МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №2, 2018(24) - Песах Амнуэль Страница 16

– А не лучше ли нам помолчать? – предложила Ирнолайя. – Боюсь, капитан может до такого договориться… – Она выразительно покрутила пальцем у виска. – Ведь он метафизик.

– Какая удача! – Леймюнкери бросила кроличью лапку и захлопала в ладоши. – Значит, вы и в правду философ, и можем устроить небольшой диспут о душе, бытии и логических категориях?

– Я не о том, – разочарованно вздохнул Шперк. – Пожалуй, помолчим. Нужно беречь силы. Впереди нелегкий перелет: каверны, раковины, лабиринты антивремени…

– А вот это нехорошо, – назидательно сказала Леймюнкери. – Неужели вы откажетесь развлечь дам парочкой афоризмов из вашей коллекции? Раскошеливайтесь, капитан, не скупитесь. Ведь там, – она неопределенно указала пальцем вверх, – вряд ли удастся поболтать о пустяках. Работа, поиск, иной стиль жизни, иной темп времени – и никаких гулянок!

– Какие радужные планы! – удивилась Ирнолайя. – Милочка, вы, кажется, забыли, что вас лишили интеллектуального багажа. К тому же прошло тридцать лет, и ваши работы утратили новизну.

Леймюнкери прикусила губу. Такую резкую боль она испытала только однажды, когда январской ночью, прокравшись в кунсткамеру, перечитывала последнюю записку Альфреда. Всматриваясь в каллиграфически изящные строки письма, она поражалась низости художника, насмехавшегося над тайной исковерканной ингемом «вестянской души». Но его жестокость она еще могла оправдать. В поведении Ирнолайи, равной ей по крови, было что-то противоестественное. «К чему были эти намеки об утраченном приоритете? – думала Леймюнкери. – Разве я не знала еще на Весте, что это неизбежно? Неужели она полагает, что я настолько поглупела? Если я отступлю, грош мне цена».

Она скорчила умильную гримасу.

– Ох, мадам! – воскликнула Леймюнкери. – Возможно, я очень опустилась с тех пор, как стала разбираться в рысаках и купеческих гильдиях, но и вы не многое приобрели за кулисами. Вы знаете, что у гомозавров есть обычай прятать в горшок медяки, так-с, на «черный день». Я тоже запаслась таким сосудом с кое-какой теоретической мелочью. Если пожелаете, могу перетряхнуть содержимое. Вы не против, кэп?

Шперк догадался, какие отчаянные усилия предпринимала контактолог, чтобы отстоять ценность своих душевных глубин. Нечто похожее на жалость шевельнулось в его душе.

– Я бы на вашем месте поостерегся, – сказал он.

– Какая вам разница? – Ирнолайя улыбнулась краем злого брезгливого рта. – Наверняка нам предложат фальшивую монету. Знаю я этот… Гепар-Сульф.

Леймюнкери прищелкнула языком:

– Та-та-та… А вот и не угадали-с. Мои будни в заповеднике были порой заката. Я знавала и лучшие времена: закрытые зоны Тиниуса, тесный контакт с нашей поликратией, доступ к «мозгу-форману». Я входила в Творческий процессор по проблематике «Взрывающегося Тысячелетия». Нуте-с, что теперь скажете?

– Не верю ни одному вашему слову, – запальчиво сказала Ирнолайя, нервно поправляя складки влажной юбки. – Все Процессоры закрыты. Как вас могли упрятать в провинцию кормить мутантов? Абсурд, моя дорогая.

Шперк потянулся за папиросой. «Пожалуй, контактологу не выкрутиться, – подумал он. – Ирнолайя прекрасно знает инфраструктуру Октавы».

Но Леймюнкери нисколько не растерялась. Выждав паузу, она ответила:

– Очень сожалею, мадам, вас впервые подвела память. Это был Процессор Нулевого уровня. Что это значит, спросите у нашего уважаемого капитана-наставника.

