Зиновий Юрьев - Брат мой, ящер Страница 2

— Слушаю, — сказала она довольно раздраженно, потому что в коридоре после ванной было холодно, и голая пятка оставила мокрые круглые следы в коридоре, которые почему-то раздражали ее.

— Ирина Сергеевна? — послышался в трубке приятный мужской баритон.

Кто это с утра пораньше собрался, сердито подумала хозяйка дома и довольно грубо ответила:

— Она самая. С кем имею честь?

Баритон в трубке слегка усмехнулся. То есть видеть, как усмехнулся ее незнакомый собеседник Ирина Сергеевна, разумеется, не могла, но почему-то не сомневалась, что он именно усмехнулся. Сердиться, конечно, было глупо, но уж слишком раздражал ее сквознячок в коридоре. Она постаралась поплотнее запахнуть халатик и резче, чем следовало бы, повторила:

— С кем имею честь?

— Видите ли, дорогая Ирина Сергеевна, я не имею удовольствия быть с вами знаком лично, но я, с вашего разрешения, знаю о вас довольно много. Например, я знаю, что в коридоре, откуда вы со мной сейчас разговариваете, сквознячок, или то, что вы забыли в ванной тапку. Правую, чтобы быть точным. К тому же у вас опять разболелась правая нога. Я не ошибаюсь?

Как и всегда, когда она встречалась с чем-то необъяснимым, Ирина Сергеевна решила не торопиться.

— Может быть, вы сообщите мне еще что-нибудь столь же существенное? — саркастически спросила она, но все-таки успела подумать: откуда он это знает? Мысль была какой-то неудобной, нескладной и плохо укладывалась в голове.

— Извольте, если вам будет угодно. Например, только что вы думали о возрасте, о бренности проходящей жизни, о том, наконец, что вы не нобелевский материал… Так?

— Т-так… — растерянно пробормотала Ирина Сергеевна. — Но… я не понимаю, как…

— Ничего удивительного. Уверяю вас, что не только вы, никто на вашем месте ничего не понял бы. Разве что какой-нибудь дебил стал бы оглядываться по сторонам, не пролез ли я тайком в квартиру, да заодно и в вашу головку, которую, кстати, вы зря ругали. Вы прекрасно выглядите, и я вам бы не только сорок семь, тридцать семь, пожалуй, не дал бы. И думать вам о старости, как вы это только что делали, рановато. Уверяю вас. Честное слово, это не пустой комплимент.

— Спасибо, — машинально пробормотала Ирина Сергеевна, чувствуя, что теряет привычные ориентиры: где право, где лево, где здравый смысл, где вообще что. Это было неприятно, как будто комната начала медленно вращаться вокруг своей оси, словно колесо смеха в парке. — И все-таки кто вы и как вам удается…

— Видите ли, друг мой, не все простые вопросы имеют простые ответы. Скорее, даже наоборот. Чем проще вопрос, тем труднее на него ответить. Например, кто я? Для чего мы живем? Именно поэтому я бы хотел пригласить вас на завтрак. Нет, не думайте, что я отвечу вам на все эти простенькие вопросы, этого еще никто с сотворения мира сделать не мог. Да и не сможет, сдается мне. Но кое-что интересное я готов вам рассказать. Да, да, именно сегодня утром. Точнее, сейчас. Надеюсь, у вас нет таких неотложных дел, которые помешали бы, может быть, самому важному разговору в вашей жизни. Так как?

— Самому важному? Вы, случаем, не разыгрываете меня каким-то странным способом?

— Ни в малейшей степени. И когда мы встретимся и поговорим, вы, надеюсь, со мной согласитесь. Да что надеюсь — уверен. Так вы согласны?

— Ну, раз вы так уверены, да, конечно, — сказала Ирина Сергеевна, потому что не видела смысла в отказе и знала, что, положи она сейчас трубку, будет потом бесконечно терзать себя, зачем она это сделала. Она вдруг почему-то вспомнила, как несколько лет назад зачем-то впустила в квартиру трех цыганок. Не успела она опомниться, как под стремительное и напористое бормотанье «будет тебе в жизни много перемен и счастья» она отдала им весь остаток зарплаты. И ведь понимала краешком мозга, что ее элементарно обворовывают, но ничего сделать с собой не могла. С тех пор она поклялась себе никогда не оказываться подопытным кроликом, тем более для того, чтобы быть ощипанным. Впрочем, ассоциация была глупой, звонила ей явно не цыганка…

— Ну и отлично. Если вы не возражаете, ровно через полчаса за вами заедут мои помощники. Вам позвонят в дверь, и мужской голос скажет: здравствуйте, это Гавриков. Смело открывайте — а то в Москве всякое бывает — и идите с ним. Договорились?

— А почему я должна верить, что этот ваш Гавриков тут же не выпотрошит всю квартиру?

— Ну, Ирина Сергеевна, я от вас этого не ожидал. Для чего же я тогда рассказывал вам о забытой в ванной тапке и сквозняке в коридоре? Для того, чтобы украсть старенький телевизор, остатки вашей более чем скромной зарплаты, для аплодисментов или чтобы доказать вам, что вы имеете дело с чем-то необычным? Согласны, что это несколько выпадает из ряда обычных квартирных краж? Тем более — не обижайтесь — могу лишь повторить, что у вас и красть-то особенно нечего.

