Дорис Лессинг - Маара и Данн Страница 18

Дэйма стонала в темноте жаркой комнаты, дышала тяжко и натужно. Маара распахнула ставни, приоткрыла дверь, принялась поить умирающую, рассказала ей про грозу и про поток, меньший, чем прежние. Но Дэйма уже ничего не понимала. Маара обмыла ее, стараясь, чтобы пересохшая кожа старухи впитала побольше влаги, протерла мокрой тряпкой поредевшие ломкие волосы.

Утром Маара невольно потянулась к ведрам, чтобы снова отправиться за водой, наполнить цистерну, домашний бак в незапертой — не от кого теперь запирать — кладовке. Но зачем? Дэйма скоро умрет, и ничто более не будет удерживать ее здесь. Всю ночь Маара не спала, стоя у двери, вглядываясь во тьму и в многозвездное сверкающее небо. С рассветом она схватила ведра и направилась к гребню гряды, единственное живое существо, сколько видит глаз. Взобравшись наверх, девушка остановилась осмотреться. Поток исчез, оставив на всем жирную серую пленку. Ямы заполнились водой, вокруг каждой толпились скорпионы, жуки, пауки. Где они только прятались до этого? Белый песок ее микропустыни светился в лучах восходящего солнца. На мертвых ветвях деревьев копошилась живая пленка: множество напившихся насекомых спасались от скорпионов.

Маару мучил голод. Тело насытилось водой, и каждый орган его приобрел собственный голос, заявляя о своих скорбях и потребностях. Громче всех вопил желудок. Он нуждался в заполнении. Но чем его задобрить?

Маара поднялась на второй гребень и увидела примерно то, что и ожидала увидеть. Бурый поток полз под мертвыми деревьями, в посмертной мольбе вытянувшими руки-ветви к воде. По обоим берегам кости, россыпями и кучами, на костях скорпионы. Она осторожно приблизилась к воде, несущей взвесь размытой глины, которая скоро покроет засохшее дно, затвердеет, станет похожей на белую штукатурку древних. Нечасто Маара тут бывала, потому что, когда пересыхали ближние к деревне водные ямы, пересыхала и большая река, и нечего здесь было искать. Кроме того, ей больше нравились старые города. Деревенские их сторонились, уж, там, боясь призраков или избегая ее общества. Они как бы поделили территорию, оставив Мааре древние руины в единоличное пользование. Грязь в водных ямах осела на дно, вода приобрела прозрачность. Воздух наполнился звуками: на мертвых ветвях пели, ликовали жуки. Давно она их не слыхала… Как долго? И еще один звук…. Послышалось? Нет, какие-то жабы, не то лягушки выжили, зарывшись неведомо в какую глубь, пережили сухие годы. Недолго им радоваться. Скоро все снова засохнет, умрет, затихнет.

Маара стащила с себя коричневую тунику, погрузилась в воду. Снова принялась плескаться, пока не замутила воду. Затем перешла к следующей воронке, присела, вгляделась в свое отражение. Увидела то, что и ожидала. Кожа да кости, провалившиеся глаза, свалявшиеся волосы. Всматриваясь в свое изображение, девушка вдруг почувствовала чье-то присутствие. Сначала Мааре показалось, что ее отражение раздвоилось. Она подняла глаза и увидела на другой стороне водоема глядящего на нее юношу. Он сложил ладони, погрузил их в воду чашей, зачерпнул воды, поднес к губам, не отрывая от нее взгляда. В промежности его Маара заметила то, от чего ее предостерегала Дэйма: два шарика в мешочке и длинную толстую трубку перед ними, совсем не похожие на сморщенные висюльки скальных мужчин, которые она видела, когда те купались. Юноша выглядел на диво здоровым и упитанным, кожа его вовсе не прилегала к костям, обтягивая усохшие остатки плоти, под нею упруго перекатывались мышцы. Маара подумала, что незнакомца следует бояться. Она подумала, что он не скальник. И после этого поняла, что перед нею Данн и что она это знала с первого взгляда. Она протянула к брату руки над водою, опустила их и произнесла:

— Вернулся…

Он молчал, смотрел на нее, разглядывал, воспринимал детали, оценивал… Почему он молчал? Не улыбался, как будто не слышал ее. Хмурился. Пять лет его не было. Ушел он десятилетним, сейчас ему пятнадцать. Уже мужчина. Скальные женятся в тринадцать-четырнадцать, в пятнадцать у них уже дети…

— Мне сказали, что ты еще здесь. Я уж не чаял тебя в живых застать.

— Все умерли или ушли. Только мы с Дэймой остались.

Данн встал, прихватив с земли светлую тунику, вроде тех, что дома носили рабы, отряхнул ее, натянул на тело. Маара вдруг осознала, что и на ней ничего нет, потянулась за своей ненавистной коричневой хламидой, заметила его взгляд — он помнил об этой ее ненависти к одежде скальных людей. Что он еще не забыл?

