Юлия Бекенская - Поправка номер тридцать семь Страница 2

Она попрощалась и пошла прочь, а я нырнул в тоннель, озадаченный.

Про выборку узнал вчера днем. Меня вызвал шеф. По случаю пятницы на нем было лицо авторской работы, под Моншерата. А может, и самого гения — я не очень в этом разбираюсь. Тонкая золотая чеканка на бронзовом овале, узкие прорези глаз, высокие скулы и доброжелательная, усмешливая линия губ — небожитель на отдыхе. Вообще, босс был консервативен — всю рабочую неделю носил стандартное лицо начальника, в сине-серой офисной гамме, тюнингованное громкой связью и сетевыми очками, и лишь на уик-энд позволял себе шик. Явно после работы собрался в клуб.

— Такие дела, Константин, — сказал он, — на тебя телега пришла из Министерства.

Как-то мы с Сэмом Онищенко долго спорили по поводу этимологии этого выражения. Я считал, что «телега» — вольное сокращение от «телеграммы», а Сэм клялся, что так в старину называли колесные агрегаты.

— В выборку попал, бывает, — объявил босс. — Завтра явишься в департамент. Ничего страшного, но смотри. Корпорацией за тебя деньги вложены. Кадр ты квалифицированный, не подведи уж. Помни, что ты не жалкий адвокатишко, — среди своих шеф иногда позволял себе вольности. — Ты — мусоргщик!

Корпорация «МусорГщик», которую основали предки моего босса, зародилась почти триста лет назад, когда Город вынужден был перебраться под землю. Вентиляция, переработка отходов по замкнутому циклу, получение дополнительной энергии — работы хватало всем. Последователи тех, кого в старину звали ассенизаторами, золотарями и не очень-то уважали, считая чуть ли ни низшим сословием, теперь обеспечивали чистоту воздуха, очищали город от хлама и пользовались всеобщей любовью. Все это я наизусть знал из комиксов и плакатов, развешенных по стенам нашего учреждения.

Неутомимый Сэм утверждал, что когда-то слово «мусоргщик» писали без «г», а букву эту добавил прадед нашего шефа, в старинной книге найдя тому сакральное обоснование.

За те пять лет, что я работал в корпорации, я поднялся от младшего черпальщика до экоконтролера, а позже перебрался в отдел истории. Платили прилично. А что до многозначительных черепков — моя юность прошла в трущобах Верхних ярусов, и я навидался их столько, что легко мог разбирать и классифицировать те, что попадали к нам в отдел.

Выборка являлась одной из редких обязанностей граждан. Когда Министерство Политкорректности только вставало на ноги, объединенная группа психологов и инженеров разработала систему тестов, чтобы выявлять асоциальных типов, не приспособленных к жизни в новом, толерантном обществе. Тогда в выборку попадали через одного, и не всем удавалось ее пройти. Таким и выписывались командировки за черту.

Сейчас, спустя сотни лет, эта формальность давала людям возможность продемонстрировать преданность Городу. Отказаться я не мог.

— Иди, Костя, — напутствовал босс, — я им характеристику твою направил. Ты уж не подведи!.. — и, поздравив с наступающим праздником, отпустил.

Я ехал в метро, наблюдая вокруг суету. Разносчики флажков, клерки, младенцы с традиционными нимбами над макушкой в сопровождении мамаш — все спешили насладиться праздником. Многие дамы были уже в вечерних лицах, с изысканными узорами, дивно мерцающих внутренним светом. Я смотрел на них с удовольствием. Большинство пассажиров составляли подростки: девочки-куколки, в желтых, по последней моде, локонах, мальчишки — футбольные фанаты, в традиционных бело-оранжевых лицах любимой команды.

Я вышел на Площади Конвенции и присел на скамью. Своды проспекта празднично мерцали огнями. Катили на роликах две девчушки. Старичок кормил крысят на городском газоне. Потоки людей вливались в арки магазинов, кафе и общественных соляриев.

— Ким Константин? — девочки в униформе подкатили ко мне.

— Константин Ким, — подтвердил я.

— Курьерская служба «Дубль» — сказали они хором. — Ваша почта! «Дубль» желает вам приятного вечера!

В толстом конверте лежали счета и газета.

Я открыл передовицу, посвященную дню Конвенции.

