Ивлин Во - Любовь среди руин Страница 2

На этом месте некоторые вдовы, матери и сироты сгоревших летчиков завопили со зрительской галереи, но им резко напомнили, что тут Суд Государства Благоденствия, а не собрание Союза Домохозяек.

Дело превратилось в панегирик обвиняемому. Попытка обвинения подчеркнуть объем ущерба была пресечена Судьей.

– Присяжные, – сказал он, – вычеркнут из своей памяти эти сентиментальные детали, которые были совершенно неуместно приведены.

– Для вас, может и деталь, – раздался голос на галерее, – а мне он был хорошим мужем.

– Арестуйте эту женщину, – приказал Судья.

Порядок восстановили, и восхваления продолжились.

Наконец, Судья подвел итог. Он напомнил присяжным, что первым из принципов Нового Права был тот, что никто не может нести ответственным за последствия своих действий. Присяжные должны вычеркнуть из своей памяти то соображение, что погибло много ценного имущества и много ценных жизней, и что дело Личного Отдыха серьезно застопорилось. Им оставалось только решить, в самом ли деле обвиняемый рассовал горючий материал в разные заранее выбранные места Учреждения и поджег его, если он сделал это, а свидетельства это подтверждают, он нарушил Установленные Правила этого Учреждения, а посему подлежал соответствующему наказанию.

Жюри вынесло вердикт «виновен», добавив к нему прошение о помиловании тех задержанных лиц, которых при заслушивании обвинили в неуважении к Суду. Судья объявил присяжным выговор за самонадеянность и дерзость по поводу задержанных, обвиняемых в неуважении, и приговорил Майлза к проживанию в Замке Маунтджой (родовое поместье увечного ветерана II Мировой войны, которое превратили в тюрьму, когда того отправили в Дом Престарелых).

Государство было избаловано удовольствиями. Почти два года Майлз вкушал его изысканные блага. К нему применялось любое приятное лечебное средство, и как сейчас заявляют, успешно. Потом ему нанесли неожиданный удар; он дремал под тутовым деревом, когда к нему подошел Заместитель Главного Воспитателя со своим Помощником и сказал ему тупо и грубо, что он реабилитировался.

И в эту последнюю ночь он знал, что завтра проснется в жестоком мире. Тем не менее он спал и спокойно проснулся, чтобы в последний раз ощутить знакомый запах китайского чая на столике, тонкого бутерброда, увидеть шторы над порогом, залитый солнцем кухонный двор и часы на конюшне, еле видные за резными медно-красными листьями вяза.

Он позавтракал поздно и в одиночестве. Все остальные уже принялись за первые в этот день песни общины. Вскоре его позвали в Кабинет Воспитателей

С того дня, когда к Майлзу и другим новичкам, только что прибывшим в Маунтджой, Главный Воспитатель рассказал о Целях и Достижениях Новой Пенологии, они видели его редко. Главный Воспитатель почти всегда уезжал на разные пенологические конференции.

Раньше Кабинет Воспитателей был комнатой экономки; теперь из нее выбросили весь плюш и патриотические картинки, а взамен заполнили стандартным гражданским оборудованием класса «А».

Она была полна народу.

– Это Майлз Пластик, – сказал Главный Воспитатель. – Садись, Майлз. По присутствию наших гостей ты можешь догадываться, какое сегодня великое событие.

Садясь на стул, Майлз увидел что рядом с Главным Воспитателем сидят двое пожилых мужчин, в которых он, благодаря телеэкрану, признал выдающихся членов Коалиционного Правительства. На них были открытые фланелевые рубашки, блейзеры с многочисленными ручками и карандашами в нагрудных карманах и обвислые брюки. Таково было одеяние весьма высоких политиков.

– Министр Благоденствия и Министр Отдыха и Культуры, – продолжал Главный Воспитатель. – Звезды, к которым мы прицепили наш воз. Пресса получила готовый текст?

– Да, Главный,

– А фотографы готовы?

– Да, Главный.

– Тогда я могу продолжать.

Он продолжил, как продолжал на бесчисленных конгрессах, на бесчисленных курортах и в университетских городках. Закончил он, как всегда, словами: «В Новой Британии, которую мы строим, нет преступников. Есть только жертвы неадекватных общественных служб.»

Министр Благоденствия, достигший своего нынешнего положения не без определенной резкости в спорах, заметил: «Но я думал, что Пластик – воспитанник одного из наших Приютов…»

– Пластик считается Особым Случаем, – сказал Главный Воспитатель.

Министр Отдыха и Культуры, который в былые дни сам не раз мотал срока, сказал: «Ну, парень, из всего, что тут твердят, я вижу, что ты необычайно проворен.»