Она хотела спросить: «Что ты видел?» — однако такой вопрос можно задать о перышке или о камушке, но не о пяти годах отсутствия.

— Где ты был?

Данн рассмеялся. Что еще может вызвать такой вопрос, кроме смеха? До этого он даже не улыбался.

— Ты здесь все это время оставалась?

— Да.

— Только здесь?

— Да. — В этом вопросе содержался и ответ на ее вопрос. Улыбка брата не скрывала презрения: она торчала в этой жалкой деревушке, в то время как он… — Откуда ты узнал, что я еще здесь?

— Да, сказали…

Маара заметила, что он говорит на махонди, как будто подзабыл язык. Она-то постоянно практиковалась, общаясь с Дэймой.

— Похоже, с махонди тебе не часто доводилось встречаться.

Улыбка его скособочилась и увяла.

— Да, не часто.

— Мне к Дэйме надо. Она умирает.

Маара зачерпнула воды и повернула к дому. Пойдет ли Данн с ней? Кто он теперь? Кем стал? Он может исчезнуть так же, как и появился.

Они миновали быстро пересыхающие водоемы малого русла, дерущихся скорпионов, мимо которых пытались прошмыгнуть и всякие мелкие букашки, часть коих все-таки попадала в скорпионьи клешни.

— Скорпионы и жуки здесь крупнее стали, — сообщила Маара.

— Везде так. Особенно на юге.

«Особенно на юге» покоробило девушку. Она часто употребляла в разговоре выражения: «там, на севере», «там, на юге», но юг в ее представлении срастался с образами детства, с исчезнувшим на юге домом. Впечатления Маары о юге складывались из ее собственных воспоминаний, из рассказов Дэймы, по игре «Что я видел?». Конечно, для Данна юг представлял собой нечто более обширное и более реальное.

До деревни добирались долго, Маара едва переставляла ноги. Данн все время забегал вперед, останавливался, поджидал сестру и снова отрывался, опять останавливался…

В деревне она показала брату, в каких домах и в каких резервуарах запирали трупы, должно быть уже превратившиеся в мумии, а то и в скелеты.

У дома Рабат Данн задержался, задумался. Откатил дверь, всмотрелся, вошел и направился в угол, где лежал труп соседки. Схватил за плечи, приподнял, всмотрелся в лицо и отпустил ее небрежно, как деревяшку. «Разве что, — подумала Маара, — с деревяшкой мы обращаемся с большим вниманием, деревяшка для нас представляет какую-то ценность — она может служить топливом, оружием, инструментом…» Маара увидела, что покойники для Данна дело привычное, со смертью он сталкивался вплотную.

Дойдя до дома Дэймы, Маара прислушалась. Сначала даже подумала, что старуха умерла, но затем услышала слабый стон, другой.

— Отходит, — сказал Данн. На Дэйму он даже не глянул, прошел внутрь дома, в соседние комнаты.

Маара поднесла к губам умирающей воду, но та уже не могла пить.

Вернулся Данн.

— Брось, пошли.

— Нет, пока она жива, я не уйду.

Он сел за каменный стол, опустил голову на руки и сразу заснул, дыша глубоко, гулко, размеренно.

Маара сидела рядом со старухой, протирая той лицо, шею, руки влажной тряпицей. Время от времени девушка и сама глотала воду, каждый раз с радостным изумлением. Она уже давно отвыкла вот так запросто, не задумываясь, подносить к губам чашку с водой.

«Ну, только несколько капель, — думала Маара. И еще: — Если сейчас же что-то не съесть, то я упаду и умру».

Она вышла в кладовую, где еще оставалось несколько корней, нарезала один, слизывая сок с пальцев, достала из пустого питьевого резервуара ведро с остатками белой муки, припасенной на случай, если однажды все же придется покинуть деревню. Маара замешала муку на воде, слепила плоскую лепешку и выложила ее на раскаленный верх резервуара, чтобы запечь. Когда она вернулась в переднюю комнату, Дэйма уже не дышала.

Данн все еще спал.

Маара протянула руку к его плечу, но не успела его коснуться, как брат вдруг вскочил и выхватил нож. Увидев сестру, он кивнул, снова сел, подтянул к себе тарелку и мгновенно опустошил ее.

— Здесь было для нас двоих.

— Ты ж не сказала…

Маара принесла еще один корень, нарезала его и съела под внимательным взглядом Данна. Потом она сняла с резервуара испекшуюся лепешку, разломила пополам, дала ему половину, сказав:

— Мука почти закончилась.

— У меня немного есть, — успокоил ее брат.

Покончив с едой, он подошел к Дэйме. Она мало изменилась с тех пор, как Данн оставил деревню, разве что волосы совсем побелели.