Руслан Шабельник - Дневники Палача Страница 17

За «Великой Войной» последовали экономические или технические, или политические — как посмотреть — санкции, запрещающие Эдору, как потенциально опасной планете, иметь технологии, совершеннее катапульты, а также строительство объектов, больше крепости. Содружество не собиралось плодить конкурентов и боролось с потенциальными кандидатами, как сейчас, так и в будущем.

И Эдор, звездный Эдор откатился до средневековья. Конечно — я подозревал, и в метрополии подозревали, а может и знали — не дураки же там сидят — на каких-нибудь подземных заводах работают уцелевшие ученые, наверняка, разрабатывают оружие, возможно даже, строят корабли. Многое говорило за это — и слишком строгое, показное соблюдение соглашений, и более чем столетний мир на планете, населенной воинственными и вооруженными кланами. Эдорцы явно готовились к войне с более могущественным и — если так можно сказать — всеобщим противником. Да и не прощают расы воинов, к которым, без сомнения, принадлежали эдорцы обид и поражений. Просто не умеют. Ступени, наконец, кончились, и я ступил в нужный мне коридор. Или показалось, или в дальнем конце мелькнула высунувшаяся из-за угла эдорская физиономия. Мелькнула и исчезла, ну и ладно.

Мой путь лежал в противоположную сторону. Там, за многочисленными поворотами и переходами, была дверь. Неотличимая от десятка других дверей, пройденных мной. Рука, сжимающая меч, немного вспотела. Необычно, но я волновался.

Петли скрипнули, выдавая мое появление. В эдорских замках все петли скрипят, чтобы враг, или друг — не важно — не смог остаться незамеченным и, соответственно, подкрасться.

Не остался незамеченным и я, хотя подкрадываться мне, собственно, было незачем.

Комната — небольшая. На стенах — оружие и фрагменты сложных эдорских доспехов. Как и ожидалось. Книги, ковры — удел ученых — касты, следующей за воинами, но ниже ее.

Кровать, вопреки ожиданию, с целым ворохом подушек и одеял. Оправдывая ожидания — ткань постельного грубая, похожая на домотканую.

На кровати полусидел, полулежал эдорец. С возрастом лицо представителей этой расы не покрывалось морщинами, а… выцветало. Пурпур щек превращался в румянец. Кармин носа светлел до охры, а изумруд кожи жух осенней травой.

Лицо эдорца, лежащего на кровати, было… серым. Щеки, губы и прочее засыпал однообразный и однотонный пепел. Он был стар, очень стар. Или болен. Очень болен.

Рука, пергаментная рука лежала на рукояти меча. Не такого, как мой. Длинного, напоминающего саблю меча с односторонней заточкой. Сомневаюсь, чтобы в ней были силы, способные поднять его. Хотя когда-то, без сомнения, были. Эта рука потрясала мечом, поднимала его и опускала на головы… врагов.

Я подошел к кровати. Мои собственные руки, сжимающие меч, были уже откровенно мокрые. Суетливым движением я вытер ладони о штаны.

Эдорец смотрел на меня, не мигая. Он знал, что пришла его смерть. Рука, рука воина, живя собственной жизнью, инстинктивно обхватила рукоять меча, пытаясь оторвать, отодрать неподъемный груз.

Я склонился над стариком. Молча кивнул ему, то ли приветствуя, то ли спрашивая разрешения. Дождался ответного кивка неизвестно чего означающего. Палач и жертва. В высший миг наше единение выше слов. Затем я вонзил свой меч ровно по центру грудной клетки, где у эдорцев сердце.

Старик дернулся раз, другой и умер.

Подумав, я не стал забирать меч. Из развешенного на стенах оружия выбрал себе другой. На вид не такой старый и дорогой.

Не оборачиваясь, направился к выходу.

Посадочный катер стоял там, где я его оставил. Люк был открыт, кажется, я тоже оставил его в таком положении. Я отбросил меч. По-счастью, оружие больше не пришлось пускать в действие.

Вошел внутрь. Теперь подняться к кораблю на орбите и улететь подальше от этой чертовой планеты!

Внутри меня ждал.

Он.

Господин Рохан. Крылья носа все еще горели алым, обозначая тягу господина Рохана к крови. Меч, длинный, слегка изогнутый меч, похожий на саблю, лежал рядом. На кресле пассажира. Сам эдорец хозяйски расположился в кресле пилота.

