Teronet - Боги и Боты Страница 2

— И что за признаки?

— Разбросанные вещи, свежеприготвленная еда. Хотя, очень примитивная и вредная — на огне, весьма перегоревшая. На стенах были буддийские знаки, письмена… одна только фраза по-русски: «Помни послание Экариота» — по всей видимости, секта, — к концу фразы доктор уже был не с нами, у него расфокусировался взгляд и слегка наклонилась голова…

Сирена приложила палец к губам, показывая, что доктору сейчас лучше не мешать. А тот прикоснулся к небольшой серёжке на мочке уха и поднял пустую белую папку на уровень глаз. Потом сказал одними губами пару фраз и снова сосредоточился на нас.

— Сирена вам всё расскажет, — он на время отложил папку, — … ну, или, по крайней мере, ответит на первые вопросы, которые будут возникать… Ну-с, милостивый государь, мне нужно идти… до скорых встреч.

— Доктор!

— Да?

— Все эти ваши «Милостивый государь», и этот «Ну-с» — это не из моего времени. Вы не путайте. Это, кажется, ещё лет на сто раньше.

— Да вы что?! Странно… я ведь отчётливо помню, как услышал этот оборот в одном фильме конца двадцатого века. Доктор произносил его по отношению к больному. Неужели подделка? У вас так не гворили?

— Ну, может, и говорили… врачи в некоторых фильмах… советских, но…

— Вот видите — значит, я прав! Ну, всё. Я пошёл. До новых встреч!

— Ну, пока-пока.

Он куда-то нырнул в стену и усвистал… я перевёл взгляд на Сирену… она улыбалась и явно была то ли в восхищении, то ли в возбуждении… постоянно елозила на стуле… сидя прямо на расстоянии вытянутой руки… и так пахла… Ну зачем она одела такой короткий халатик, который так и манил заглянуть между её ног? Это было уже невыносимо…

— Иии… С чиво стартуим?

И тут я вспомнил, кого она мне напомнила своими ужимками…

То была моя первая любовь. Я признался ей ещё, когда мы учились в начальной школе, сидя в деревянном домике на детской площадке. Она сидела тогда и елозила на скамейке, выпытывая из меня признание. А когда получила его, смеясь и краснея, убежала. Потом я долго не мог понять, почему это произошло и что со мной не так. А она сидела на первой парте с косичками, болтала, елозила на стуле, когда ей было скучно… А когда начался пубертат, и все стали активно искать себе приключений, она встречалась с моим другом, продолжателем славной рабочей династии с какого-то завода, потом с другим, затем с третьим… чуть ли не со всей брутальной элитой нашего двора, а я всё это время смотрел на неё со стороны и не понимал, что со мной не так.

До сих пор помню, как один, недавно вернувшийся из армии дворовый полу бандит по кличке «Дядя Толя», заглянув на школьный двор, стоял со мной и смотрел на то, как ОНА вдали кокетливо прыгает, выполняя какое-то упражнение по физкультуре. Прищурившись и глубоко затянувшись сигаретным бычком, он медленно и смачно произнёс: «А вот ту смугленькую, я бы пое…ал». И мне казалось, что нет на свете момента более кощунственного.

Да, мы дружили. Я вообще умел дружить с девушками. Потом только понял, что быть другом девушек — самое глупое позиционирование парня в подростковой среде. А она была не просто симпатичной, она была яркой, обаятельной, влюбчивой — не девушка, а мечта. Особую остроту добавляло то, что её интеллигентная еврейская семья даже не представляла, с какими «реальными пацанами» она теряла свою невинность.

А когда все умненькие детишки из интеллигентных семей разошлись по вузам, их одноклассники рабоче-крестьянского происхождения пошли в ПТУ. Кто-то загремел в армию, потом они бухали, кололись… кто чем измерял границы возможностей своего организма. Один из её бывших, кстати, умер от цирроза печени в 25 лет. Жизнь другого нашего общего друга примерно в этом же возрасте остановил передоз. Красивые, спортивные ребята были — цвет нации…

А она вышла замуж за однокурсника, будущего топ-менеджера крупной компании, и нарожала ему пару ребятишек. А я? А я всё смотрел на это со стороны и…

— Иии… С чиво стартуим? — и зачем-то нагнулась ко мне поправить подушку… какой запах…

— А вот с чего!

Я резко скинул покрывало. Оказалось, что на мне была обычная белоснежная пижама — брюки и рубашка с короткими рукавами. Затем молниеносно обхватил её рукой за талию и перевалил через себя. Теперь уже она лежала подо мной с широко раскрытыми глазами и ртом. Одежда, то есть халатик был без пуговиц и мешал мне. Когда я потянул его, он не стал рваться — легко и покорно распустился под напором моих рук прямо по шву (какая удобная ткань!). Так же среагировали и мои пижамные штаны — просто разошлись в нужном месте и выпустили то, что в них содержалось, наружу. Что же до её трусиков, то они вообще оказались в моих руках, стоило только слегка дёрнуть на себя. Она была сухой, а я ощущал жуткое нетерпение. Не было времени ни на разговоры, ни на флирт, ни на предварительные ласки. Пришлось плюнуть на руку и увлажнить её промежность. Пока я входил и потом в процессе, она не кричала, не жаловалась, просто лежала, не в силах справиться с шоком и, не закрывая своих огромных красивых глаз с лиловыми линзами, молча терпела моё спонтанное насилие.

