Teronet - Боги и Боты Страница 18

— Вы жили в прекрасное время, молодой человек, — произнёс интеллигентный старичок, сидящий на диване с чашкой чая. — Не понимаю, как вас угораздило добровольно покинуть его. Зачем? Вот ведь какая ирония. Кто-то через века может вот так запросто называть прекрасной какую-нибудь эпоху, где страдали и гибли люди. И даже тосковать, что он не в то время родился. Ему ведь невдомёк, этому выросшему в рафинированной комфортной среде, что такое, когда твои родственники пропадают без вести. Машину моего дяди нашли на подмосковной трассе, а его самого — нет. У него был небольшой продуктовый магазин. Возможно, кому-то ещё этот магазин понравился. «Поиграл, теперь дай мне поиграть». Отец мой, в конце концов, бросил заниматься бизнесом, устав от бесконечных разборок с партнёрами, от киданий и невозврата долгов, от вымогателей-чиновников и рэкетиров. Возможно, тем самым он избежал для себя печальной участи. Друг, у которого была своя фирма, умер с непонятным диагнозом. Кто его знает, от чего? Фирма, по крайней мере, после его смерти оказалась у других людей. Моих знакомых брали в заложники, ещё совсем юных. А одну девушку, однокурсницу-отличницу посадили в СИЗО после облавы в ночном клубе — стали шить распространение. Что уж говорить о простых смертных, когда даже знаменитостей стреляли как воробьёв и вымогали из них все деньги и иную собственность. Может быть, большая часть людей в наше время просто не знала, с кем нужно дружбу водить? А может, все мы участвовали в каком-то эксперименте на выживание? Может, нет смысла жаловаться на судьбу, ведь выжили, в конце концов, сильнейшие… или хитрейшие.

— Вы жили в прекрасное время, молодой человек. Не понимаю, как вас угораздило добровольно покинуть его. Зачем?

— А вам не приходит в голову, что вы, возможно, несколько идеализируете это моё время… с такого расстояния не понять, что значит жить в 90-е годы 20-го века.

— Может, вы и правы… Возможно, это было и не очень счастливое время. Но ведь, насколько я знаю, вы умудрились застать и советскую эпоху, и ельцинские реформы, и приход Путина, — кого-кого? [43] … этот мужик, видимо, историк какой-то, — это же начало начал нашей новейшей истории. Мы сейчас практически отсчёт ведём с тех времён. Получается, что вы жили в одну из самых ярких и последних революционных эпох. С тех пор уже больше ничего значительного не происходило. Революции и диктатуры закончились… — он вздохнул.

— Революции закончились, говорите… понятно… интересно, это только у вас такая ностальгия по революциям или у других тоже?

— А вас это почему интересует? Неужели хотите поднять наш рафинированный и пресыщенный народ на смену режима?

Все в гримёрке посмеялись, а я промолчал… подождём… ещё не время.

Бот — помощник режиссёра подошёл ко мне и попросил пройти за ним. Гримёрка оказалась просто отгороженной зоной в большом пространстве студии. Пройдя через все загородки, я оказался посреди сплошь окрашенной в зелёный цвет сцены, на которой и столы, и стулья, и стены — всё было зелёным. Микрофоны и камеры, — или лучше сказать сканеры, в огромном количестве свисали с потолка, стояли по всей площадке, окружая мебель и предполагаемых участников, в расчёте зафиксировать любое движение самой мелкой мышцы.

Мне показали на кресло, стоящее посреди сцены, где неподалёку присел Рикки и лучезарно улыбался мне. Половина его одежды была мужским костюмом, половина — женским платьем, с обнажённой женской же грудью и рукой.

— Daami i goospada, praashu-vstrechayte — naasha novaya zvezda, roodom iz proshlogo. [44]

Примерно также он мог представлять выход акробатов в цирке.

— Ааа… takje avtor dream-content’a, porvavshego ves’ mir last night. Vashi plodismenti! [45]

Всю речь сопровождала нагнетающая интригу музыка, которая под конец разорвалась фанфарами. В полумраке зала сидели и аплодировали люди: всё как в старые добрые времена, — или боты, что гораздо прагматичнее, — в новые. Проходя к своему креслу, я пытался их разглядеть повнимательнее. Свет направили на одну зону зрительской секции, и там я увидел группу девиц в чёрно-белых париках, прямо как в моём сне, и с транспарантами, на которых было написано: «Я вазму тваи гени». Они всячески демонстрировали свою страсть, снимали майки, обнажая грудь, слали воздушные поцелуи, визжали… видимо, так было задумано.

Наконец, я подошёл к креслу и сел.

Музыка и аплодисменты затихли.

— Рикки, скажите, — я прервал на полуслове, только он воздуха в лёгкие набрал.

