Елена Сенявская - У Вечной реки. Лирическая фантастика Страница 2

— Так просто? — удивленно промолвила Ника.

— Если в это поверить, — тихо добавил он.

Этой ночи она ждала с восторгом и нетерпением, не испытывая сомнений и ничуть не колеблясь. Она уже привыкла к чуду, и трезвые мысли были забыты.

И вот, наконец, полночь. Ника зажмурилась — и ничего не почувствовала. С обидой и недоумением открыла она глаза…

Пышный зал старинного замка ослепил ее множеством свечей. Кавалеры и дамы чопорно и надменно поглядывали с портретов. А в огромном зеркале увидела она девушку в белом воздушном платье, с жемчугом в волосах. И с трудом узнала себя в этой светской красавице.

Распахнулась дверь, и Кин возник на пороге — в сером бархатном камзоле, с локонами до плеч. И этот наряд не казался на нем маскарадным, как тот, другой, — в ином мире, таком далеком сейчас…

— Здравствуй, — голос его звучал гулко в пустом зале.

— Здесь красиво, — заметила Ника в ответ.

— Но холодно и тоскливо — без тебя, — возразил Кин, целуя ей руку. — Я тень в зеркалах. И никто обо мне не вспомнит, даже глядя на полотна Ван Дейка. «Портрет неизвестного». Стертое имя с надгробья…

— Мне нравится здесь! — с вызовом сказала она и заглянула ему в глаза.

Он улыбнулся — беспомощно и печально.

— Я хотел бы сказать: «Останься», но законы природы мне не подвластны…

— Так не может продолжаться вечно! — она задохнулась от слез и гнева. — Три минуты и ни секунды больше!.. Зачем же ты приходил?..

— Я не могу без тебя, — шепнул он.

Голова закружилась у Ники — поцелуй опьянил ее.

— Я тоже… — голос ее дрогнул. — Не гони меня…

— У нас еще полминуты, — грустно ответил он. И она очнулась — сон рассеялся.

— Неужели ничего нельзя изменить? — взмолилась, ломая пальцы. — И мы разлучены навеки? И никогда не будем вместе?! Не верю! Я люблю тебя…

Но закружилась звездная карусель, надвинулся сизый мрак…

…Ника стояла в своей комнате в пестром домашнем халатике, и поцелуй Кина горел на ее губах.

— Наблюдатель Z! Кто позволил вам использовать темпоральный переход во время паузы?! Немедленно сдайте вахту! За нарушение инструкции вы отстраняетесь от участия в эксперименте, — лицо заведующего лабораторией расплылось на экране пульта. Связь отключилась.

«Ну вот и все, малышка, — с горечью подумал Кин. — Я больше никогда тебя не увижу. Ты обо мне забудешь, поверишь, что все это было сном, что ты сама придумала наши встречи. А я не смогу даже проститься с тобой… Как жаль, что эта сказка так скоро кончилась…»

Он вышел из операторской. Зеркало в тяжелой бронзовой раме скрыло тайник в стене. И мрачная роскошь средневековья вновь окружила путника, заплутавшего во Времени.

«Сейчас пришлют смену, и я навсегда покину этот унылый дом. Вернусь в институт, в лабораторию. Получу „строгача“ за внеплановые „испытания“… А Ника так и не узнает, кто являлся к ней каждую полночь — на три минуты. Мы разминулись в Вечности и встретились лишь на миг. Прости меня, девочка. Я не хотел причинить тебе боль…»

На другую ночь он не пришел. Ника ждала напрасно. Давно минуло время назначенной встречи, а она все сидела, окаменев, и смотрела на циферблат — с отчаянием и страхом.

«Разлюбил? Бросил? Забыл? Или пал на дуэли, пронзенный шпагой? Семнадцатый век, век поэтов и мушкетеров, не выпустил тебя… Оборвалась тропинка над пропастью. Время не воротится вспять… Где ты, Кин? Как мне жить без тебя?..»

Кин шел по институту, на ходу кивая коллегам, поздравлявшим его с возвращением. Для теоретиков и стажеров историк-наблюдатель был чуть ли не героем, но администрация недолюбливала эту беспокойную братию, и, конечно, после целого ряда проступков рассчитывать на снисхождение не приходилось.

— Да, старик, в прошлом ты порядком наследил, — сочувственно обронил Грем, встретив его в коридоре. — Шеф бушует. Шутка ли — угодить на полотна гения! Как тебе удалось? Знал бы Ван Дейк, кого рисует… Ну, да ладно! Спишут «за давностью лет»… А вот что ты забыл в двадцатом веке, хотел бы я знать? Ведь это не твой профиль…

Не удостоив его ответом, Кин круто повернулся и проследовал в кабинет директора — «на ковер».

Ника обегала всю Москву, пока в одном из «Букинистов» не отыскала репродукцию «Воина в латах…». Теперь он стоял у нее на столе, в рамке под стеклом, и вызывал недоумение у мамы, вытиравшей в комнате пыль.

