Олег Северюхин - Квази-мо Страница 2

Я вышел из квартиры первым. Состояние как у туриста, добравшегося до привала и сбросившего с плеч тяжелый рюкзак.

— Черт подери, — сказал я сам себе, — неужели ты не мог найти себе свободную женщину? Их же много и одна лучше другой. Может, красотой не вышла, но душа человек и тебя будет любить как никто другой. Не в красоте счастье.

На выходе из подъезда меня остановил сильный толчок в грудь и грубый голос:

— Куда прешь, козел? Напился как свинья и людей не видишь?

Надо мной стоял мужик лет тридцати, здоровый, в пальто, широкая морда с красным носом и волосы, зачесанные назад как у Элвиса Пресли. Вернее, как у богославского милиционера средних чинов.

— Черт подери, — сказал я сам себе и, поднявшись с земли, бросился на обидчика. Свалив его на землю, я стал изо всех сил бить его по морде, но был оторван двумя милицейскими сержантами.

— Ты что, сука, делаешь, — кричали они, — на милицию руки поднимаешь? Да мы тебя по лагерям сгноим, лагерей у нас столько, что потеряешься в каком-нибудь.

— Тебе кто разрешил нападать на сотрудника милиции? — зарычал мордастый, вставая с земли.

— Ваш министр на всю Богославию сказал, что любой гражданин может защищаться от нападения сотрудников милиции, — сказал я.

— Умник, — спросил мордастый, — сейчас мы тебе мозги вправим.

Меня привели в отделение милиции и испинали ногами перед тем, как посадить в обезъянник.

— Погоди, кровью будешь умываться за нападение на милицию, — пообещали мне.

Я и так понял, что моя песенка спета. В нашей свободной стране с человеческим лицом любой гражданин беззащитен перед властью, особенно перед той, которая поставлена на защиту этого гражданина. У этой власти полтора миллиона сотрудников с танками и авиацией, ОМОНами и СОБРами, вся прокуратура, суды и разветвленная система лагерей, доставшихся в наследство от ГУЛАГа. Наш человек — в поле былинка. Если он не относится к тем, кто неподсуден, если не имеет защиты или денег, то его посадят за любое прегрешение. Был бы человек, а статья для посадки найдется. Да и всегда, когда идет перестройка, летят щепки и достаются они тем, кто вообще ни к какой перестройке не причастен.

Часам к девяти вечера я кое-как оклемался от побоев и сел, вернее, прилег на лавку, то проваливаясь в забытье, то открывая глаза, в которых не было ни капельки сна. Вроде бы я спал и не спал. Бывает такое, когда человек спит, но он чувствует, что не спит.

— Эй, ты, вставай, — сказал дежурный по отделению, — тут к тебе адвокат пришел. Ты оказывается птица важная. Запомни, тебя здесь никто не трогал, это ты сам упал и стукнулся о лавку.

Глава 3

В отделении милиции не было специальной комнаты для допросов с привинченными к полу столами и табуретами и зарешеченными окнами под потолком. Такие комнаты есть в следственных изоляторах и в тюрьмах. У американцев в каждом фильме есть комнаты, оснащенные полупрозрачными зеркалами, через которые ведется наблюдение за допросом, оставаясь в то же время невидимыми.

Я всегда испытывал недоверие к зеркалам, если нельзя заглянуть за обратную сторону его. Да и еще неизвестно, что есть в глубине самого зеркала. Мне всегда казалось, что зеркало отражает все, что находится за нашими спинами. То, что боится показаться нам на глаза, прячется за спиной. У кого есть ангел-хранитель, тот отгоняет всю нечисть, а люди без ангелов-хранителей вынуждены бороться за свою жизнь сами.

Иногда ночью в слабо освещенной комнате в зеркале мелькают тени и не понятно, дружелюбны они тебе или враждебны. Целое царство теней. Одно неосторожное движение и ты уже там, в зеркале, смотришь оттуда на оставшуюся там жизнь и думаешь, где все-таки лучше? Там или тут? И не понятно, с какой стороны настоящее, с этой или с той.

Меня привели в комнатку для свиданий. Не для любовных свиданий, а так, чтобы уединиться с посетителем, не приглашая его в зону служебных помещений. Пустая комнатка, которую убирают раз в месяц по понедельникам. Колченогий стол с потрескавшейся столешницей, два скрипучих стула с дерматиновыми спинками и сиденьями.

За столом сидел изящно одетый человек лет сорока. Аристократическое лицо. Безукоризненная прическа. Темно синий однобортный костюм, черная рубашка и белый галстук. То ли эстрадный певец, то ли мафиози из латиноамериканских соединенных штатов. На столе кожаный портфель с застежкой.

