Кирилл Еськов - Баллады о Боре-Робингуде: Паладины и сарацины Страница 2

Подполковник (после секундной заминки):

– Четыре звездочки?

Бомж:

– Именно так! Теперь – номер ячейки…

И тут поверх всего вклинивается новый голос, в ореоле эфирных помех:

– Одиннадцатый – восьмому! Одиннадцатый – восьмому! Он звонит из второго слева автомата в заднем торце Комсомольской-радиальной. Берите его, немедля! Или хотя бы заткните ему пасть!

5

Лицо Подполковника; крупным планом – чуть сощуренные глаза. Вторым, наложенным, планом (в киношных терминах – «переплывом») идут кадры, стилизованные под старую черно-белую любительскую киносъемку. Дачный участок где-то в Подмосковье; шашлыки, коньяк из десятилитровой алюминиевой канистры (НАСТОЯЩИЙ «Белый аист» , надо полагать) – компания молодых офицеров обмывает свеженькие капитанские погоны; золотистые звездочки – одна, две, три, четыре! – булькают в граненый стакан с водкой…

– Четыре звездочки? – уточняет в трубку Подполковник.

– Именно так!.. Теперь – номер ячейки . Тот гараж в Бейруте…

– Понял! – явственно скрежетнувшим голосом обрывает Подполковник. – Стенка?..

– Угадал.

Второй «переплыв».

…Заброшенная авторемонтная мастерская; маячащий во мраке штабель ободранных автомобильных кузовов отчего-то воскрешает в памяти кровожадных мезозойских ящеров, прикинувшихся до поры окремнелыми скелетами. Со свисающей из-под потолка сорокаваттной сортирной лампочки под жестяным абажуром с грехом пополам накапало-таки на бетонный пол тусклое, как постное масло, световое пятно. В центре этой световой лужи слабо корчится на бетоне человек со скованными за спиной руками; щегольской светло-кремовый костюм его перепачкан ржавчиной и смазкой (похоже, везли в багажнике), а местами заляпан кровью. Вокруг безмолвными тенями застыли несколько мордоворотов в каком-то полувоенном обмундировании, с лицами, по местной традиции, замаскированными клетчатыми арабскими платками-кафиями. По знаку главаря один из арабов (или кто они? – в этом Леванте хрен разберешь…) рывком приподымает за волосы голову пленника, и теперь можно разглядеть его лицо: это ни кто иной, как Подполковник; впрочем, назвать это месиво «лицом» можно лишь при изрядной доле воображения.

– На кого ты работаешь? – допрос ведется на английском, хотя язык этот для главаря, похоже, не родной. – На Кей-Джи-Би? Или на Джи-Ар-Ю?

– Я ничего не понимаю, богом клянусь! У меня честный бизнес, ничего противозаконного… Справьтесь у Анвара-эфенди…

– Извини, парень, но я спешу и у меня нет времени на пентотал, – пистолет главаря медленно изучает распростертого на полу человека. – Для начала будет колено… и тут ничего личного… Ну?..

– Нет!! Меня с кем-то спутали!.. Или подставили…

Выстрел гасит картинку как щелчок выключателя; тает же воцарившийся мрак медленно и постепенно, в реостатном режиме. Из серого хаоса возникают размытые цветные пятна; мало-помалу они сгущаются, и наконец ближнее из них обретает облик человека с лицом, замотанным кафией и со шприц-тюбиком в руке, опустившегося на одно колено рядом с раненым. Похоже, однако, за время затемнения оперативная обстановка тут поменялась до неузнаваемости: руки пленника уже освобождены от наручников, а охрану несут трое квадратных парней в джинсовых куртках и шапочках-масках, тогда как прежние хозяева гаража – те, что в полувоенном – валяются по всему полу в живописных позах, не подавая признаков жизни.

– Со вторым рожденьем вас, товарищ подполковник! – хмыкает человек в кафии, открывая лицо (это – не кто иной, как «бомж» с Комсомольской), и сноровисто вводит иглу шприц-тюбика в бедро раненого. – Любопытно, с которым по счету – не с девятым ли?

– Ты-ы?.. Что… мне… вкололи?..

– Простое обезболивающее… доза, правда, лошадиная. Извиняй, – (кивок на небрежно перебинтованные колени раненого – точнее сказать, на то, что от них осталось), – но придется задать тебе несколько вопросов, прямо сейчас. Давай-ка соберись!

– Валяй… – мир перед глазами раненого, между тем, плывет и норовит распасться на части. Тут следует предельно сосредоточиться на чем-то сугубо внешнем – ну хотя бы на очертаниях здоровенных, едва ли не в человеческий рост, черных цифр «1-1-2», намалеванных на противоположной стене гаража. Последняя «двойка» густо забрызгана красным и серым – похоже, именно у этой стенки вышибли мозги у валяющегося под нею главаря с какой-то неаппетитной рванью на месте головы; ну, тут тоже – «ничего личного»…

– Как ты понял по их вопросам – они уже вышли на Аль-Джеззина?

