Игорь Градов - Кладбищенский смотритель (сборник) Страница 2

Юми кивнула — конечно. Джек, видно, ей очень понравился. Господин Имамото был очень доволен, просто сиял, как начищенная медаль. После этого он стал часто бывать у нас, и почти всегда — с маленькой Юми. Лиза держалась с девочкой прохладно, а вот Джек болтал с ней охотно и подолгу.

Прошло несколько лет. Юми потихоньку вырастала, господин Имамото старел, только Лиза и Джек не менялись, оставались все такими же. Мертвые, знаете ли, не стареют. Новая жена господина Имамото так ни разу у нас и не появилась — наверное, некогда ей было.

Затем господин Имамото опять надолго пропал, на полгода. Я уже начал волноваться — не случилось ли с ним чего? Хотя, с другой стороны, в газетах написали бы, ведь он человек богатый, известный. Наконец он снова появился, и я заметил, насколько он сдал. Наверное, болел. И жизнь опять вошла в привычное русло…

Но вот настал день, которого я ожидал и которого так боялся. Юми пришла на могилу вместе с матерью, и обе они были в траурных платьях. Я низко поклонился и, как обычно, проводил их до могилы.

— Ты уверена, что тебе надо? — нервно спросила госпожа Имамото.

— Да, — твердо ответила внезапно повзрослевшая и очень серьезная Юми, — это моя обязанность, это мой долг.

— Ну, как знаешь, — пожала плечами госпожа Имамото.

И Юми осталась одна. Она подождала, пока мать отойдет подальше, а затем вызвала голограмму Лизы. Та лишь мельком взглянула на ее траурное платье, черную вуалетку и все поняла.

— Где его похоронили? — только и спросила она.

— На городском кладбище, — тихо ответила Юми. — Мама не захотела, что его похоронили здесь. Но вы не волнуйтесь — отец заплатил за вашу могилу на десять лет вперед, а затем буду платить я.

— Зачем тебе это, девочка? — грустно улыбнулась Лиза. — Ты молодая и, очевидно, скоро забудешь о нас. У тебя своя жизнь, свои друзья. Зачем тебе чужие мертвецы? Да и мать твоя будет наверняка против…

— Нет, — упрямо повторила Юми, — я буду навещать вас. А моя мать не может мне это запретить — не имеет права. Да и невыгодно ей это — потеряет деньги.

— Разве не она унаследовала состояние? — удивилась Лиза.

— Нет, я единственная наследница, — ответила Юми. — И, по условиям завещания, сама распоряжаюсь деньгами. Такова была предсмертная воля моего отца. Мать это знает и препятствий мне чинить не станет. Понимает, что ей лучше со мной не ссориться…

Лиза кивнула:

— Хорошо, пусть будет так. Ты, наверное, хочешь поговорить с Джеком?

— Да, если вы не против.

— Как я могу быть против? — горько усмехнулась Лиза. — Я лишь голограмма, видимость. Разговаривай, сколько хочешь, я только рада буду.

И Юми вызвала Джека. Тот очень обрадовался, заулыбался, замахал руками. И они стали беседовать. А я стоял в сторонке и тихо плакал. Но не от горя, а от счастья. Я очень был счастлив, что у Джека и Лизы появится новый опекун. Значит, они не останутся одни. Никто не должен оставаться один, ни в этом мире, ни в том…

На выходе из кладбища Юми дала мне чаевые, очень хорошие — как раньше ее отец. Госпожа Имамото скривилась, но ничего не сказала. Кстати, она больше на кладбище у нас не бывала, а вот Юми приезжала довольно часто. Конечно, не каждую неделю и не каждый месяц, но в поминальные дни и праздники — обязательно. Разговаривала с Джеком и с Лизой, а я, как обычно, стоял ждал, не будет ли у нее каких приказаний. Но ничего обычно не было.

Шло время. Юми сменила короткое школьное платье на форму престижного столичного университета, а затем — на деловой костюм одного из банков. Значит, у нее все было хорошо.

Затем Юми надолго исчезла, ее не было пять или шесть лет. Я уже было подумал, что она забыла о Лизе и Джеке. Возможно, вышла замуж, уехала, появились дети… Жизнь-то идет. А мертвые… Что мертвые? Они подождут, никуда не денутся. В конце концов, у них есть я, их верный смотритель.

Но однажды она вернулась. Я, как обычно, прибирал могилу, когда Юми неожиданно появилась. Да не одна, а с девочкой трех-четырех лет. Очень хорошенькой… Юми вежливо поздоровалась со мной, а потом вызвала Джека.

— Смотри, Лизи, — сказала она, — это твой дядя Джек. Поздоровайся с ним!

— Здравствуй, дядя Джек! — прощебетала малышка. — Ты любишь мороженое?

