Александр Житинский - Голоса Страница 18

В сенях стояла большая корзина без ручки. Из нее торчали прутья. Корзина была старая. Сверху на ней лежала ветхая, вся в дырах холстина, перепачканная к тому же куриным пометом. Митя взялся двумя пальцами за уголок холстины и отогнул край. В корзине он увидел притихшую и жалкую курицу. Она неподвижно смотрела прямо перед собой, в стенку корзины. Митя протянул к ней руку, и курица сразу же захлопала крыльями, отчаянно кудахча. Митя поспешно отдернул руку и опустил край холстины.

Подумав несколько секунд, он внезапно обрушил всю холстину на курицу и, ощущая сквозь ткань ее теплое тело, принялся заворачивать. Курица не сопротивлялась.

Он вынес сверток во двор и пошел по тропинке, догоняя ушедших вперед Аню и детей. Поравнявшись с ними, он показал добычу.

— Мы ее зарежем, мам? — спросила Катя.

— Придется, — ответила Аня.

— Ой, не надо! Мамочка, мне жалко! — со слезами в голосе запричитала Катя.

— Она же живая! — удивленно сказал Малыш.

— А кто будет ее… Это… — осторожно спросил Митя.

— Ты, — сердито сказала Аня и добавила: — Интеллигент несчастный! Небось в магазине покупаешь и ешь за милую душу.

На этом разговор прервался, и они доставили курицу в Коржино молча. Там Митя занес ее в сарай и оставил как есть, в тряпке. После этого он принялся настраиваться на убиение курицы, браня себя последними словами.

В самом деле, что за мягкотелость такая? Уж тогда надобно быть последовательным, принимать вегетарианство и так далее, чтобы с полным основанием отказаться от этой процедуры. И вовсе не жалость к курице останавливала Митю, а недавние его размышления относительно всеобщности сознания живого.

Ему вспомнились неподвижные глаза курицы, когда она там, в темной корзине, ожидала удара судьбы. Опять же глупо! Митя понимал, что он просто-напросто переносит свои чувства на курицу, как бы ставя себя на ее место — себя, с гибким и развитым умом, способным на предчувствия и предугадывания, с быстрым воображением, умеющим нарисовать в деталях картину гибели и ужаснуться, с памятью, наконец, хранящей такое богатство впечатлений, образов, знаний, что страшно становится при мысли о мгновенном и безвозвратном ее исчезновении. Но ничего этого нет у курицы.

И тем не менее, рассуждал Митя, что-то свое у нее есть, — иначе почему так тревожно и покорно ожидала она своей участи?

Неужели природа, предоставив человеку столько интеллектуальных возможностей бояться смерти, обделила этим курицу, породив на свет равнодушное к страданиям и гибели существо?

Вряд ли это так.

Значит, эта жалкая и глупая курица тем не менее участвовала каким-то образом в формировании общего поля сознания, а Митя, поставивший себе задачей изучить это поле, сейчас как раз и собирался при помощи топора вырвать из него маленькое, но важное звено.

С другой стороны, нужно было кормить детей.

Это было невыносимое противоречие.

Митя попытался схитрить. Зайдя за крыльцо, он нашел перед воротами, ведущими в хлев, Витьку, который стоял на коленях перед своим полуразобранным мотороллером. Витька протирал тряпочкой грязную свечу. Выражение лица его при этом было умиленным.

Митя подошел к Витьке и несколько секунд с деланным интересом наблюдал за его работой. Витька гордо вставил свечу на место. Потом он взял другую деталь, назначение которой Митя определить не смог, и занялся тем же.

— Много грязи… — сказал Митя.

— Дороги-то вон какие, — солидно подтвердил Витька.

— Почту возил сегодня? — спросил зачем-то Митя.

— Не… Мамка скоро приедет, возьмет.

— Ты курицу умеешь резать? — неожиданно спросил Митя.

Витька оторвался от детали и взглянул на Митю.

— Могу…

— Там, в сарае, курица завернута. Отруби ей, пожалуйста, голову. Я никогда этим не занимался, — сухо сказал Митя, чувствуя непереносимый стыд. Это было еще хуже того, если бы он сам умертвил курицу.

Витька понимающе ухмыльнулся, что еще более раздосадовало Митю. Однако он, не вступая в дальнейшие разговоры, круто повернулся и зашагал в избу. Там он сел на диван с безучастным видом. Аня, хлопотавшая у печки, взглянула на него со страхом.

— Что? Уже? — выговорила она.

— Я Витьку попросил, — буркнул Митя.

— Да ну ее к черту! — в сердцах сказала Аня. — Связались с этой курицей. Бегала бы себе. Пойди скажи, что не надо…

— Иди сама, — сказал Митя.

В это время в избу вошел Витька. В руках он держал тряпку, в которой была принесена курица.