— Гм…

— Вот и отлично. А я пока закажу завтрак. Если не ошибаюсь, вы бы не отказались от хорошего бутерброда с черной икрой. Причем обязательно иранской…

— А почему иранской? — почему-то спросила Ирина Сергеевна и отметила, что уже несколько минут существует в каком-то ином и совершенно непривычном измерении, где она ведет себя как заправская дура. Она и российскую икру ела, наверное, последний раз лет пять назад, а тут еще какая-то иранская.

— Видите ли, иранцы еще не научились смешивать с икрой всякую дрянь, да к тому же у них браконьеров поменьше, чем в России. Но не будем зацикливаться на икре. Вы, насколько я знаю, любите итальянскую кухню. Здесь в кафе готовят отличную моцареллу. Вы, разумеется, знаете, что это особый сыр с помидорами, ну, и конечно же, карпаччо с дыней. Кстати, разрешите мне немножко повыпендриваться. У них тут бывает мацарелла простая и буфалло…

— Буфалло? А это еще что такое?

— Ну, наконец-то я говорю не с доктором наук, а просто с любопытным человеком. У буфалло — это буйволы — молоко, из которого делают сыр моцарелла, пожирнее и вкуснее.

Ирина Сергеевна вдруг рассмеялась:

— Сдаюсь. После иранской икры и моцареллы из молока буфалло я готова на все. Последняя линия моей обороны прорвана.

— Спасибо, Ирина Сергеевна. Да вам и не нужно сопротивляться. Я благодарен вам за то, что вы сохраняете здравый смысл и даже иронию в таких необычных для вас обстоятельствах. Но не торопитесь со словами «готова на все», потому что говорить мы будем о вещах несколько более важных, чем икра или ветчина карпаччо. Неизмеримо более важных, от которых может зависеть ваша жизнь, жизнь множества других людей и даже, надеюсь, в какой-то мере и история. Итак, я посылаю за вами машину. Помните фамилию человека, который зайдет за вами? Гавриков. Жду вас, милый друг.

Что ни говори, а для человека, привыкшего думать рационально, да еще ученого-естествоиспытателя, весь этот разговор с человеком, который на расстоянии точно знал, что у нее слетела с ноги тапка, да еще приглашал ее на завтрак, состоящий из иранской икры, попутно решая вопросы истории, был прямым вызовом всей ее натуре, привыкшей верить фактам и только фактам, которые если и трудно объяснимы сегодня, то уж, во всяком случае, поддаются изучению. Не сегодня, так завтра. А сейчас с одной стороны были факты — более точного факта, чем потерянная тапка, трудно было себе представить. С другой — эти факты просто не могли существовать в реальности. Посему следовало признать: или она рехнулась, и весь этот нелепый разговор чистая химера, порожденная ее отчего-то заболевшим мозгом, или… Но вот как раз «или» не было. Значит, следовало с печалью признать, что у нее уже начались галлюцинации. Рановато, конечно. Не случайно, наверное, вспомнила она только что «словно листвие падают дни человечьи». Похоже, у нее уже последние опадают, что бы там странный голос в трубке ни говорил. Конечно, Альцгеймер обычно выбирает свои жертвы в более пожилом возрасте, но кто знает… Ей вдруг стало страшно. Странно, что несколько минут тому назад она даже рассмеялась. Чему смеяться, дура? Рыдать надо, пока она еще понимает, что сходит с ума. Скоро и того не будет…

Одно было абсолютно ясно: никто ей не звонил, на завтрак ее не приглашал, никакой иранской икры в природе не существует, не говоря уже о моцарелле из молока таинственных буфалло. Потому что видеть на расстоянии и читать чужие мысли, да еще по телефону, могут только в копеечных журналах, в которых рассказывается о телепатии, пришельцах и мировой мудрости, спрятанной в тибетских пещерах. Вот так, дорогая Ирина Сергеевна. Вопрос в другом. Случайный ли это сбой в компьютере, который называется ее головой, и который следует постараться забыть, или следует признать, что пришел конец… Словно листвие падают дни человечьи. Вот и ее черед настал…

Она почувствовала, как на глазах ее выступили слезы. Бедный, бедный Яша, с ужасом и нежностью подумала она о муже. Как-то она прочла американскую книжку, которая, помнится, называлась «Тридцатишестичасовые сутки» с советами членам семей, в которых появлялись жертвы болезни Альцгеймера. Тридцать шесть часов в сутки нечеловеческого терпения и неусыпного внимания, ибо больного нельзя оставить ни на минуту одного. Он может выйти на улицу и никак не вспомнить, где он живет и вообще кто он такой. А может случайно поджечь дом… Бедный, бедный Яша. И без того она не слишком часто баловала его своей заботой и нежностью, а тут… Конечно, он не оставит ее, он будут ухаживать за ней до последнего, но она сама не выдержит мучений, которые причиняет ему. Если, конечно, будет еще в состоянии понимать, какая она обуза для Яши и для дочки. Ей стало так страшно, что, казалось, сердце вот-вот остановится, все ее существо восстало против такой перспективы. Все, что угодно, только не это…