Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том IV (СИ) Страница 18

«Но это так и есть! Если бы Петерберг не допускал, зачем вообще тратить время на какие-то бесплодные планы?»

«Конечно-конечно, ты прав. Прав, но если слухи о том начнут просачиваться наружу… Мы открыли город, скоро здесь будет немало гостей — из Росской Конфедерации и из Европ. И, поверь, не все они испытывают к нам приязнь. Обязательно сыщутся те, кому наши амбиции встанут поперёк горла».

«И что? Пусть встают».

«Не теперь, Коля. Чуть позже, когда мы сами окрепнем. Ты же не хочешь работать впустую? Не хочешь, чтобы твои результаты оказались вдруг неприменимыми не по твоей вине, а потому что кто-то решит нам противодействовать?»

«По-моему, ты излишне драматизируешь. Но, допустим, я даже соглашусь с этими опасениями. Допустим. Что это означает в практическом ключе?»

«Конфиденциальность».

«Да я как-то и без тебя не думал каждое утро передавать по радио, чем именно занимаюсь…»

«У кого есть ключи от твоего кабинета?» — спросил тогда Скопцов каким-то незнакомым, наученным тоном и отвёл глаза.

«Я всегда могу заказать сейф».

«Это было бы чрезвычайно мудро, хотя в один сейф картотеку не уместишь. — Скопцов помялся. — Коля, могу я тебя попросить об одолжении? Не посвящай в эту работу своих… помощниц, хорошо? Нет-нет, я не имел в виду, что они чем-то плохи, мы совсем не подозреваем их в злонамеренности, просто… Просто они могут не до конца сознавать ответственность, могут без всякого умысла проговориться кому-нибудь, кто найдёт к ним подход».

Коленвал только головой потряс.

«Это звучит как бред. И как я должен поступить? Разбираться с твоей картотекой за восемью замками, таясь от собственных секретарей? Помимо того, что это глупо, это ещё и неудобно! Ты представляешь себе, как растягивается любое дело, если я не могу передать сугубо бумажную работу секретарю? Что за насильственное возвращение в шкуру студента!»

«Пожалуйста, не надо нервничать! Никто не заставляет тебя оставаться с картотекой один на один — это поистине нерационально, у тебя масса обязанностей на бирже. Мы сами уже задавались вопросом, кто бы мог быть тебе тут секретарём, и готовы предложить кандидатуру».

— Господин Твирин, — приоткрыл Коленвал внутреннюю дверь, за которой ещё три недели назад располагалась комната отдыха, столь необходимая при наличии трёх обворожительных секретарей, — приведите в порядок фыйжевский раздел, сегодня я уже не смогу им заниматься. На бирже, скажем так, непредвиденные обстоятельства.

Твирин безразлично кивнул, ничем не выдав своего мнения о «непредвиденных обстоятельствах». А ведь наверняка слышал всё от начала до конца — столько крику было.

Коленвал отошёл было от двери, но не стерпел и возвратился.

— А вы читали эту дрянь? «Кровь, любовь и революцию»?

— Нет.

Эх. Подспудно почти хотелось, чтобы читал.

— Вы знаете, мне же приволок её Драмин, когда она только-только появилась. Вот тоже — любит человек всякие глупости! И непременно поговорить о них любит. Ну и шёл бы за разговорами к Хикеракли или ещё кому, — отплюнулся в сердцах Коленвал. — Я забросил на середине, хотя сейчас вспоминаю, что там встречались курьёзные детали, для нас в Петерберге прямо экзотические. Баррикады на улицах, например. Там для этих баррикад мебель из окон соседних домов скидывали, можете себе представить? Фантазия у автора, конечно… И ещё много такого, чего мы, хвала лешему, не видели: вооружённые столкновения простых людей с тамошней армией, пытки всяческие и прочие подлости. То есть отчасти занимательно посравнивать с тем, как оно на самом деле бывает, но в остальном — полнейшая чепуха! В моральном аспекте буквально болезненная: ни единого положительного героя — да что там, ни единого героя без нервного расстройства. Ума не приложу, чем она так увлекает, чтобы нельзя было отложить чтение до вечера! Это всё издатель — он два дня назад заходил, тоже ведь помещение из-за электрической станции потерял. Заморочил моих секретарей дифирамбами этой писанине!

— Будь дифирамбы незаслуженными, вряд ли бы вашими поручениями пренебрегали столь бесцеремонно, — заметил Твирин, забирая со второго стола папку по Фыйжевску.

— Нет, не понимаю. Я в ней ничего эдакого не нашёл.

Твирин пожал плечами:

— Люди разные.

— А критерии художественной ценности одни и те же с древнейших времён. Всегда же легко определить, что войдёт в мировую сокровищницу, а что пустой пшик. Мыльный пузырь, раздутый на острой или пикантной теме!

