Алая аура протопарторга - Евгений Юрьевич Лукин Страница 17

— Да, правду говорят… — вполголоса сетовал под окном кто-то из жуликов, увязывая снятые резные досочки воедино. — Малые детки — малые бедки, большие дети — большие беды. Вот вырастут — только тогда, пожалуй, и отдохнём…

— Ага… Жди… — уныло отвечали ему. — А вырастут — тоже: то отмазывай, то передачу носи… Слушай, может, ещё перила прихватим?..

Дождавшись, когда калитка за ними закроется, Анчутка распушил плавающий поблизости сгусток положительной энергии и, с удовольствием в него закутавшись, принялся вспоминать, как ловко он сегодня гасил ментам их карманные фонарики… Снаружи накрапывало. Время от времени особо крупная капля срывалась с навеса и звонко падала в погнутую миску.

Внезапно Анчутка ощутил слабенький рывок силовой линии — и насторожился. Вскоре задёргалась другая, третья… Кто-то явно пытался проникнуть на чердак через слуховое окно. Анчутка приоткрыл глаз и слегка повернулся всем тельцем, по-прежнему вися на коготках задних лапок. Опять мародёры, но только на этот раз не люди, а домовые… Гостей было двое: трёхцветный короткошёрстый и тёмно-серый с подпалинками.

— Ну, какая зараза понапутала?.. — обиженно вопрошал короткошёрстый, выбираясь из незримых нитей. Был он невелик ростиком и лопоух. — Нарочно, что ли?..

Серый с подпалинками (тоже плюгавенький, но не до такой степени) разочарованно озирал мохнатое от пыли чердачное чрево.

— Гля-а… — протянул он. — Забрал!.. Куркуль!.. Я думал: забудет… Такой у него здесь визгун жил!.. На три голоса выл в трубе! В терцию, прикинь!..

Короткошёрстый вдруг замер и склонил к пыльному дощатому настилу правый лопушок.

— Слышь, а кто это там внизу? — боязливо спросил он.

Оба прислушались. Внизу заскрипел топчан и послышался особенно тяжёлый вздох Африкана.

— Бомж, наверно… — предположил тот, что покрупнее, с подпалинками. — Как бы его утром крышей не прибило! Может, пугнём?..

Анчутка не выдержал и хмыкнул:

— Ага! Пугни-пугни… Он тебя, пожалуй, так пугнёт, что не зарадуешься…

Домовые подскочили, вздыбили шёрстку и уставились на висящего вниз головой Анчутку. Затем опомнились и, быстро переглянувшись, двинулись к нему цепким крадущимся шажком, заходя с обеих сторон.

— Слышь, ты, дымчатый… — осторожно, почти жалобно начал лопоухий. — А ты чего это тут?..

— Живу, — нагло ответил Анчутка.

Домовые ещё раз переглянулись.

— Слышь, дымчатый… — вкрадчиво продолжал лопоухий. — А ты вроде не из наших… И базар не тот, и висишь не так… Столичный, что ли? На понтах?

— Из Лыцка я, — не без гордости сообщил Анчутка.

Домовые приостановились.

— Прямо из самого Лыцка?.. — усомнился тот, что с подпалинками. — Да гонишь! Из Лыцка сейчас не выберешься — границу закрыли!.. — тут он осёкся и заморгал, потому что чердак озарился внезапно розовым сиянием. Видимо, Африкан там, внизу, перевалился на другой бок — и краешек алой ауры вновь пронизал настил.

— Слышь… А кто это у тебя там?.. — притушив голосок, поражённо осведомился мародёр.

— А я знаю? — высокомерно обронил Анчутка. — Порфирия спроси…

Небрежно упомянутое всуе имя Лыцкого Партиарха произвело должное впечатление. По слухам Анчутке было известно, что беженцев из Лыцка баклужинские домовые не жалуют, но зато и побаиваются. Лыцкая группировка домовых контролировала почти два района столицы и часть Чумахлы, не гнушаясь вступать в сговор с домовладельцами и помогая им вытрясать квартплату из жильцов. Привыкши к экзорцизмам Порфирия, беженцы в гробу видели Глеба Портнягина с его демократически мягкими законами и творили, что хотели. Полный, короче, беспредел…

— А почему ты говоришь, что он меня пугнёт? — мрачнея, спросил серый с подпалинками домовой, косясь на неструганые мохнатые доски настила. — Он кто вообще?..