А Нике все чаще приходила в голову горькая мысль: «Да было ли все это? Начиталась на ночь фантастики — и вот результат…» А Кин смотрел на нее с портрета насмешливо и гордо. И казался теперь неприступно-чужим и далеким…

«Ника… Милая, доверчивая… О чем ты плакала тогда? Не знаю… Но я услышал твою боль и поспешил на зов — потому что печаль легла на сердце. Трудно казаться своим в чужом мире. Но быть чужим в своем — самая горькая участь. Что изменилось в нас? Мне неведомо, что чувствуешь ты без меня. Но моя жизнь опустела, если тебя в ней нет… А были только мгновения, улыбки, слова… И один поцелуй… Зачем я тебя не послушал?! Мы могли бы остаться там, вдвоем… Кто посмел бы судить нас? А теперь впереди одиночество. И нельзя ничего изменить… Или все-таки можно?..»

Кин откинулся в кресле, раздраженно поглядывая на серый экран пульта. Он позволил себе увлечься той, кого давно уже нет. Смешно, безрассудно… Но нет ее только здесь. А там, за этим экраном, она живет, дышит, ждет… И другие, забытые души. Может ли тот, кто там побывал, смотреть на них, как на прошлое? Жестокую шутку играет с людьми Время. И разум не в ладах с сердцем… Легко тебе, Ника. Ты шагнула вперед, не колеблясь, поверив, что призраки оживают. И не было страха в тебе… А как поступить ему, отягощенному знанием? Что выбрать — тебя или целый мир? Твоя любовь дорого стоит… Но стоит ли Кин этой любви?..

Дежурство кончилось. Сдав вахту, он слонялся по пустым коридорам института, надеясь все же проникнуть в заветную лабораторию. Но она для него теперь — запретная зона. Колодец Времени закрыт наглухо. Таким, как Кин, нарушителям порядка, нет туда дороги…

Убедившись, что все напрасно, он вышел на улицу и долго бродил по ночному парку под вечными звездами, которые светили когда-то Нике — точно так же, как ему сейчас. И было пусто и холодно на душе. И хотелось вернуться в тот давний мир, где не знали электронных чудес и наивные люди были счастливы в своем беззаботном невежестве… В глубине веков, вдали от космической эры, писали свои полотна Рубенс и Ван Дейк. И там осталась бессмертная тень Кина — на потемневшем от времени старом холсте. А он никогда не позировал великому живописцу, потому хотя бы, что никогда его не встречал…

Эта мысль мелькнула, как молния. И вспыхнула надежда, как свеча во мраке, и свет зажегся в глазах… И понял Кин, что не все потеряно, ибо в прошлом свершилось нечто, в чем он не принял пока участия, но что без него не могло бы свершиться. И он вернется туда, чтобы закончить то, что судьба определила ему. Иначе нарушится ход истории и человечество лишится шедевра, на котором запечатлен юноша, рожденный спустя века. Но чтобы портрет, созданный в семнадцатом веке, был написан и дошел до потомков, модель должна вернуться назад и встретить художника и заказать ему эту картину. Таков парадокс времени. Но спасибо ему за это — ибо он дарит последний, единственный шанс…

Голова закружилась и, забыв обо всем, Кин бросился домой, в библиотеку — искать альбом по искусству.

Как же раньше не замечал он эту странность, когда говорили ему о «Воине в латах…»? Похож, ну и ладно. Мало ли совпадений… Нравилось всех дурачить, гордясь неожиданным сходством. Даже когда начальство устроило разнос, ни в чем не признался и объяснительную писать не стал. И задумался только теперь, когда все для себя решил и выбрал — вопреки логике, наперекор судьбе…

Он листал книгу — торопливо, будто в ознобе. И вздрогнул, увидев себя. Бледность покрыла лицо — с соседней страницы глянули светлые глаза… Ника, чуть печальная, с просто убранными волосами, в мягком свете золотистых тонов… Знакомая — и чужая. В иной эпохе все мы немного другие… Тень жизни — в тяжелой раме. Тихое чудо, победившее время…

Дыхание замерло в груди Кина — не один, а два портрета, созданные одной кистью. Это ли не подтверждение тому, что возвращение будет успешным, что он встретит свою Нику и «похитит» ее, чтобы больше не разлучаться!

А Ника в тоске и отчаянии писала письмо подруге. С кем еще могла она поделиться своим оборвавшимся сном, несбывшимся чудом? Мама ей не поверит и будет права. Отец просто не станет слушать «девчоночьи бредни». А Ирина… Она старше всего на два года, но успела выйти замуж и уехать в дальний гарнизон со своим лейтенантом. Почти на край света… Неужели и она не поймет? Тогда и сама Ника должна убедить себя, что не было ничего, кроме грез… Ничего! Иначе как жить дальше?!