Паоло Бачигалупи - Заводная Страница 2

Из тени ветхого офисного небоскреба возникает Лао Гу, который на ходу сбивает тлеющий кончик сигареты. Опять пасленовые. Они повсюду. Нигде в мире их не найти, а тут — куда ни посмотри. Лао Гу прячет остатки табака в карман рваной рубахи и бежит вперед к рикше Андерсона.

Старый китаец — настоящее чучело в лохмотьях, но при этом везунчик. Почти весь его народ погиб, а он жив; собратья — беженцы-малайцы — теснятся в душных башнях времен Экспансии, как куры на птицефабрике перед убоем, а у него есть работа. У жилистого Лао Гу достаточно денег, чтобы баловать себя сигаретами марки «Сингха». По сравнению с другими владельцами желтых билетов беженцев он настоящий король.

Лао Гу, усевшись в седло, терпеливо ждет. Андерсон устраивается позади на пассажирском месте и приказывает:

— В офис. Бай кхап. — Потом переходит на китайский: — Зу ба.

Старик давит на педали всем весом, и экипаж с трудом влезает в общий поток. Вокруг тут же начинают возмущенно трезвонить другие велосипедисты — так, словно началась эпидемия цибискоза. Лао Гу не обращает на них внимания и въезжает в самую гущу.

Андерсон тянет руку еще за одним нго, но тут же себя осаживает — следует приберечь. Слишком уж эти фрукты ценны, не стоит набрасываться на них как жадный ребенок. Тайцы извлекли прошлое из могилы, и, получив тому доказательство, надо получить от него настоящее неспешное удовольствие.

Он нетерпеливо постукивает пальцами по сумке и, желая отвлечься от фруктов, закуривает. Наслаждаясь каждой затяжкой, Андерсон вспоминает тот день, когда с изумлением обнаружил, что Тайское королевство процветает, а пасленовые растут здесь повсюду. Еще на память приходит Йейтс: расстроенный, тот сидит напротив, в воздухе между ними клубится дым — знак воскресшего прошлого.

— Пасленовые.

В сумеречном офисе «Спринглайфа» пламя спички выхватило багровое лицо Йейтса. Он прикурил, глубоко затянулся — кончик сигареты вспыхнул, затрещала рисовая бумага — и выпустил струю дыма в потолок, где вентиляторы с механическим приводом гоняли душный, как в сауне, воздух.

— Баклажаны, томаты, перцы чили, картофель, жасмин, nicotiana, — Йейтс слегка взмахнул сигаретой, поднял бровь, — она же табак, — и снова сделал затяжку, скосив глаза на огонек.

Из полумрака выступали рабочие столы и выключенные компьютеры с ножными динамо. По вечерам, после закрытия завода, могло показаться, что пустые столешницы — вовсе не свидетельство полного упадка; что сидевшие за ними люди разошлись по домам отдохнуть перед новым тяжелым днем. Если бы не слой пыли на стульях и компьютерах, то в сумерках среди падавших на мебель полосок лунного света, который пробивался сквозь деревянные ставни, вполне можно было бы представить, что предприятие благоденствует.

Медленно вращались лопасти механических вентиляторов. Ритмично поскрипывали протянутые под потолком ремни из лаосской резины — твердый ручеек кинетической энергии, текущий от центральных пружин завода.

— Сначала у тайцев в лабораториях удача за удачей, — сказал Йейтс, — а тут еще ты появляешься. Я не суеверен, а то решил бы, что они и тебя наколдовали из воздуха, как те помидоры. Хотя понимаю: всякому организму — свой хищник.

— Ты должен был сообщать об их достижениях. У тебя есть обязанности помимо фабрики.

Йейтс поморщился. По его лицу — настоящему справочнику о вреде тропического климата, — как реки по земле, бежали лопнувшие сосудики; они покрывали щеки и расчерчивали пунктиром мясистый нос. Йейтс моргнул и уставил на Андерсона взгляд своих почти бесцветных глаз — мутный, словно пропитанный навозным смрадом городской воздух.

— Стоило догадаться, что ты закроешь мою нишу.

— Ничего личного.

— Да, ерунда — дело всей жизни. — Такой же трескучий смех бывал у больных на ранней стадии цибискоза. Не знай Андерсон, что все сотрудники «Агрогена» привиты от новых штаммов, немедленно убежал бы.

— Я возводил все это годами, — Йейтс махнул рукой в сторону смотровых окон, выходивших в цех, — а ты говоришь «ничего личного». У меня тут спиральные пружины размером с кулак, и в каждой — миллиарды джоулей. Соотношение вес — емкость — в четыре раза выше, чем у любых других на рынке. Это без пяти минут революция, а ты хочешь взять все и выбросить. — Он наклонился к Андерсону. — Люди не знали настолько компактных источников энергии со времен бензина.

