Владимир Ильин - Самые странные существа Страница 2

Шенкурцев выключил радио и обалдело воззрился на жену.

– 3-значит, это п-правда, – заикаясь, выдавил он.

– Мама, а почему говорят: "Белый, как стена"? – спросила дочь. – Ведь стена может быть любого цвета. Вот у нас в садике стены зеленые…

Так Шенкурцев убедился в том, что Голос не является ни галлюцинацией, ни чьим-то изощренным розыгрышем. В самом деле, не могли же шутники, если речь шла о шутке, в качестве доказательства устроить железнодорожную катастрофу со многими человеческими жертвами!.. Оставалось допустить, что пришельцы (а такой Голос мог принадлежать только инопланетным посланникам) действительно "умеют знать будущее", выражаясь их же словами. Правда, отсюда вовсе не вытекал вывод о том, что они на самом деле знают судьбу каждого человека в отдельности. И уж тем более это не означало, что будущее фатально неизбежно. Ведь штампы типа "человек – хозяин своей судьбы", "будущее зависит только от нас" крепко-накрепко усвоены с детства каждым из нас…

А посему наш герой бодрости духа не утратил и для начала решил пройти полный курс медицинского обследования. На это у него ушло без малого два месяца. Все это время его прослушивали стетоскопами и, так сказать, "невооруженным ухом", просвечивали рентгеновскими лучами, мяли и щупали холодными профессиональными пальцами, с помощью различных приборов искали и никак не могли найти признаки неизлечимых недугов люди в белых халатах. За огромные деньги Шенкурцев даже побывал на сеансах наиболее известных отечественных и заморских экстрасенсов… Результаты были нулевыми. Никто из эскулапов не обнаружил в Шенкурцеве симптомов СПИДа, рака, туберкулеза или прочих заболеваний серьезнее дырки в коренном зубе или хронического кашля курильщика.

Параллельно с этим Шенкурцев не оставлял попыток прорваться через блокаду мутизма, рассказать хоть кому-то о пророчестве Голоса. Для этого он испробовал все известные ему устные и письменные способы коммуникации. Результат был неизменно удручающим. Стоило Шенкурцеву открыть рот, чтобы поведать о контакте с пришельцами, как либо наступал временный паралич его речевого аппарата, либо произносилось совсем не то, что он хотел сказать, – чаще всего какие-нибудь бессмысленные, дремучие непристойности – и Шенкурцев оказывался тогда в дурацком положении отъявленного циника и пошляка… Когда же он брался за письменные принадлежности, чтобы изобразить что-нибудь вроде ахматовского "мне Голос был…", то на бумаге или появлялись замысловатые загогулины, или же следовал совершенно бессмысленный текст, навязчивый, как бред параноика…

В связи с этим Шенкурцев особо уповал на обследование у психиатра. Правда, возможная перспектива быть упрятанным в пресловутый "желтый дом" с диагнозом шизофрении не могла радовать, но разве была лучше фатальность предстоящей скоропостижной кончины?

Как обычно, профессор-психиатр начал с того, что осведомился, имели ли место у пациента головные боли, черепно-мозговые травмы в детстве и алкоголики среди ближайших предков до пятого колена. Потом профессор вкрадчиво выпытывал у Шенкурцева, что общего между карандашом и калошами, есть ли жизнь на Луне и как пациент относится к желтым троллейбусам. В заключении консультации он – с некоторым разочарованием – констатировал перенапряжение сил и рекомендовал отдохнуть в течение двух-трех недель. Этим все и закончилось.

Таким образом наш герой убедился в том, что здоров, но облегчения ему этот вывод не принес. Потому что получалось, что меньше чем через год он не умрет своей смертью – возможно даже, в привычной домашней обстановке, – а погибнет…

Шенкурцев еще пытался доказывать себе, что все это – ерунда, что в мире нет ничего фатально-неизбежного и что должно же у каждого быть право на коррекцию своей судьбы… Но в то же время, когда он начинал думать на эту тему, сердце предательски екало, спину обдавало холодом, руки начинали дрожать, а в голову лезли всякие дурацкие поговорки типа "От судьбы не уйдешь", "Кому на роду что написано – то и сбудется"… Как всякий нормальный человек Шенкурцев боялся вида крови и мыслей о собственной смерти.

А тут еще вокруг него стали твориться странные вещи, на которые раньше он не обратил бы внимания, но которые отныне были наполнены зловещим смыслом.