Не знаю, было ли ей приятно. Я особо не заботился об её ощущениях. Я чуть не умер на минуточку! Кто знает, сколько мне ещё даровано?.. Надо действовать быстро и решительно, а думать и разговаривать будем потом… если позволят.

— Ну, вот и всё… финиш (всё-таки они хорошо надо мной поработали — чувствую себя как молодой бык, готовый к оплодотворению всех вкусно пахнущих тёлочек).

— Vsyo? Kakii ischo kaprizi u bal’nova? [4]

Она убрала прядь своих полуседых волос со лба, нашла скомканные трусики и засунула их в свой карман. Потом сдвинула руками края разошедшейся по шву ткани халата — та тут же срослась. Я сообразил и сделал то же со своими пижамными брюками — они так же срослись. Дыхание постепенно восстановилось. На меня накатило стыдливое чувство вины. НЕУЖЕЛИ Я ЭТО СДЕЛАЛ?!

— Сорри. Не удержался… Может, сходим сегодня вечером куда-нибудь, — это я, наверное, глупость щас сказал?

— Vecheram — u menya lichnaya zhizn’. Satri zdes’. [5]

Она показала на небольшую татуировку на шее. Вписанный в круг двусторонний древнегреческий топор.

— Эт чо такое?

— Ya — lesbi. Znachit — s men-ami ne splyu. Fiksiruy — prigadica. [6]

Весь её тон демонстрировал и обиду, и желчь, и даже какое-то превосходство и брезгливость.

— Вас клеймят уже? Полезная штука.

— Kleymim sibia sami, no ne vse. Toka geneki… [7]

— Ясно… Надеюсь, ты не в обиде? — я постарался улыбнуться и выжать из себя максимум обаяния, на какое был способен. — Друзья? Я, видишь ли, сто лет уже без этого… ну и не удержался. Ты ведь расскажешь мне ещё что-то об этом вашем мире.

— Ya ne abidelas’, vse norm. Eta — rabota. [8]

Она присела на кровати и навела какой-то луч, исходящий из кольца на руке на свой живот.

— Nada srochna delat’ nana-chistku. [9]

Ну конечно, мои сперматозоиды видимо так и прут к её яйцеклетке на всех парах — её луч именно это показал?

— А мне чо делать?

— Ni na kavo ne napadat’. Good? Ya bistra. [10]

Грациозно скользнула сквозь щель в стене и пропала. Как они все от меня разбежались молниеносно, как будто за инструкциями. Что со мной дальше делать? Не знают.

Можно пока хотя бы оглядеться. То, что я считал окном, оказалось чем-то вроде стереоизображения, висящего на стене. На нём с достаточно реалистичной перспективой имитировался вид из окна на потрясающий лесной пейзаж. На самом деле окон в этой палате не было, но свет хороший, идёт как бы отовсюду и глаза не режет, и тепло ощущается. Как будто — естественный, солнечный. В обстановке ничего лишнего. Я бы даже сказал — совсем ничего. Моя койка это нечто не делимое на составные части. Пощупал бока и понял, что — некий целостный материал, наверху помягче и вязкий немного, а чем ниже, тем жёстче. Стулья, на которых сидели Сирена и Горлов, по ходу из того же материала белого цвета, почему-то без спинок. На прикроватном столике лежали фрукты. Сперва я даже подумал, что — бутафория, настолько они казались нереально идеальными. Взял машинально яблоко и надкусил — скулы свело с непривычки, но сок, такой сладкий с небольшой кислинкой брызнул мне в рот. Это было волшебно.

На левой стене обнаружил зеркало и попробовал встать, чтобы посмотреться в него…

Стоять и идти было нелегко — ощущались кое-какие проблемы с равновесием и мышцами. По полу было приятно идти босыми ногами — он был упругий и прохладный. Сделав пару шагов, я почувствовал судорогу в левой икре и упал. Пол принял моё тело на удивление мягко как батут, но такая мягкость возникла лишь в момент падения. Упругость тут же вернулась и не пропадала, пока я вставал и снова пытался идти, держась за стену. Так, я еле-еле доковылял до зеркала и поднял глаза. На меня смотрел человек, которого я никогда не видел и вряд ли бы узнал, когда бы встретил. Ему было лет 40, а мне, как я себя помню — всего 25. Кожа была отвратительного коричневатого цвета. Борода и волосы на голове явно были пострижены наспех, чтобы просто не мешались, и потому торчали как слипшиеся клочья. КТО ЭТОТ ЧЕЛОВЕК? ЭТО ЯВНО БЫЛ НЕ Я. ЧТО СО МНОЙ ПРОИЗОШЛО ЗА ЭТО ВРЕМЯ? ПОЧЕМУ Я ВЕДУ СЕБЯ И ГОВОРЮ ТАК, БУДТО В МЕНЯ КТО-ТО ВСЕЛИЛСЯ?