– Нет, точно нет… Но парень трусоват… Узнает о моем провале – сам кинется в бега…

6

На Комсомольской «бомж» из своей пещеры безотрывно наблюдает за толпой, которая периодически, в такт гулу разгоняющихся поездов, густеет на ведущей снизу лестнице: систола – диастола, систола – диастола.

– Теперь – шифр ячейки. Буква – та, с какой начинается настоящее имя Аль-Джеззина…

– Во французской транскрипции? – уточняет трубка.

– Разумеется. Цифры – позывной «Медузы»; не забыл? В ячейке будут ключи; дальше вам не обойтись без компьютерщика… – но тут «бомж» прерывает свой инструктаж, ибо в непосредственной близости от ниши объявляются посторонние.

Посторонние пока наличествуют в единственном числе: это человечек трудноопределимого возраста, явно перенесшийся в наш голливудский триллер из старой доброй французской комедии: он смахивает то ли на похмельного хоббита, то ли на Эркюля Пуаро, который из соображений конспирации сбрил свои неподражаемые усы, отрастивши взамен того рыжую щетину. Дуговидные брови человечка высоко приподняты в выражении горчайшего недоумения – вроде как у саймаковского гнома, раскупорившего заветный бочонок и тут обнаружившего, что подлые гоблины опять заколдовали весь сладкий октябрьский эль в «Балтику N 3»…

Ежели какой прозорливец решил, что вот он, Голый Дьявол, знаменитый «курганский» чистильщик-ликвидатор! – никак нет. И «бомжу» вполне хватает мимолетного профессионального взгляда, чтоб удостовериться: человечек в рыжей щетине чист, как слеза комсомолки (ну, после откидывания оной слезы на дуршлаг, разумеется).

– Мужик! – проникновенно адресуется «бомж» к спине остановившегося аккурат напротив соседней слева телефонной пещерки «Пуаро» (у того, похоже, назначено тут свидание). – Слышь, мужик, шел бы ты отседа, а? Ща тут будет грязно – до невозможности!..

«Пуаро» неспешно оборачивается; разом оценив видок и запашок своего соседа, он, по всему видать, решил не залупаться и внять доброму совету («Ну-ка его на хрен, сыграет еще сейчас в кита-блювала…»), но тут случается непредвиденный казус. Бутылка пива, которую «маленький бельгиец» успел уже не только извлечь из сумки, но и откупорить (явно готовясь к долгому ожиданию), испускает вдруг струю пены – что твой огнетушитель-пеногон типа «Эклер», и тому ничего не остается, кроме как по-вампирьи присосаться к горлышку, не давая продукту пропАсть без достаточной пользы . «Пуаро» застывает с запрокинутой бутылкой в позе гипсового пионера-горниста, причем застывает – надо ж так случиться! – в самой что ни на есть неподходящей точке авансцены, перекрыв «бомжу» обзор налево, в сторону перехода на Кольцевую, и именно в тот самый миг, когда оттуда появляется четверка небритых парней – из тех, кого в не отягощенном излишней политкоррекностью российском народе собирательно кличут «черными»…

Потерянное мгновение и решает всё: поздняк метаться! Небритые рассыпаются в цепь и переходят с шага на бег; они на ходу вжикают молниями черных турецких кожанок, под которыми, будто хитиновые панцири очередных «чужих», открываются кевларовые бронежилеты, и выхватывают «беретты» с глушителями. «Бомж», двинувшись встречь, левой рукой отшвыривает в сторону «маленького бельгийца» с его пивной соской, да так, что тот звучно впечатывается спиною в заднюю стенку соседней телефонной ниши (это уже на уровне рефлекса: первое дело – убрать с линии огня ГРАЖДАНСКИХ!); в правой же руке лохмотника обнаруживается молниеносно извлеченный из пластикового пакета с обносками «Хеклер-Кох PDW» – немереной крутоты сороказарядный автомат для скрытого ношения под ЛОСовский патрон, чья остроконечная 4,7-миллиметровая пуля гарантированно просквозит с полусотни метров любой бронежилет. Только вот использовать это чудо-оружие нет, к сожалению, никакой возможности: за спиною «чужих» – ЛЮДИ, густая метровская толпа, и каждая патентовано смертельная ЛОСовская пуля (из тех, что не шибко грамотные любители щеголять военной терминологией величают «пулями со смещенным центром тяжести») отыщет себе жертву.

…Негромкие выстрелы «беретт» опрокидывают странного «бомжа» назад, в покинутую им притемненную телефонную нишу; так и не использованный «Хеклер-Кох» отлетает в сторону, крутясь по гладкому каменному полу. Последним, отчаянным усилием умирающий приподымается на локте к так и болтающейся, чуть раскачиваясь на своем шнуре, телефонной трубке: