Алексей Калугин - Время — назад!: Фантастические рассказы. Страница 18

— Ну, давайте, что ли, — недовольно глянула на Семена Сергеевича приемщица.

Семен Сергеевич торопливо сунул в окошко свое пенсионное удостоверение и паспорт, в который были вложены вырезки.

Заглянув в пенсионное удостоверение и сверив номер паспорта, приемщица веером раскинула на столе перед собой вырезки и, вооружившись трафаретом, взялась за проверку. Семен Сергеевич с волнением наблюдал за происходящим. Он даже привстал на цыпочки, но ему все равно не было видно, какие цифры проворно набивает приемщица на клавиатуре стоявшего справа от нее калькулятора.

Проверка заняла чуть больше двадцати минут.

— Шестьсот пятьдесят два балла, — сообщила приемщица, возвращая Семену Сергеевичу документы.

— Как? — Семену Сергеевичу показалось, что он ослышался.

— Шестьсот пятьдесят два балла, — повторила приемщица и принялась отсчитывать торговые купоны.

— Простите, — доверительно наклонился к окошку Семен Сергеевич. — Но, по моим подсчетам, выходит семьсот тридцать два...

— Считайте правильно, — решительно прервала его приемщица.

— Но я все тщательно проверил...

Приемщица посмотрела на Семена Сергеевича так, словно он нахально пытался заглянуть ей под юбку.

— Вы что, думаете, я ваши баллы себе в карман положила? — с вызовом спросила она.

— Нет! — Семен Сергеевич с праведным возмущением отмел саму возможность каких-либо злоупотреблений со стороны приемщицы. — Конечно же, нет! Но все же, — заискивающе улыбнулся он, — быть может, вы еще раз проверите?

— Вы видели, какая очередь за вами? — с укоризной посмотрела на Семена Сергеевича приемщица.

— Совершенно верно, гражданин, — заворочался за спиной у Семена Сергеевича старичок в старой болоньевой куртке и драном заячьем треухе. — Не задерживайте очередь. Девушка знает свое дело.

Следом за стариком зароптали и другие люди из очереди.

— Я все понимаю, — снова обратился к приемщице Семен Сергеевич. — Но все же... Разница получается в восемьдесят баллов...

— А я здесь при чем? — не глядя на Семена Сергеевича, пожала плечами приемщица.

Отсчитав купонов на сумму в шестьсот пятьдесят два балла, она выложила перед Семеном Сергеевичем несколько разноцветных бумажек с портретами Пушкина, Достоевского, Чехова и Толстого.

Зажав купоны в кулак, Семен Сергеевич все же не торопился отходить от окошка.

— Ну, в чем там у вас дело, гражданин? — снова завозился за спиною Семена Сергеевича дед в заячьем треухе. — Можно подумать, вы один купоны получаете!

— Простите, — вновь обратился к приемщице Семен Сергеевич. — Но, может быть, вы объясните мне, как получилось, что мы с вами по-разному подсчитали количество баллов на моих вырезках?

Приемщица вздохнула устало и безнадежно.

— Для оценки слов вы пользовались официальным справочником, выпущенным в марте этого года?

— Конечно, — заверил приемщицу Семен Сергеевич.

Приемщица достала из стола брошюру и показала ее Семену Сергеевичу.

— Это дополнение к официальному справочнику, выпущенное две недели назад, — объяснила она. — В соответствии с ним балльная оценка пятисот тридцати трех слов изменена.

— И как же теперь? — растерянно развел руками Семен Сергеевич.

Приемщица снова вздохнула.

— Десять купонов за брошюру.

Семен Сергеевич по-прежнему пребывал в состоянии глубочайшей растерянности. Почти не понимая, что делает, он протянул приемщице красную бумажку с портретом Достоевского. Получив в обмен брошюру с дополнениями к официальному справочнику, он сунул ее в карман и, запахнув пальто, вышел на улицу.

Медленно передвигаясь по скользкому, грязному асфальту, Семен Сергеевич пытался подсчитать в уме, сумеет ли он с оставшимися шестьюстами сорока двумя купонами дожить до следующего выпуска «Хороших новостей». Он понимал, что изменения в официальный справочник были внесены вовсе не потому, что правительство хотело таким образом ущемить интересы граждан. Страна переживала сложный переходный период. И в том, что он тянулся уже не первое десятилетие, не было ничьей вины. Как говорил в своем последнем обращении к дояркам и скотницам отец нации, «лучше трудное, связанное с лишениями и жертвами движение вперед, чем бесконечное и бессмысленное топтание на месте». Семен Сергеевич был согласен с отцом нации. Он был готов идти на жертвы. Но только что он мог сделать для своей страны, если купонов, которые он получил сегодня в районной управе, могло хватить на месяц только при том условии, если он полностью откажется от сахара, а цены на остальные продукты питания не взлетят вверх так же стремительно, как это случилось в начале осени? И, кроме того, ему нужны были зимние ботинки. Пусть не новые, но такие, в которые снег не набивался бы через расползшиеся швы. Ботинки стоили шестьдесят купонов, которых у Семена Сергеевича не было.