— Даа? — удивлённый и настороженный, но всё такой же жеманный голос.

— В ваше время мужчина без женской груди уже не может привлечь аудиторию к экранам?

Смех в зале.

— Ат он какои! Сразу в атаку! Ета клинч…

Аплодисменты, которые, видимо, крайне нужны сейчас ему и его редакторам, чтобы собраться с мыслями.

— Не будте фрикам — а то ришим, шта ви пришли к нам в сваем нафталине, марали читат. Признаитес, вам нравится, аааа? — он слегка выпятил обнажённую грудь и подмигнул, а зал снова засмеялся. — Глаз атарват ни можите!

— Если я сейчас подниму средний палец, вы тоже какое-то время не сможете на него не смотреть. Что же касается процессов возбуждения… влечёт то, что скрыто, а не выставлено напоказ.

— Атлична. Гаварим а воз-буж-дении. Внимание — екран!

Свет слегка приглушили и первое, что я услышал, был ЕЁ голос: «Иии… С чего стартуем?» Потом я увидел свой первый, — и единственный, если не считать сна, половой акт с Сиреной. Со стороны это выглядело омерзительно, хотя технологии впечатляли. Проекция всей сцены выходила настолько глубоко со стены к нам в студию, что создавалась иллюзия реального присутствия. Далее шёл наш диалог по поводу лесбиянства и её последняя фраза «Ни на каво не нападат. Гуд? Я — бистра». Все сцены были сняты с разных углов и, как я понял, стены в палате были прозрачными — за нами со всех сторон наблюдали и фиксировали на камеры. Зал немного поаплодировал, и свет снова вернулся в студию.

Рикки обернулся ко мне.

— Ну, шта кажите? В ВАШЕ ВРЕМИА диву в пастел без насилиа не клали?

Пока звучали бурные аплодисменты, я думал: «о, как они всё повернули — молодцы, он бы один не сообразил, это явно целая команда сидит за пультом и дирижирует всем спектаклем».

— Ну, вот, чё пристали? Она же сама сказала: «Работа у меня такая»… Ну, да ладно…

Я вздохнул и начал читать им лекцию по истории. Рассказал, что родился и вырос в СССР, про тогдашних дикторов, про систему воспитания в школах и семье, про фильмы советские и статью за изнасилование, которую даже зэки презирали.

Рикки приставил к подбородку кулачок и кивал, демонстрируя внимательнейшее слушание. Я рассказал немного про 90-е, про то, как всё резко изменилось. Система ценностей поменялось почти моментально во всём обществе. Как изменилось телевидение и кино-продукция в том числе. Но, при этом изнасилование женщины по-прежнему оставалось табу. И также по-прежнему на его фоне правильные герои могли показать свою удаль и спасти жертву от преступника.

— Оочен интересно. Но всио же — как нащёт маиво вопроса?! — они, наверное, думают, что сейчас оправдываться начну.

— По моему поведению и даже по моему сну СЛОЖНО судить о том времени, в котором я жил. Время само по себе. Я — сам по себе. Общество не возносило меня на вершину популярности, и потому моё публичное поведение и мой имидж нельзя считать зеркалом людских ожиданий и предпочтений. Боюсь, мой поступок в любом цивилизованном времени вызвал бы отторжение, негодование. Он — плохой, что уж скрывать. А вот по вашему поведению и по вашему имиджу об обществе судить можно. Вы то — на вершине.

— И как судите?

— Ваш внешний вид кажется мне несколько комичным, хотя… чувствую я и некую печаль — думаю, это свидетельство УПАДКА… вкусов. Я оглядываюсь вокруг и понимаю — вкусы деградируют, деградирует человечество. Это не может не печалить.

— И шта не устраиваит? Мала брутална на ваш вкус?

— Мой вкус тут не причём. Я же мужчинами не интересуюсь. Хочется понять современных женщин — неужели им… такое… нравится?

— Так даваите у них и спросим!

— Iitak, u nas v gastiaah, Sirena! I eyo girl-friend — Kristina. Vstrechayte! [46]

Зал буквально взорвался аплодисментами. Люди повставали со своих мест. Засвистели и даже стали выкрикивать «Sirena! Mi love you!»[47] и тому подобное. На сцену вышли моя медсестра и её обворожительная спутница в открытых вечерних платьях. Спутница была похожа на неё как сестра-близнец, но только с рельефными мышцами. Они красиво прошлись под руку, а Рикки вскочил их поприветствовать. Это выглядело примерно так — приблизившись к Сирене, он, кончиками пальцев придерживая её за запястье, повернул голову сперва влево, а потом вправо, слегка вытягивая губки. Она при этом сделала то же самое синхронно с ним и присела на место, куда он показал. Потом те же процедуры были проделаны с её спутницей.