Роберт Сильверберг - Журнал "Если" 1999, номер 11 Страница 18

На этом мой доступ к памяти отца кончается: сцепленный с половой хромосомой мнемогеном перешел в оплодотворенное яйцо, как объясняет мистер Мак-Нейл. Я так и не узнал, почему мать и отец продолжают встречаться. Возможно, все дело в этих любезностях, которые мистер Мак-Нейл называет брачным ритуалом?

Из транса меня вывели крики Триггера и Каунтера.

– Нет, нет и нет! Я не напоролся на скалу, Каунтер. Не было там никакой скалы.

– Говорят, тебя выудил из воды какой-то жалкий головастик, – заметил Триггер с ноткой презрения.

– Тот, кто это сказал – лживый отморозок.

– Говорят, ты визжал, как недобитый хрипун, – ухмыльнулся Триггер. – Говорят, девчонке пришлось врезать тебе по морде, чтобы ты заткнулся. А ей всего-то лет восемь.

– Уж не меньше шестнадцати! – не выдержал я.

– Ага! Ага!

– Ну хватит! Какой-то отморозок продырявил мою лодку. И я хочу узнать, кто именно.

Это их охладило.

– Ты не шутишь? – осторожно спросил Каунтер.

– Какие там шутки. Ракс побери, ты только представь, как скиммер под тобой уходит на дно! Тот, кто просверлил дыру, мог меня убить. И если я узнаю, что это дело ваших рук…

– Это не мы, – поспешно сказал Каунтер.

– Отец привез лодку из Носса семь дней назад на упряжке локсов, – задумчиво сказал я. – До моего дня рождения она лежала на улице у дома. Это мог сделать кто угодно и когда угодно.

– А может, твой отец купил дырявую лодку? – предположил Каунтер.

– Да ладно вам! – завопил Триггер. – Здесь скучно. Пошли на речку!

По дороге мы высмотрели на заливном лугу небольшой пруд и бросили в воду остатки сушеного мяса, припасенные Триггером. Раздался слабый треск – и пруд мгновенно закристаллизовался.

– Не могу понять, как они это делают, – пробормотал Триггер, с восхищением взирая на сверкающую поверхность.

– Мистер Мак-Нейл говорит, это перенасыщенный водный раствор какой-то соли, – неуверенно сказал Каунтер. – Плотнее грума, но по виду не отличишь от простой воды. Мистер Мак-Нейл говорит, что ледяной дьявол ждет, когда вода колыхнется, и тогда выпускает из себя добавочное количество соли. А чтобы разморозить пруд, он писает или что-то вроде того.

Объяснение было прозаичным, но развлечение – захватывающим. Мы набросали на поверхность кристалла широкие листья водорослей, выловленных из реки. Игра состояла в том, чтобы с разбегу вспрыгнуть на лист и лихо доехать на нем до дальнего берега, оглашая округу восторженными воплями. Мы знали, что играем со смертью, но преимущество оставалось на нашей стороне… До поры.

Впрочем, нам было далеко до Дурочки Мэй, которая играет со смертью каждый день. Эта девушка родилась без наследственной памяти, что случается крайне редко. Предки никогда не будут направлять ее, и всю жизнь она проживет одинокой, ведь таким уродам не рекомендуется иметь детей.

Конечно, Мэй понемногу учится на собственном опыте, но она нередко допускает грубые практические и социальные ошибки. Когда врожденный изъян был выявлен, девушку отстранили от обычной женской работы. «Я ни за что не подпущу дефективную к своим посевам!» – раскричалась предводительница Ванда, и вскоре Дурочку Мэй назначили стригальщицей.

С религиозной точки зрения эта работа довольно ответственная; на деле же она проста и незамысловата, хотя и очень опасна. Предыдущую стригальщицу удушило анемоновое дерево, когда бедняжка срезала с него черенки для питомника. Хорошо, что эта женщина уже почти выполнила весеннюю норму, и у Дурочки Мэй было целое лето, чтобы выучиться ухаживать за молодыми деревцами: в День Благодарения, сразу после окончания грума, их высаживают в священном лесу.

Это случилось три года назад, а теперь Мэй уже шестнадцать. Девушка она красивая и, в общем, смышленая, но по-прежнему склонна к нелепым высказываниям.

– Надо погрузить все саженцы на телегу, – сказала она мне за день до паломничества в священный лес. – Тогда деревца не помнутся в дороге. А телегу можно прицепить к мотокару. И быстро, и хорошо, не правда ли? К тому же мы избавимся от неприятностей с анемонами. Они всегда вцепляются в тех, кто их несет.

– Неплохая идея, – сказал я вежливо, ведь Мэй очень хорошенькая, хотя и странная. – Но боюсь, сейчас неподходящее время.

– А по-моему, самое подходящее. Паломничество начинается завтра, разве не так?