— А ты глянь сходи, — посоветовал Анчутка. — Мне вот, например, одного взгляда хватило…

Серый хмыкнул и, скользнув в широкую щель между досками, исчез. Потом появился снова — очень испуганный.

— Ой… — только и смог вымолвить он. — С орденом… В рясе… Так вы что же… вместе, что ли?..

Ах, как хотелось Анчутке выложить всё как есть, однако пора было прикусить язычок. Через государственную границу — по воде, аки посуху?.. На руках у Африкана?.. Нет, такого даже лыцкая диаспора не поймёт…

— Да приблудился… — уклончиво молвил он. — Мне-то что за дело? Спит — и пускай себе спит… Какой-никакой, а жилец…

Оба домовых поймали себя на том, что смотрят на беженца, уважительно раззявив хлебальнички, и тут же возненавидели его за это окончательно.

— Ну и как там, в Лыцке? — недовольно посопев, спросил лопоухий.

Анчутка вздохнул.

— Плохо, — признался он. — Гоняют почём зря. Бывало, выберешь семью, поселишься… И только-только уют наладишь — глядь, а соседи уже в инквизицию стукнули — из зависти… Ну и приезжают эти… комсобогомольцы…

— Кто-кто? — попятившись, ужаснулся лопоухий.

— Коммунистический союз богобоязненной молодёжи… — угрюмо расшифровал Анчутка. — Нагрянут бригадой, цитатники у них, пульверизаторы со святой водой… И давай изгонять!.. «Именем Пресвятой Революции, сгинь, — говорят, — вредное суеверие!..» В общем, хорошего мало…

— Ну, здесь, знаешь, тоже… — ревниво сказал серый. — В Лиге Колдунов вон законопроект выдвинули… О правах гражданства и призыве на действительную службу…

От изумления Анчутка едва не грянулся со стропила.

— Кого на службу?.. — ошалело переспросил он. — Домовых?!

— Да и домовых тоже… «Все на защиту демократии!» Нам-то ещё так-сяк — в гражданскую оборону, а вот лешим хуже… Им ведь в погранвойска идти — межевыми. Водяных аж в начале мая забрили — Чумахлинку патрулируют…

— Ну, не все… — со знающим видом заметил лопоухий. — Донные пока уклоняются… Русло-то ещё не тралили…

И Анчутке живо припомнился водяной Хлюпало, в бритом виде сильно похожий на бежавшего в Аргентину Бормана…

— Причём лучше под первый призыв угодить, — озабоченно добавил серый с подпалинками. — А то потом дедовщина всякая начнётся…

Анчутка висел вниз головой и моргал.

— Н-не… — опасливо протянул он наконец. — Я тогда, пожалуй, тоже… уклонюсь…

— Ага!.. — серый победно осклабился. — Уклонился один такой!.. А куда ж ты денешься? Загребут — и на комиссию!..

— А у меня правая ножка хромая! — нашёлся Анчутка, — Пьяный поп кадилом огрел… при царском режиме…

Насчёт хромоты он, понятно, приврал, но хромоту, в конце концов, можно было изобразить, тем более что и шрамик вот на коленочке остался… Домовые злорадно всхохотнули:

— Ты ещё на плоскостопие сошлись!.. Ты кто? Гражданин? Гражданин! Ну так вперёд и с песней! «Не плачь, кикимора!..»

— Да я ж ещё не гражданин…

— Ну станешь!

Обмякший Анчутка свисал со стропила наподобие тряпочки. Замшевый лобик собран в гармошку. Домовые переглядывались с ухмылкой.

— А что вообще нужно… для гражданства?..

— У-у, бра-ат… — тот, что покрупнее, с деланным сочувствием оглядел Анчутку и принялся сокрушённо качать головёнкой и цокать язычком. — Ну, нам-то, местным, проще: подал заявление —