слухи всегда распространяются быстро. Особенно слухи о плохом. Это какую-то информацию полезную никак бывает не получается довести до населения. Вот что-нибудь нужное, срочное, что-нибудь о выборах, например, о референдуме - никак. А слухи - в момент! И верят именно слухам, а не тому, что написано в газетах.

   Правда, в этот раз слухи совпали с огромной статьей в молотовской "молодежке", где энергичным языком рублеными фразами писалось о разных странных случаях с пропажами людей. Приводились примеры, назывались фамилии, назывались места и время таких исчезновений. И вывод делался смешной на первый взгляд. И на второй взгляд - тоже совсем не серьезный. Но как еще объяснить? А логика в рассуждениях присутствовала. Опять же, все знали о Молебке и сумасшедших уфологах, всегда наводнявших город.