— А где курица-то? — спросил он.

— Что, нету? — в один голос воскликнули Митя и Аня.

— Нету… Тряпка только.

Аня молча выбежала из избы и через минуту привела в горницу детей. Вид у них был виновато-торжествующий. Катя и Малыш вытянулись посреди горницы и дружно уставились в пол.

— Ну, альтруисты, спасатели куриные, — грозно сказала Аня. — Признавайтесь!

— А что, мамочка, нам ее жалко стало! Что нельзя, да? — запальчиво сказала Катя.

— Знаете, как она побежала! — добавил Малыш.

— Куда же вы ее дели?

— Мы ее соседям в курятник бросили. У них много черных кур, они не заметят, — сказала Катя.

— Я пойду поймаю, — оживился Витька.

Митя с Аней засмеялись счастливым смехом. Пускай кто хочет отрубает головы курицам! Оба обрадовались, что им так здорово удалось этого избежать. Дети тоже заулыбались, поняв, что им не грозит взбучка.

— Вить, не надо ее ловить. Пусть живет! — сквозь смех сказала Аня.

Витька пожал плечами и ушел.

— За этот подвиг на обед вам будет только картошка, — объявила Аня.

— Картошка без курицы вкуснее, чем с курицей, — изрек Малыш.

— Спасенная курица — тоже пища, только духовная! — сказал Митя, важно подняв палец.

Глава 12

Утром следующего дня, перед тем как идти вновь упорядочивать свое поле, составляя на нем пирамидки льна, Митя заглянул в светелку. Он надеялся найти в шкафу, полном всяческого хлама, какие-нибудь рукавицы, чтобы не так саднили руки. Митя открыл шкаф и еще раз провел беглую инвентаризацию имеющегося там барахла. Подкова, царский серебряный рубль, половина вилки, моток капроновой лески, ржавые гвозди, шуруп со сбитым шлицем, подлокотник от кресла, целлулоидный черный козырек от фуражки…

Митя выдвинул ящик, потом другой. Во втором ящике он нашел россыпь нераспечатанных конвертов с адресами. Митя вытащил одно письмо и прочитал адрес. Письмо было адресовано в студенческий спортивный лагерь, в Городище, находившееся, как знал Митя, километрах в восьми за лесом. Штемпель на конверте указывал, что письмо пришло на почту неделю назад. Митя вытряхнул ящик на кровать и стал изучать штемпели. В россыпи были письма десятидневной давности, недельные, совсем недавно полученные, а среди них несколько телеграмм, написанных от руки и незапечатанных. Все телеграммы были направлены на имя некоей Светланы Чижовой. В телеграммах сообщалось последовательно: «ПРИЕЗЖАЙ МАМА БОЛЬНИЦЕ БАБУШКА», «СРОЧНО ВЫЕЗЖАЙ МАМЕ ПЛОХО БАБУШКА», «СВЕТИК МАМЕ СОВСЕМ ХУДО ТОРОПИСЬ БОЮСЬ БЕДЫ». Последняя телеграмма была датирована вчерашним числом.

Митя в растерянности посмотрел на груду. В светелке было тихо и полутемно, только на оконном стекле жужжала толстая черная муха, упираясь в невидимую преграду. Мите показалось, что россыпь писем шевелится, шепчет что-то неразборчивое, голоса перебивают друг друга, точно все слова и сообщения, находившиеся в запечатанных конвертах, сами собой вырвались наружу и окружили Митю плотным шелестящим облаком. Тут Митя и ощутил осязаемость этого поля, о котором думал не переставая уже несколько дней. Он вслушивался в беззвучные голоса и в этот миг представил себя самого в виде полюса, вбирающего силовые линии поля. Сообщения замыкались на Мите. Когда он подумал о том, сколько индивидуальных и незнакомых ему и друг другу судеб собрались сейчас в горке конвертов, то еще раз незаметно порадовался правильности своей догадки о поле сознания, но одновременно почувствовал срочную необходимость что-то предпринять. Он один был в этот момент мостиком, соединявшим чужие проявления мысли и чувств. От Мити зависела нерушимость поля.

— Елки зеленые! — пробормотал Митя. — Какой гад!

Эти слова относились к почтальону Витьке, который проявил преступную халатность и лень, не доставив письма по адресу. Митя выскочил в сени, открыл дверь во двор и крикнул в полумрак по направлению к сеновалу:

— Витька! Ты здесь?

Ответом ему было молчание. Двор пустовал, вся живность была на пастбищах и прогулках. Витькин мотороллер отсутствовал.

Митя сгреб письма в охапку и понес их в горницу, где Аня заканчивала снаряжать детей для очередного рабочего дня. Он вывалил письма на стол и объяснил жене, что к чему. Он уже знал, что нужно делать, и знал, что он это сделает, но ему словно бы недоставало подтверждения своему намерению.