— Алексей Алексеевич, — вскочил со стула и направился ко мне нарядно одетый человек, — садитесь, извините, присаживайтесь вот сюда, — он подвинул мне стул, — а вы, любезный, — он обратился к дежурному по отделению, — позвольте нам переговорить, так сказать, тет-а-тет.

Дежурный понимающе кивнул и вышел.

— Давайте знакомиться, — адвокат протянул мне руку, — Алексей Васильевич Петров, ваш адвокат…

— Какой адвокат? — удивился я. — У меня и денег на адвоката нет да я и не вызвал никакого адвоката.

— Как это не вызывали? — в свою очередь удивился Алексей Васильевич. — В первый раз вы меня вызывали тогда, когда выходили из своей квартиры, то есть из той квартиры, которую вы снимаете для жилья. Второй раз вы вызвали меня, когда уходили от своей любовницы. И третий раз вы вызвали меня, когда бросились в драку на милиционера. Неужели ничего не помните? Здорово они вас отделали, но не волнуйтесь, им еще икнется за это. Все в природе взаимосвязано. Тот, кто распускает кулаки в реальной жизни, будет получать сторицей в той жизни и, я вам скажу по секрету, та жизнь есть и она более суровая, чем эта.

— Что-то я вас совсем не понимаю, — сказал я адвокату, — я никого не вызвал и никуда не звонил. Вы хоть понимаете, что значит — вызывать?

— Кончено, понимаю, Алексей Алексеевич, — с улыбкой сказал адвокат, — можно позвать кого-то по имени-отчеству, по фамилии, по должности или профессии, наконец. Неужели до вас не доходят мои намеки?

— Намеки на что? — не понимал я.

— Как на что? — пытался объяснить мне Алексей Васильевич, поражаясь моей непонятливости. — Вы трижды произнесли мою профессию.

— Я, — изумился я, — я три раза произнес слово адвокат?

— Не адвокат, — поднял вверх указательный палец, — а…

Я лихорадочно думал. Что я, дурак, что ли? Не помню, что я говорил? Но я говорил-то про себя, а не кричал во все горло. Что я сказал себе перед выходом из дома? Черт подери. А что я сказал перед выходом от дамы? То же самое. И именно с этими словами я бросился на мента. Но я же не знал, что он милиционер. На его цивильной одежде не было никаких погон, никакой портупеи с пистолетом. Но я чертыхнулся перед тем, как полезть в драку. Это я-то, который ни разу в жизни не дрался, стал драться с мужиком здоровее меня? Так кто же сидит передо мной? Кто может прийти на помощь при словах «черт подери»? Черт, что ли?

Я улыбнулся и сказал:

— Черт.

— Точно, Алексей Алексеевич, — адвокат развел руки так, как будто держал в руках большой мяч. Нет, все-таки не мяч, а земной шар, — наконец-то догадались. И учтите, я не бросаюсь к кому-то по первому зову. Только к избранным и только тогда, когда вызов мой был обоснованным и солидным.

— Что же у меня такого солидного? — неуверенно спросил я.

— Вы человек честный, планы у вас мировые, и совесть у вас есть, а все это вместе редко уживается, — сказал Алексей Васильевич, — честные люди к мировым проблемам не стремятся, а у наполеончиков всегда проблемы с совестью. А у вас как-то все ужилось все вместе. А я еще вам хочу доказать, что все ваши прописные истины яйца ломаного не стоят.

— И для этого вы пришли в милицию, чтобы побеседовать на этические темы с заключенным? — язвительно спросил я. — Кстати, правильно говорят — гроша ломаного не стоят.

— Извините, Алексей Алексеевич, так ли это важно, яйцо или грош, — улыбнулся адвокат, — а давайте-ка оформим документы. Деньги за ваше освобождение я уже отдал. За тысячи лет от Рождества Христова на земле ничего не изменилось. — Он напел — На земле весь род людской чтит один кумир священный, он царит над всей вселенной, тот кумир — телец златой! Этот идол золотой волю неба презирает, насмехаясь изменяет он небес закон святой! Вот протокол о вашем задержании, по этому номеру уже зарегистрировано другое правонарушение, но ваше освобождение будет действительным только после подписания договора о нашем с вами сотрудничестве.

— Каком сотрудничестве? — не понял я. — Это что, я душу вам должен продать?

— Считайте так, — сказал Алесей Васильевич, — не были бы вы моим тезкой, я бы и пальцем не шевельнул. Но раз я шевельнул пальцем, то я должен иметь какую-то плату. Денег мне не нужно, любому могу сколько угодно дать. Да и я властитель чревоугодия, прелюбодеяния, сребролюбия, гнева, печали, уныния, тщеславия и гордыни. То есть тех грехов, которые присущи вам богославам, православным. Вот я и хочу передать вам управление этими грехами, а самому удалиться на покой.