Ирнолайя молча отвернулась к окну. Она не нуждалась в консультации. Было неприятно сознавать, что какая-то натурщица входила в самый избранный круг научной элиты.

– Постойте, постойте, – озабоченно повторял Шперк, не теряя надежды проучить самоуверенную актрису. – Кажется, я понимаю, о чем идет речь. Это группы «Прорыва в будущее». Весьма рафинированное общество, не связанное жесткой программой исследований. Верно?

Леймюнкери кивнула.

– Вы еще забыли сказать, что это были открытые группы. Для каждой новой проблемы эмпирически подбирали специалистов, обладавших особой структурой мышления. Мне довелось участвовать в уникальных экспериментах по решению «Парадокса Боханнооргана». Надеюсь, это имя вам известно?

– Как же-с, наслышаны, – все больше удивлялся Шперк. – Боханноорган… Былинная личность. Только непонятно, кто мог инициировать стратегию этого безнадежного предприятия? Все равно, что бросать бриллианты в море!

– Уж не Лихоглядов ли руку приложил? – оживилась Ирнолайя. – Продал чучела и приложил.

– Этот скряга? – удивилась контактолог. – Да он мне колье подарил из бутылочного стекла. Нет, все было поставлено на широкую ногу. Средства поступали из Ведомства безопасности генофонда.

Заявление Леймюнкери озадачило Федора Исидоровича. Оно не увязывалось в его сознании с образом Координаторов, которые в финансовых вопросах проявляли граничившую с абсурдом жесткость. Вдруг такое расточительство! Шперк был наслышан о «Парадоксе Взрывающегося Тысячелетия» еще в пору первых экспедиций с командой Репликаторов. О Боханнооргане почти никто толком ничего не знал. Это был какой-то заурядный программист из провинции, сделавший открытие, сущность которого была не очень понятна. Арновааллен никогда не забывал о возбужденном предчувствии перемен, которыми жили многие от Альфа-Рау до дальних спиралей Тиниуса. Возможно, поэтому самоуверенная болтовня Леймюнкери произвела на него большее впечатление, чем душеспасительные беседы с Главным системотехником. Он решил углубить тему разговора в надежде, что Куколка чуть приоткроет тайну «Парадокса Боханнооргана».

– Право, обидно, – вздохнул Федор Исидорович. – Нам, репликаторам, подчас приходилось считать копейки и торговаться с Ведомством, как с последним менялой. А у вас были такие условия! Понимаю, игра с будущим – это крупная игра. Можно кое-чем и пожертвовать, особенно если речь идет о закрытых исследованиях.

– Чепуха! – перебила его Леймюнкери. – О парадоксе болтали на каждом фарлонге. Согласна: о Боханнооргане стыдливо молчали. Программисту вообще не стоило соваться в проблематику Большой Октавы. Скажу больше: было сделано все, чтобы придать открытию характер пошлого анекдота, вроде апории об Ахиллесе и черепахе. В таком виде парадокс был не страшен, и можно было субсидировать группу прорыва. Так удалось одурачить массу простачков. А между тем, проблема оставалась.

– Даже так? – удивился Шперк. – Значит, и я…

– Значит, и вы были мистифицированы, – подтвердила контактолог. – Но, если вы и вправду такой смельчак, могу открыть механику фокуса.

– Сделайте милость, – попросил Шперк, подыгрывая настроению Куколки.

Леймюнкери самодовольно улыбнулась:

– Нет, капитан, так дело не пойдет. Вспомните для начала пару азбучных истин и дайте краткое определение концепции «Взрывающихся Тысячелетий». Мы сократим путь вдвое.

– Какая пошлость! – возмутилась Ирнолайя. – Неужели вы станете говорить о таких вещах в этой зловонной дыре?

Растерянность системотехника доставила Шперку удовольствие. Он откашлялся и, поправив манжеты застиранной сорочки, начал свою речь с излюбленной стилистической фигуры:

– Возможно, мне придется утверждать нечто,