Игорь Градов - Грустная история Васи Собакина Страница 17

Миша тоненько захихикал, выражая полное согласие с мнением босса. Тут что-то у меня в голове щелкнуло, замкнуло, и я потерял контроль над собой. А заодно — и над всей ситуацией в целом.

— Слушай, ты, бочка с дерьмом, — выдал я, глядя прямо в глаза Петру Федоровичу, — мы с тобой водку на брудершафт не пили, а потому изволь обращаться ко мне на «вы». И вообще — трахайся со своими бабами в своем сортире, а ко мне не лезь!

— Вы что! Да как вы сметете в таком тоне разговаривать с Петром Федоровичем! — взвился вертлявый помощник. — Да вы знаете, кто он?

— Начхать мне с высокой колокольни, кто он такой, — отрезал я, — хоть сам папа Римский. Но разговаривать с собой в таком тоне я не позволю! А ты, жополиз, заткнись и не пахни, не то скоро будешь сам наяду в сортире изображать!

Помощник сдавленно пискнул и спрятался за широкую спину хозяина. Петр Федорович недоуменно вылупился на меня, не зная, что сказать. Меня между тем несло:

— Ну, что вылупился, боров недорезанный? Думаешь, раз денег много, так всех и купил? Фиг тебе с маслом!

С этими словами я поднес к его жирной физиономии известную фигуру из трех пальцев. До Петра Федоровича наконец дошло, что его оскорбляют, и он начал наливаться краской.

— Что, язык проглотил? — не унимался я. — Это тебе не с пацанами на стрелке базарить, здесь культурные люди разговаривают. И вообще — пошел вон, урод, мне одеться надо.

С этими словами я решительно оттолкнул его и повернулся к гардеробщику за одеждой.

— Ах ты, гнида! — взревел раненым буйволом Петр Федорович. — Да я тебя!

С этими словами он бросился вперед, намереваясь размазать меня по стенке. Или просто покалечить… Что с его весом и пудовыми кулаками было, прямо скажем, несложно. Мое положение стало весьма угрожающим…

Первое правило Конфуция гласит: если на вас несется туша под центнер живого веса, с выпученными глазами и орущим ртом, никогда не стойте у нее на пути. Уступите дорогу — пусть пролетит мимо.

Так я поступил: шагнул в сторону, освобождая путь, и еще для придания ускорения врезал Петру Федоровичу ногой под зад. Тот со свистом пролетел мимо и вмазался мордой в стенку. Кирпичная кладка выдержала.

Удар был силен, даже стекла в окнах задрожали, но Петр Федорович почти не пострадал — если не считать разбитого носа. Закапала кровь… Но мой противник быстро пришел в себя и вновь ринулся в атаку. Отступать уже было некуда, и я принял бой. Мы сцепились, как два бульдога, и покатились по полу. Завизжали какие-то женщины, зазвенели разбитые зеркала…

Петр Федорович был намного крупнее и тяжелее меня, поэтому стремился прижать к полу и добить своими огромными кулачищами. Я же, пользуясь преимуществом худощавой фигуры, старался ускользнуть из-под него и оказаться сверху. Несколько раз он довольно болезненно попал мне по физиономии, я в свою очередь ответил серией ударов по почкам и печени… Правда, без особого результата — там жира было столько, что не пробьешь.

Наконец мне удалось захватить главенствующие высоты — временно оседлать Петра Федоровича. Пользуясь преимуществом, я начал что есть силы молотить по его сальной, противной физиономии, приговаривая:

— Это! Тебе! За! Венеру! Милосскую! И! За! Наяд! Тоже!

Тут же рядом возникла полиция — ее вызвал бдительный швейцар. Стражи порядка стащили меня с Петра Федоровича, усадили на стул и даже дали кукую-то тряпку, чтобы вытереть кровь с разбитого лица. Возле меня хлопотала Верочка — пыталась приложить мокрый платок к быстро заплывающему глазу.

Петр Федорович, надо сказать, выглядел намного лучше — кроме разорванной рубашки и слегка испачканной кровью костюма, существенных потерь он не понес.

— Так-с, граждане, проедемте в отделение для выяснения обстоятельств драки, — заявил молоденький сержантик, подходя к нам с Верочкой. — И вы, гражданин, тоже, как потерпевший, — обратился он к моему противнику.

— Кто, я? — безмерно удивился Петр Федорович. — Чтобы я — и как потерпевший? Ты, сержант, чего-то путаешь, я терпилой никогда не был и быть не собираюсь. Ну-ка, Миша, поговори с человеком…

Помощник аккуратно взял сержантика под локоток, отвел в угол и что-то жарко зашептал на ухо. Затем ловко извлек из кармана несколько купюр и сунул стражу порядка в ладонь. Деньги тут же исчезли, а заметно повеселевший сержантик вновь повернулся к нам с Верочкой:

— Ладно, все улажено. Потерпевший… (Петр Федорович недовольно хмыкнул) …в общем, этот гражданин к вам претензий не имеет. Вы будете снимать побои и писать заявление?