…Как-то раз жена сообщила, что хотела купить ему зимние сапоги, но в последний момент почему-то передумала. Почему, спросил Шенкурцев, а она замялась, виновато отводя глаза в сторону, а потом туманно выразилась в том смысле, что нельзя, мол, загадывать заранее, что до зимы далеко, а там видно будет…

…В другой раз Шенкурцев открыл "Вечерку" на последней странице, в рубрике "Некрологи" ему сразу бросилась в глаза его собственная фамилия в траурной рамке. Сердце куда-то провалилось, а потом он разглядел, что имя и отчество покойного, набранные шрифтом поменьше, – не его.

…И уж совсем непонятная история произошла с ним однажды в месткоме института, куда Шенкурцев забежал, чтобы узнать, как продвигается его очередь на получение двухкомнатной квартиры. В очереди этой он обретался уже пятый год без особых надежд на успех. И тут в беседе с председателем месткома выяснилось, что Шенкурцева вычеркнули из списка очередников. Причем председатель сначала даже не понимал, чем, собственно, вызвано возмущение посетителя.

– А вы, собственно, уверены, что вам положена квартира? – спрашивал председатель.

– А разве ваша семья состоит из трех человек? – терпеливо выслушав протесты Шенкурцева, спрашивал председатель.

В конце концов, Шенкурцев не выдержал и стал орать: "Рано.. рано!.."- язык у него не поворачивался добавить: "…меня хороните!". недоразумение было довольно быстро улажено, но неприятный осадок в душе нашего героя остался надолго.

По сравнению с вышеупомянутым эпизодом, совсем невинными шалостями Его Величества Случая кажутся другие странности. Ну, например, звонят Шенкурцеву через день из районной похоронной конторы и настойчиво предлагают ему то гроб, то надгробие, то катафалк с выездом на дом… Или неделю подряд посещает Шенкурцева агент Госстраха и столь же настойчиво пытается убедить его в выгоде страхования жизни, а заодно – ив бренности нашего существования… Или включает Шенкурцев телевизор, и выясняется, что по всем каналам речь идет о смерти: кто-то там либо уже умер, либо только собирается в мир иной…

Поэтому, как ни тривиально будет сказано, роковая дата нависла над нашим героем подобно дамоклову мечу. Что Шенкурцев ни делал, о чем бы ни думал – неизменно упирался в эту дату, как в некий финишный барьер, который ни преодолеть, ни обойти невозможно. Впору было уже, словно заключенному в тюремной камере, начинать отсчитывать дни, только отсчет этот, в отличие от того, который ведет узник, был бы наполнен не надеждой, а отчаянием.

А дни вдруг стали пролетать с непостижимой быстротой, и не было способа ни остановить, ни хотя бы замедлить их полет.

Шенкурцев стал плохо спать по ночам, еда не лезла ему в горло. Первое время он еще пытался заниматься своим научным трудом, но потом окончательно его забросил. Дело было даже не в том, что он отчаялся. На себе, на своих собственных плечах Шенкурцев испытывал тяжесть тех понятий и истин, которые еще недавно, как и многие люди, считал банальными и затертыми до дыр: "переоценка ценностей", "бренность бытия", "неумолимость времени"… И смотрел он на мир теперь совершенно другими глазами. И представлялось этому "нью-Шенкурцеву", что его будущая диссертация, в сущности, никому, кроме него самого да еще десятка людей, не нужна. Не внесет она никакого "значительного вклада" в науку и не даст людям ни добра, ни практической пользы. Да и многое другое теряло отныне свой смысл.

В детстве мать заставляла Павлушу Шенкурцева чистить на ночь зубы и умываться, а он всегда возмущался, зачем это нужно, если утром придется делать то же самое. Мать обычно отвечала вопросом на вопрос: "А зачем ты тогда кушаешь? Ведь потом все равно опять проголодаешься… Зачем ты пьешь, если когда-нибудь вновь почувствуешь жажду?"…Теперь, образно выражаясь, чистить зубы на ночь не имело больше смысла, потому что "утро" все равно не наступит…

Шенкурцев стал угрюмым и неразговорчивым. Целыми днями он слонялся по квартире и старался не думать об ЭТОМ, но, как известно, чем больше человек убеждает себя о чем-то не думать, тем упорнее на этом заклинивается.

Тогда Шенкурцев кое-как одевался, не заботясь более о своей внешности, и уходил бесцельно шататься по городу. Но на шумных городских улицах ему было еще хуже. Люди куда-то спешили, и машины куда-то мчались, и все были заняты своими делами, и никому не было дела до медленно идущего по грязному тротуару человека с черными кругами под глазами от бессонницы. И тогда Шенкурцеву приходило в голову, что все уже было до него и будет после него. Разумеется, подобные мысли были не новыми, как застиранные до дыр носки, но, подлые и тривиальные, они все-таки приходили в голову, и некуда было от них деться…