— Это… это был мой отец, — кожа щек алела, почти сливаясь с окраской носа. Я не настолько разбирался в физиологии эдорцев, чтобы понять, что это означает — гнев, равнодушие, удовлетворение, радость… — Он… он был стар и… болен… очень, — слова покидали глотку Рохана с трудом, цепляясь, продираясь сквозь преграды языка, губ и чувств. — Надеюсь… мой сын сделает то же для меня… — а вот здесь голос его дрогнул, выдавая истинные чувства. Возможно, воином Рохан был неплохим, без сомнения, сыном отличным, но вот актером никаким.

Эдорцы — раса воинов. А что значит для воина умереть в собственной постели? Окруженным толпой скорбящих родственников. Возможно, для иных воинов — ничего, но для эдорцев — позор.

Господин Рохан, как заботливый сын, сделал для отца самое большое, что мог сделать — смерть от руки врага. И не просто врага, а — заклятого, врага всей расы, всей планеты. Высшая почесть.

Эдорцы — единственная раса в галактике, для которой палачи, естественно с разрешения парламента, выполняли подобную работу.

Произнося, что сын окажет ему — Рохану — такую же честь, эдорец лукавил. Он надеялся, наверняка, надеялся еще при своей жизни схлестнуться с ненавистными инопланетниками. И погибнуть, или победить! Похоже, на их секретных верфях дела шли полным ходом.

Однако, он ошибался. Гордый воин, подославший убийцу к собственному отцу. Ни ему, ни даже сыну его не суждено схлестнуться с ненавистными инопланетниками.

Господину Рохану совсем не обязательно знать, что есть такие штуки, как орбитальные сканеры. Господину Рохану совсем не обязательно ведать о существовании спутников-шпионов, которые, наверняка, усеивают орбиту Эдо. Все их тайные и подземные (в прямом смысле слова) заводы, наверняка, давно вычислены и нанесены на карту. Как и не составляет большого труда проследить перемещение и скопление большого количества железа, без которого не построить ни межпланетный корабль, ни сколько-нибудь приличную пушку.

Руководство Содружества позволяло им пока играть… пока. Когда корабль, или что они там строят, будет почти готов, случится… нет, не удар из космоса, а — природный катаклизм. Или землетрясение, или гигантская волна цунами (это если сооружение рядом с океаном), или еще что уничтожит секретный завод, вместе с персоналом и — самое главное — их детищем.

После шока и жертв богам, они начнут строить новый завод, только для того, чтобы в один прекрасный (для Содружества) или не очень (для эдорцев) день и его постигла участь предшественника.

И так до бесконечности.

Пока не надоест одной из сторон.

— Я… хотел… меч, который у тюремщика и которым должны были… отца…

— Оставил в теле.

— Хорошо, — Рохан кивнул. — Этим мечом… сражались наши предки… старик… отец был бы счастлив умереть от него…

— Он был счастлив, — соврал я, хотя возможно, сказал правду.

— Хорошо… это хорошо, — Рохан поднялся, взял свой меч. — Прощайте!

— Прощайте, — кивнул я. — Или, до встречи.

Он пришел сверху?

Да, пришел сверху.

В сверкании молний?

Да, в сверкании молний.

И грохоте грома?

Да, грохоте грома.

Небо разверзлось, аки стадо от кнута погонщика?

Да, небо разверзлось, аки стадо от кнута погонщика.

И он спустился?

Да, он спустился.

Михра Солнце правды?

Да, Михра Солнце правды.

Селение Есиль ничем не выделялось в средней длины череде подобных селений, оставленных позади Русланом Сваровски, на пути к Есилю. Точнее, оно ничем не выделялось каких-нибудь шестьдесят лет назад. И сорок лет назад ничем не выделялось. Низкие дома из необожженного кирпича, крытые высушенными листьями местного растения, формой напоминающие рыбью чешую. Большую чешую огромного карпа. Узкие бойницы окон ничем не забраны. Летом здесь достаточно жарко, так что вездесущий сквозняк дарит приятную прохладу. Непродолжительной зимой их просто законопачивают.

Двадцать пять лет назад все изменилось. Точнее, изменилось шестьдесят, когда в Есиле, в семье местного вождя родился мальчик. Простите, не родился, а спустился с неба, откуда же еще. В громе и молнии. А вождь, конечно же, взял его к себе на воспитание. Так и было, во всяком случае, именно так записано во всех хрониках и учебниках истории. А кто такой Руслан, чтобы спорить с учебниками. Так — очередной писака.

Мальчик позже станет известен всему миру, и не только этому, под именем Михры Солнца. Или просто — Предводитель.

— Сейчас мы стоим на знаменитой улице, на которой на нашего Предводителя, как вы знаете, напали гуси. Тогда он, будучи пятилетним ребенком, шел из молитвенного дома, неся священные свитки. Гуси напали, и ребенок закрыл свитки собственным тельцем…