Я отрицательно помотал головой. Только мне этого не хватало — провести полночи в отделении, а потом неизвестно как добираться домой.

— Отличненько, — еще больше обрадовался сержантик, — заявления нет, значит, и дела нет. Все свободны!

— Минуточку, — возле нас неожиданно материализовался директор кафе, — а кто за разгром заплатит?

Он широким жестом обвел поле боя. Собственно, убытки были небольшими — разбитое зеркало да сломанный стул, но ему, видимо, тоже захотелось получить свой кусок пирога. Нюх на богатого клиента у администратора был отменный, что называется — профессиональный…

— Я заплачу, — махнул рукой Петр Федорович, — у этого чмо (я рванулся было с места, но Верочка, навалившись всем телом, удержала на месте) все равно денег нет. Миша, рассчитайся!

Вертлявый помощник тут же подскочил к администратору, и они удалились в зал договариваться о компенсации. Через пять минут все формальности были улажены, и мы с Верочкой наконец-то смогли покинуть едально-питейное заведение. Петр Федорович остался с Мишей праздновать победу (или зализывать раны — как вам больше нравится).

На улице была уже ночь. Заметно похолодало, с неба сыпались редкие снежинки. Первый снег в этом году, подумал я.

— Поехали ко мне, — предложила Верочка, — не можешь же в таком виде домой вернуться!

— А дети? Они ведь одни…

— Не маленькие, обойдутся, — махнула рукой Верочка. — Позвони домой, предупреди, что заночуешь у Славки.

Я достал мобильник, набрал домашний номер. После пятого гудка трубку взял Степан.

— Слушай, Степка, — начал я, — я тут у Славки (ну, ты помнишь его — он еще к нам на Новый год приходил) завис на дне рождения, засиделся немного. Так что, пожалуй, сегодня домой я не приду, у него останусь. Сам понимаешь: «метро не ходит, в такси не содют»… — процитировал я любимого Высоцкого.

— Хорошо, — отозвался отпрыск, — а что маме сказать, если вдруг позвонит?

— Ну, соври что-нибудь, ты же большой, сам должен соображать…

— Угу.

— Кстати, а Машка дома?

— Забежала на минутку, а потом снова куда-то унеслась. Наверное, как и ты, на чьем-нибудь день рожденье зависла, — хихикнул наследник.

— Еда есть у тебя? — поинтересовался я, проигнорировав его пошлые намеки.

— Пока есть, — ответил отпрыск, — только ты завтра купи что-нибудь вкусненькое, а то котлеты да пельмени надоели уже.

— Ладно. Кстати, не забудь погулять с Бобиком…

— Сделаю.

На этом мы и расстались. Все-таки великая вещь — мобильный телефон, как мы раньше без него жили… Приходилось таскать в кармане монетки по одной и две копейки, и еще искать исправный автомат — большинство, как правило, оказывались сломанными…

Вера помогла мне привести одежду в относительный порядок, и мы направились к метро. К счастью, добираться до ее дома было недалеко. Верочкина квартира, как я уже говорил, была типичной коммуналкой, с вечно пьяными соседями и практически не закрывающейся входной дверью. Зато никто ни на кого не обращал внимания. Поэтому мое почти ночное появление не вызвало у обитателей бомжатника никаких отрицательных эмоций. Впрочем, и положительных тоже. Лишь один в меру пьяный субъект подвалил, когда мы только вошли, вяло поинтересовался: «Бухло есть?», и, получив отрицательны ответ, молча скрылся в темной глубине квартиры.

Комната Верочки оказалась небольшой, но очень уютной. Почти половину ее занимал массивный стол, на котором она делала работу, в углу стоял раскладной диван, а на оставшемся пространстве — старый гардероб, пара стульев и телевизор. Вся мебель, как пояснила Верочка, ей досталась от прежних хозяев, она покупать ничего (кроме телевизора) не стала. Вот когда их наконец расселят, и она наконец получит отдельную квартиру… Тогда немедленно возьмет кредит и обзаведется новым гарнитуром. И непременно купит металлические стеллажи, чтобы хранить свои рисунки. А то сейчас они пылятся на гардеробе…

Верочка стянула с меня разорванную рубашку и сразу застирала — чтобы к утру высохла. Если потом ее аккуратно заштопать и погладить, то будет почти как новая… На заплывший глаз она наложила свинцовый компресс, хотя, в принципе, смысла уже не было — фиолетовый фингал был мне обеспечен.