Пока я раздумывал, как отговорить ее от очередной глупости, не обидев при этом, появился мой дядя Станс, и Мэй тут же закричала:

– Иам-Станс, у меня есть предложение!

Каждое предложение Мэй дядя Станс неизменно воспринимает как личное оскорбление.

– В чем дело? – грозно вопросил он. Дурочка пустилась объяснять. Станс густо побагровел и, не дослушав, рявкнул:

– Святотатство! Мы всегда носили деревца на руках и впредь будем носить! Неужто у тебя нет никакого понятия о традициях?

– Зато я понимаю деревья, – отрезала Мэй. – Половина саженцев погибнет прежде, чем процессия доберется до леса. А если бы лорины не помогали нам с поливкой, побеги пропали бы все. Корни не могут так долго находиться на воздухе! Так или иначе, – быстро проговорила она, поскольку Станс снова открыл рот, – за посадки отвечает Ванда, а не ты.

– А за паломничество отвечаю я! И только я!

– Что ж, придется поговорить с Вандой.

Похоже было, что дядя вот-вот взорвется в самом прямом смысле слова, и я вступил в разговор:

– Разве мы не можем обсудить это дело спокойно, как подобает рассудительным стилкам?

– Тут нечего обсуждать! Мотокаром распоряжаюсь я, что бы там ни сказала Ванда. И я не допущу святотатства!

Но дяде Стансу не удалось внушить почтение Дурочке Мэй. Частично потому, что он предводитель мужчин и не имеет над ней власти. Частично потому, что Станс выглядел довольно нелепо, пыхтя, как мотокар, и яростно брызгая слюной.

– Козел-прародитель будет очень недоволен, – твердо сказала девушка.

– К Раксу Козла-прародителя! – взревел мой дядя прежде, чем успел осознать весь ужас своего богохульства. Затем он смертельно побледнел и бросил боязливый взгляд на небо, словно ожидая, что гром и молния без проволочки разразят его на этом самом месте.

Но кары не последовало.

Станс молча повернулся и ушел, а мне досталась широкая улыбка Мэй.

– Не люблю, когда меня называют дурочкой. А так бы я только радовалась, что мои мозги не забиты всякой древней чепухой.

– Я не считаю тебя дурочкой, Мэй.

– Это хорошо, – сказала она серьезно. – Потому что мне нужен друг, и лучше тебя не найти. Когда-нибудь ты станешь предводителем, Харди.

– Нет. Предводителем будет мой братец Триггер.

– Я не умею заглядывать в прошлое, но это помогает смотреть в будущее. Триггер ни на что не годен. Предводителем станешь ты.

Я поглядел вслед дяде Стансу, который вышагивал по дороге в ужасном гневе и растерянности. У нашей культуры столь глубокие корни в прошлом, что о будущем мы почти не задумываемся. Возможно, зря. А может статься, мы не найдем там ничего, кроме страха.

СТАНЦИЯ ДЕВОН

Настал День Благодарения, паломничество прошло своим чередом, и никто ничего не слышал о предложении Дурочки Мэй. Мы донесли ее крошечные анемоны и чашечные деревца до священного леса и аккуратно высадили в почву. Количество молодых саженцев с лихвой перекрывало число погибших от старости деревьев. Кругом сновали ло-рины, обильно мочась на каждый саженец. Большие анемоны поджали щупальца и вели себя удивительно спокойно, как и обычно в этот праздничный день. Возможно, деревья каким-то образом понимают, что мы работаем на благо леса. А может, лорины оказывают на них то же умиротворяющее воздействие, что и на нас.

За Днем Благодарения приходит время уборки урожая, а после него – ненастье: тоскливый сезон увядания, бесконечных дождей, холодных туманов и вечно раздраженных старших. В такое время года нет ничего лучше горячего кирпича за пазухой, когда ты вынужден брести куда-то под ледяным дождем.

В ненастье, последовавшее за моим семнадцатилетием, мне, как племяннику предводителя, было разрешено присутствовать на собраниях взрослых жителей деревни. Отец не уставал напоминать мне об этом.

– Сегодня тебе непременно надо пойти, – сказал он однажды, засовывая под меховую одежду нагретый кирпич. – Пора набираться опыта. Кто знает, какое положение ты со временем займешь в Иаме.

– Я стану советчиком предводителя, когда дядя Станс умрет. Отец пронзил меня взглядом.

– Возможно, – сказал он наконец. – Но мы будем обсуждать проблему нехватки продуктов. И хотелось бы услышать мнение молодого человека.

– О Ракс, все ваши собрания такая скукотища. К тому же там будет Триггер, он и выскажется от лица молодежи.

– Подумай как следует, Харди, – произнес отец, задержавшись в дверях. – Ты что, доверяешь Триггеру говорить за себя?