— Люди разные и в том отношении, что не для всех важна принадлежность к мировой сокровищнице.

— И очень жаль! Банальное отсутствие вкуса, — едва не распалился снова Коленвал, но Твирин являл собой крайне неблагодарную аудиторию, а потому пришлось повторить ещё раз, что к фыйжевскому разделу сегодня вернуться не удастся, и закрыть-таки дверь.

Это в известном смысле хорошо, что из Твирина неблагодарная аудитория для возмущения — чем скорее Коленвал усядется за упущенное Сюзанной, Марианной и Анной, тем скорее возмущаться не останется причин.

«Твирин?! Ну и розыгрыши у тебя! Я это даже комментировать не буду», — расхохотался он, когда Скопцов назвал свою кандидатуру.

«Я ничуть тебя не разыгрываю, Коля. Мы не стали бы предлагать то, в чём недостаточно уверены».

«Да кто «мы»-то? Нет, это ж надо… Твирин! Я думал, твою картотеку следует разобрать, осмыслить и отделить чепуху от толковых идей, проанализировать гипотетические сроки внедрения новшеств, составить на её основе некий черновик требующихся реформ. Ну и так далее. При чём здесь Твирин?»

«А твои… помощницы здесь при чём? Разве они компетентны в подобных вопросах? Тебе нужен всего лишь человек, которому ты оставишь бессодержательное заполнение таблиц и рисование графиков по твоим расчётам, верно? А нам нужно, чтобы человек этот был надёжным».

«С каких пор Твирин у тебя надёжный? — нахмурился Коленвал. — Не ты ли плакался, что он воротит в казармах леший знает что?»

«Я не отказываюсь от своих слов, но неужели ты не видишь разницы? Твирин ненадёжен… во многом, но в чём его не уличишь, так это в болтливости. И тем паче в стремлении навредить Петербергу. А что преждевременная огласка наших планов Петербергу навредит, он способен уразуметь, уж прости, яснее тебя самого».

До чего же тяжко было Коленвалу не разругаться тогда со Скопцовым в пух и прах, но желание заполучить целую картотеку промышленных предприятий Росской Конфедерации, собранную, вероятно, отцом хэра Ройша, вынуждало его слишком не горячиться.

«Твирин… Твирин! Складывается впечатление, что никаких других людей, кроме тех, что выпивали с нами в «Пёсьем дворе», не существует в природе! Зачем затыкать все дыры одними и теми же лицами? И на что это будет вообще похоже? Да, он только что распустил Временный Расстрельный Комитет, но репутация и известность никуда же не делись. И гонор, подозреваю».

«Ты не поверишь, но делись».

«Я не поверю, что Твирин — единственная кандидатура. Или ты ленишься подыскать другую, или ты объяснил мне не всё».

Скопцов выдохнул едва ли не с облегчением.

«Да, Коля, ты меня подловил. Нам нужно, чтобы твой секретарь был надёжным, это чистейшая правда, но ещё нам нужно, чтобы Твирин… Чтобы у Твирина имелось некое место в Петерберге. Чтобы он не уехал, не застрелился с тоски, не растворился неведомо где…»

«Зачем? Нет, я прекрасно понял бы гуманистические соображения, но мне показалось, ты подразумеваешь нечто иное».

«Иное», — не стал отпираться Скопцов.

«Вроде как убрать Твирина в кладовку до… До чего?»

«А вот этого, Коля, я тебе не скажу. Очень прошу, не обижайся, но оно тебе ни к чему… Ох, как грубо это звучит! Нет-нет, я не о том, вовсе не о том… Что же я в словах такой небрежный! Давай вот как попробуем… Вообрази, что я бы сейчас вздумал поделиться с тобой сплетнями о, кхм, любовных делах Твирина — как бы ты на меня посмотрел? Полагаю, всяко не поблагодарил бы, а то и обругал ещё мой длинный язык. Потому что это то, чего ты знать наверняка не хочешь, правильно? Вот и то самое иное ты знать не хочешь. Мы с тобой достаточно давно знакомы, чтобы я угадал, как оно в тебе отзовётся…»

Знакомы они были и впрямь достаточно давно — достаточно, чтобы Коленвал уже выучил про себя: доводы Скопцова редко кажутся ему очень уж убедительными, однако в вопросах непринципиальных лучше бы с ними соглашаться. Неубедительные-то они неубедительные, а потом как возьмут вдруг и подтвердятся.

«Леший с тобой, не буду расспрашивать о резонах. Но я всё равно сомневаюсь. Пригоден ли он к секретарской работе? Это вам не в шинели промеж солдат расхаживать!»

«Пригоден, поверь. В конце концов, и в шинели он не всю жизнь, а лишь последние месяцы».

«Допустим, меня ты уговорил. По старой дружбе. С Твириным-то справишься?»