– Вот именно, – отозвался Главный Воспитатель. – Майлз – это наш первый успех, подтверждение Метода.

– Из всех новых тюрем, созданных в первой славной волне Реформы, только в Маунтджой мы имеем случай полной реабилитации, – сказал Министр Благоденствия. – Вы можете знать или не знать, что Метод подвергался изрядной критике и в Парламенте, и вне его. Существует много молодых горячих голов, которые черпают свое вдохновение у нашего Великого Соседа на Востоке. Им можно цитировать знаменитостей до почернения, но они всегда склоняются на сторону всех самых последних технических новинок телесного наказания и казни; это – сковывание общей цепью, одиночное заключение, хлеб и вода, плетка-семихвостка, веревка, дыба и прочая ерунда. Они считают нас старыми чудаками. Слава богу, народ нам достаточно симпатизирует, но мы сейчас в обороне. Нам надо показать результаты. Вот для чего мы здесь. Чтобы показать им результаты. Ты наш Результат.

Это были торжественные слова, и Майлз в какой-то мере соответствовал обстановке. Он пусто глядел перед собой с выражением, которое могло сойти за благоговение.

– Теперь будь поосторожнее, парень, – сказал Министр Отдыха и Культуры.

– Фотографии, – сказал Министр Благоденствия. – Да, пожми мою руку. Повернись к камерам. Постарайся улыбнуться.

Блицы полыхали по всей мрачной комнате.

– Государство да будет с тобою, – сказал Министр Благоденствия.

– Дай-ка нам лапу, парень, – сказал министр Отдыха и Культуры, беря руку Майлза. – И учти, никаких штучек.

Потом политики ушли.

– Заместитель Главного позаботится обо всех практических делах, – устало сказал Главный. – Ступай к нему.

Майлз пошел.

– Ну, Майлз, отныне я должен звать тебя «мистер Пластик», – сказал Заместитель. – Менее чем через минуту вы станете Гражданином. Вот эта стопочка бумаг, это – Вы. Когда я ставлю на них печать, Майлз-Проблема перестает существовать, и рождается Гражданин Пластик. Мы посылаем вас в Город Спутник, ближайший Населенный Центр, где вас прикрепят к Министерству Благоденствия в качестве младшего служащего. Благодаря вашему специальному образованию, вас не относят к Рабочим. Конечно, немедленная материальная отдача не так велика. Но это Служба. Мы поставим вас на первую ступеньку бесконкурентной лесенки.

Заместитель Главного Воспитателя взял резиновую печать и продолжил свой творческий труд. Ш-ш-тамп, ш-ш-тамп, шелестели под печатью бумаги.

– Прошу, мистер Пластик, – сказал Заместитель, передавая Майлзу документы как передают младенцев.

Наконец Майлз заговорил:

– Что я должен сделать, чтобы вернуться сюда? – спросил он.

– Ну-ну, теперь вы реабилитированы, помните. Теперь ваш черед послужить Государству за его услуги вам. Нынче утром вы явитесь к Зональному Деятелю Прогресса. Транспорт ждет. Государство да будет с вами, мистер Пластик. Будьте осторожны, вы только что уронили ваше Удостоверение Человеческой Личности – жизненно важный документ.

II

Городу Спутник, одному из сотни ему подобных, не перевалило еще за десять лет, но Купол Спасения уже проявлял признаки износа. Так называлось большое муниципальное здание, вокруг которого планировался город. Купол, породивший название, на макете архитектора выглядел достаточно хорошо; довольно плоский, но нехватка высоты восполнялась окружностью, – смелое проявление новых уловок строительства. Но когда здание поднялось, ко всеобщему удивлению, купол не был виден с земли. Он навсегда спрятался среди крыш и выступавших карнизов, и никто его не видел, кроме летчиков и верхолазов. Осталось только название. В день открытия взорам толпы политиков и Народных Хоров предстала огромная, похожая на фабрику глыба стройматериалов, сиявшая стеклом и свежим бетоном. Немного позже, во время одного из довольно частых дней международной паники, его покрыли камуфляжной краской, а окна затемнили. Уборщиков было мало, и они часто бастовали. Поэтому Купол Спасения, единственное крепкое здание Города Спутник, оставался покрытым грязными пятнами. Еще не было ни рабочих кварталов, ни зеленых окраин, ни парков, ни площадок для игр. Все это оставалось на планшетах с залохматившимися краями, заляпанных чайными чашками; их дизайнера давно кремировали, а пепел развеяли среди щавеля и крапивы. Поэтому Купол Спасения являл собой все прелести и стремления города в большей степени, чем предполагалось.