Семен Сергеевич протяжно, с прискорбием вздохнул. Он понимал ситуацию, а потому не роптал. Нынче всем было нелегко. И не было смысла искать виноватых, поскольку вина за то, что происходило в стране, в равной мере лежала на всех: как на тех, кто бездарно руководил ею, так и на тех, кто безропотно соглашался со всем, что они творили. Что оставалось Семену Сергеевичу Вакулину, сжимавшему в кулаке тоненькую пачку разноцветных бумажек, которые, как он верил, должны были помочь ему протянуть еще один месяц? Только надеяться на то, что в следующем месяце в газете будет больше хороших новостей и он наконец-то сможет набрать столь необходимые ему баллы, чтобы купить зимние ботинки. Пусть не новые, но еще крепкие.

Только один день

Отыскав прореху в неплотно задернутых шторах, солнечный луч скользнул в комнату. Сначала он коснулся сухих, чуть приоткрытых губ человека в синей линялой майке и черных спортивных брюках с широкими белыми полосами по бокам, спавшего на кровати. Корнилыч во сне разлепил губы, провел по ним языком и что-то невнятно пробормотал. Луч поднялся выше и пощекотал ему кончик носа. Корнилыч поморщился и взмахнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. Луч скользнул по задубевшей коже щеки, оживить чувствительность которой у него не было ни малейшего шанса. Наконец ему с трудом удалось протиснуться между опухшими веками и ущипнуть спавшего за глаз. Корнилыч оглушительно чихнул, потер глаз кулаком, с трудом разлепил веки и, приподнявшись на локте, огляделся по сторонам.

— Порядок, я дома.

Сев на кровати, Корнилыч поставил босые ноги на грязный, затоптанный линолеум. Глубоко вздохнув, он медленно выпустил воздух из груди и, как собака, вылезшая из воды, потряс головой. Голова отозвалась привычной тупой болью. Корнилыч поскреб ногтями дремучую щетину на щеке. Он даже и пытаться не стал найти что-нибудь на опохмел — не имел привычки оставлять заначку на утро, — а сразу же потопал на кухню.

Напившись вдоволь холодной воды из-под крана, Корнилыч провел мокрыми руками по волосам, зачесывая их назад, и посмотрел в окно. Надеясь отыскать какую-нибудь мелочь, оставшуюся после вчерашнего, он запустил обе руки в карманы брюк и принялся сосредоточенно перебирать пальцами неровные швы. Занятый этим важным и нужным делом, Корнилыч одновременно имел возможность любоваться крышами родного Ярска, благо жил он на самом верхнем этаже девятиэтажного дома.

Высоких домов в Ярске было немного — все больше двух- и трехэтажные деревянные бараки, выстроенные еще после войны, да стандартные серые пятиэтажки, похожие на отбракованные каменщиком, плохо обожженные, потрескавшиеся кирпичи. Конечно, имелись в Ярске и своя библиотека, и пара кинотеатров, и рынок, и несколько больших универсальных магазинов, и гостиница, и даже непонятное заведение с чудным названием «Клуб Романтиков», в которое Корнилыч, опасаясь подвоха, никогда не заглядывал. Главными достопримечательностями Ярска были оперный театр, выстроенный в конце семидесятых по спецпроекту, и огромная, в три человеческих роста, голова вождя, вырезанная из черного гранита, до сих пор стоявшая перед зданием бывшего горкома. И все же, несмотря на это, Ярск, как и любой другой заштатный провинциальный городок, был сер, скучен и невзрачен.

Но это только в центре. Нужно было лишь немного отойти в сторону от асфальтовых дорог и вытоптанных газонов, чтобы оказаться в удивительном мире народных сказок. На окраине Ярска каждый домик, от первого бревна до последней черепицы на крыше, был выстроен руками хозяев. Впитав их пот и тепло, дома сделались похожи на своих жильцов, как бывают похожи на хозяев собаки, — этот злобно скалится на проходящих мимо высоким частоколом забора и щелкает тяжелыми воротами с тремя засовами и пятью замками, а тот приветливо, как дворняга хвостом, машет флюгером в виде петушка, взлетевшего на крышу.

Имелись в Ярске и свои легенды, до которых по непонятным причинам пока еще не добрались этнографы и фольклористы. Одна из них была связана со старым монастырем. В первые годы советской власти новое партийное руководство города решило приспособить монастырь под склад только что открывшейся в Ярске фабрики по изготовлению шляпок для гвоздей. Когда работы по преобразования монастыря в склад только-только начались, один особо дерзкий и решительный комсомолец из бригады маляров полез на маковку монастырской церкви, чтобы скинуть с нее крест. Не меньше полусотни жителей Ярска, собравшихся у стен монастыря, видели, как, добравшись до самого верха, комсомолец-маляр вдруг ни с того ни с сего раскинул руки в стороны и камнем полетел вниз. Но, что самое удивительное, хлопнувшись оземь, парень как ни в чем не бывало поднялся на ноги — сверзившись с самой верхотуры церковного купола, он не только не убился, как полагалось бы по всем существующим законам и правилам, но даже не ушибся.