Средство от скуки

«Я часть той силы, что, желая зла,

вечно творит добро…»

— Мне скучно, бес…

— Фауст, опять ты за свое! Ну, что на этот раз?

— Просто скучно. Развлеки меня.

— Ладно, смотри: видишь двух мальчишек?

— Что играют на дороге? Да.

— Через несколько минут из-за поворота вылетит повозка — лошади понесут. Один из них попадет под колеса и погибнет. Выбирай, который.

— Хм, интересно. Расскажи мне о них. О том, кем бы они стали, если бы…

— Изволь, Фауст. Вон тот, чернявый, Адольф, из австрийских немцев. Прославится тем, что станет рейхсканцлером, возглавит Германию и приведет ее к великой славе. А затем — к небывалому позору и унижению. По его вине начнется самая страшная война в истории человечества, в которой погибнут десятки миллионов. Мужчин, женщин, детей. Перед смертью многие из них испытают неимоверные страдания и муки…

— Понятно. А второй?

— Шлома, еврей. Умный и талантливый мальчик, станет известным ученым. Через тридцать лет он эмигрирует в Америку, спасаясь от сторонников той партии, которую создаст его друг детства, переменит имя и займется разработкой новой бомбы — самой мощной в мире. В конце войны две такие штуки их сбросят на японские города и превратят их в пыль. В адском пламени погибнут сотни тысяч людей… И тоже в страшных муках.

— Да, непростой выбор. Скажи, Мефистофель, а эта война неизбежна?

— Разумеется, Фауст. Ты же знаешь — колесо истории не остановить. Война не может начаться или закончиться по воле или прихоти одного человека, ее готовят многие. Адольф — лишь часть той силы, которая приведет к ней, хотя и очень важная. В грядущем столетии, кстати, будет две большие войны…

— А первую тоже начнет он?

— Нет, но примет в ней активное участие, что определит его судьбу. А также судьбу всего мира…

— А Шлома?

— Его вклад в создание разрушительной бомбы станет решающим. Именно он придумает, как взорвать ее. Кстати, сделают эти бомбы именно для того, чтобы убить Адольфа, но опоздают — ко времени их создания он будет уже мертв. Так что пострадают совершенно невинные люди…

— Значит, погибнут миллионы или же сотни тысяч?

— Да. Миллионы — если ты спасешь Адольфа, и сотни тысяч, если Шлому. Выбирай. Но поторопись — повозка уже близко.

— Зло или очень большое зло? Сложный выбор. Знаешь, бес, хочу предложить тебе одну сделку. Я больше никогда ни о чем тебя не попрошу, если ты выполнишь мою последнюю просьбу.

— Говори, Фауст.

— Убей обоих!

— Как скажешь…

— Мама, мама, там сейчас такое было! Повозка задавила двух мальчишек — возница не успел остановить лошадей…

— Слава Богу, Адольф, ты жив! Сколько раз говорила тебе — не играй на дороге!

— Я не играл, мама, просто шел из школы и увидел. Кстати, учитель задал написать сочинение о том, кем хочешь стать…

— Ну, и кем же ты станешь, Адольф?

— Художником! И стану учиться в Венской Академии художеств…

— Мефистофель, ты обманул меня! — Разумеется, Фауст. Бесы ведь всегда лгут. А теперь прощай, я выполнил твою последнюю просьбу. Встретимся в аду.

Город моей мечты

Зал космопорта встретил меня привычной суетой и очередью перед таможней. Я пристроился в ее конце и достал комм — почитать. А еще посмотреть последние новости — совсем отстал от жизни за последние полгода. Конечно, в нашей тюремной камере имелся головизор (как же без него — положено!), но все мои товарищи по несчастью оказались, как на зло, страстными любителями футбола…

Что, в принципе, было не удивительно: они же из космопорта, ребята простые, работяги, следовательно, особым интеллектом не отличались. Да он им и ни к чему им — управлять погрузчиком или тянуть кабели можно и без оного. Даже легче как-то. Так что футбол — для них самое то.

Кстати, большинство соседей получили свои две-три недели за мелкие правонарушения, типа воровство из багажа, пьяные драки или что-то иное в том же роде, я был среди них единственным рецидивистом. Целых пять ходок, и все как минимум по полгода! Но, несмотря на мои солидные сроки, я особыми привилегиями в камере не пользовался. В том числе — что касается головизора.

Как только начинался очередной матч, парни плотно усаживались перед экраном, и посмотреть что-то другое было совершенно невозможно. Футбол, один футбол, все наши долгие вечера! Даже эротическое кино не вызывало у них такого прилива энтузиазма, как вид двадцати двух потных мужиков, гоняющих мяч по зеленому полю где-то за сотни миль отсюда. Я, конечно, участия в этом безумии не принимал, делал вид, что футбол меня не интересует, но и не возражал активно… Как говорится, с волками жить — по волчьи выть.