— И не узнают, пока не начнешь их выпускать.

— Я уже близко. Надо только разобраться с водорослевыми ваннами, в них вся загвоздка.

Андерсон промолчал. Йейтс решил продолжать.

— Здесь основной принцип — звук. Когда ванны станут давать достаточный объем…

— Ты должен был сразу поставить нас в известность, как только увидел, что здесь начали продавать пасленовые. Тайцы уже пятый сезон преспокойно выращивают картофель, у них явно появился свой банк семян, а от тебя — ни слова.

— Это не по моей части. Мое дело — накопители энергии, а не сельское хозяйство.

Андерсон фыркнул в ответ.

— И где ты возьмешь калории, чтобы заводить свои чудо-пружины, если случится неурожай? Пузырчатая ржа теперь мутирует каждые три сезона. Генхакеры-восстановители вскрывают нашу сою-про и пшеницу «Тотал Нутриента». Сопротивляемость долгоносикам у последней версии кукурузы «Хайгро» шестьдесят процентов, и вдруг мы узнаем, что у тебя тут вокруг, оказывается, генетический рай. Люди голодают…

— Вот только не надо о спасении жизней, — хохотнул Йейтс. — Я видел, что случилось с банком семян в Финляндии.

— Не мы взорвали их запасники. Кто же знал, что финны — такие фанатики.

— Да любой идиот догадался бы, что так и произойдет — компании-калорийщики репутацию себе заработали что надо.

— Это была не моя операция.

— Наша любимая отговорка, — снова засмеялся Йейтс. — Компания что-нибудь натворит, а мы все разводим руками и делаем вид, будто ни за что не отвечаем. Оставили Бирму без сои-про — мы отошли в сторонку и сказали, что споры об интеллектуальной собственности — не по нашей части. А люди голодают точно так же. — Он затянулся, выпустил клуб дыма. — Сказать по правде, не понимаю, как такие, как ты, могут спокойно спать.

— Просто. Молюсь Ною, святому Франциску и благодарю Бога за то, что мы пока на шаг впереди пузырчатой ржи.

— Ну так что теперь — закроешь завод?

— Нет, разумеется. Производство пружин пусть себе идет.

— Вот как? — оживился Йейтс.

Андерсон только пожал плечами:

— Хорошее прикрытие.

Тлеющий кончик сигареты обжигает руку, Андерсон выбрасывает окурок на дорогу, потирает большой и указательный пальцы. Лао Гу крутит педали, прокладывая путь сквозь плотное движение. Мимо плывет Бангкок, город Божественных воплощений.

Монахи в одеждах шафранового цвета бредут по тротуарам, прикрываясь черными зонтами. В монастырскую школу стайками бегут дети — толкаются, теснятся, хохочут, что-то кричат друг дружке. Уличные торговцы широко раскидывают руки, увешанные гирляндами из бархатцев — подношениями храму, — и поднимают повыше над головами блестящие на солнце амулеты преподобных монахов, которые защищают от всего подряд — от бесплодия до чесоточной плесени. На передвижных лотках с едой шипит и дымится горячее масло, попахивает ферментированной рыбой; под ногами покупателей мерцают силуэты чеширов, которые громко мяукают в ожидании объедков.

Высоко над улицей смутно маячат старые башни времен Экспансии, одетые в лианы и плесень; окна давно выбиты, каменные кости дочиста обглоданы, обшивка вспучивается на солнце. Жить в них невозможно — ни лифтов, ни кондиционеров. Сквозь поры в стенах местами валит черный дым от костров на сухом навозе — беженцы из Малайи пекут лепешки-чапати и наспех заваривают кофе, пока не налетели белые кители, не взяли штурмом душный небоскреб и не избили самовольных захватчиков.

Посреди дороги сидят согнувшиеся в глубоком поклоне беженцы с севера, с угольной войны и протягивают кверху руки — отточенный жест, просьба о помощи. Поток велосипедов, рикш и запряженных в повозки мегадонтов обтекает их, как речная вода — валуны на стремнине. Губы и носы нищих будто головками цветной капусты покрыты густой бахромой шрамов фагана, зубы черны от бетеля. Андерсон бросает к их ногам деньги и, проезжая мимо, чуть кивает в ответ на благодарные ваи[4].

Вскоре впереди возникают беленые стены и узкие проезды промышленного района фарангов. Склады и фабрики стоят тесно, в воздухе пахнет солью и гниющей рыбой. Длинные улицы будто сплошь обросли коростой — везде сидят торговцы, прикрываясь от страшного солнечного пекла кусками брезента и одеял. Чуть дальше видны шлюзы и укрепления дамбы короля Рамы XII, которая сдерживает мощь голубого океана.