«…двести восемьдесят три года назад Министерство политкорректности приняло Конвенцию. Каждый из общественных институтов тогда выдвинул представителей, которым надлежало учесть интересы всех горожан. Художники и психологи, медики и спортсмены, журналисты, строители, пенсионеры — работали все. Оставляя позади эпоху Немирья, в едином гражданском порыве создавая Конвенцию — свод установлений, нормирующий поведение всех по отношению к каждому…»

Угу. А нарушителю Конвенции Министерство в те темные времена выписывало командировку за черту. Я читал дальше:

«…немало копий было сломано. Законотворцы трудились, не покладая рук. В то время как Гражданская армия патрулировала районы, погруженные во мрак, а горожане наводили порядок на улицах, разбирая баррикады, ученые, идя с разных сторон, пришли к одному, как казалось тогда, парадоксальному выводу. Интуитивно, или научным путем, но все они выявили первоисточник бед: насмешка, унижение достоинства Человека, и смех, как начало издевательств одного существа над другим.

Глумливый хохот заставлял почтенных хозяек дома бросаться с ножом на мужей. Смех над религиозными традициями приводил к самосожжению целых общин. Вспоминая сейчас с содроганием этот дремучий, атавистический рефлекс, мы говорим еще раз: смех — корень трагедий Немирья. Нельзя забывать…»

Старые времена. Горожане жили без лиц и хохотали на каждом шагу. Что ж, я читал и о других временах, когда люди ходили голышом, прилюдно испражнялись и совокуплялись.

«…чтобы сохранить историческую объективность, стоит вспомнить, что и первое чтение Конвенции было встречено хохотом несознательной части граждан. И только в день референдума люди поняли, что стоят на пороге золотого века. В разрушенном городе, освещенном свечами и факелами, их жизнь изменилась раз и навсегда. Свет Конвенции озарил сердца…»

Я вспомнил утреннего бола. Выкинули, должно быть, беднягу наверх, к заразе поближе.

«…из истории: когда, спустя год от принятия Конвенции, Министр первым вышел на трибуну в маске, он поверг публику в шок. Его называли фигляром. Сейчас это трудно представить, но до общественности не сразу дошел весь глубокий смысл начинания…»

Новое доброжелательное лицо. Никаких глупых ухмылок — только то, что ты намерен транслировать миру. Цвет кожи, пропорции, пол — все оказалось возможным исправить. Если, по несчастной судьбе, девочка родилась с душой мальчика — пожалуйста! Носи мужское лицо, будь собой! Если разрез глаз или цвет кожи тебя не устраивает — выбери тот, который по вкусу.

Художники, скульпторы и визажисты первыми оценили выгоду. Дамы стали законодательницами новых мод. Слово «маска» отпало за искусственностью. Через пять лет тех, кто предпочитал ходить с голым лицом, остались единицы. Спустя десять — размылась и память.

Я открыл рекламу:

«…для новорожденных. Уже с трех месяцев наши внимательные консультанты подберут лицо для вашего малыша. Индивидуальный подход. Тестирование. Высокое мастерство. Многодетным — скидки»

Перевернул страницу и заметил между листов конверт.

«Ким, дружище, нам нужно встретиться. Жду тебя в „Кегле“ в субботу в семь. Рэм».

Письмо отправили позавчера. Записка с того света? Или?..

Суббота сегодня. На часах шесть. Должен успеть. Я поднялся и поспешил к метро.

В «Кегле» собиралось довольно пестрое общество. С дамой зайти сюда я б не рискнул. Пахло чадом от пищи, дешевым вином и духами.

Человека, который махал мне рукой, я не узнал — комбинезон цвета хаки, противогаз вместо морды — тот еще тип. Будто сбежал с вечеринки геймеров. Я присел к нему за столик. Тип молча протянул мне записку.

«Костя, что бы ни наплели тебе в Министерстве, будь предельно внимателен. Выборка, при всей ее старомодности, штука не безобидная. Особенно — для тебя. Что бы ни происходило, держи себя в руках. Если поймешь, что влип, ни в коем случае не соглашайся на терапию. Требуй права на поправку номер тридцать семь. Архивное издание Конвенции, в обычных тиражах ее нет. Надеюсь, еще увидимся. Рэм».

Когда он это написал? До того, как за ним пришли, или? Он хотел со мной встретиться, но не смог. И где он теперь?

— Поразвлечься не желаете? — я вздрогнул от надтреснутого голоса геймера.

Наверно, мне не следует уходить сразу? Могут заподозрить неладное. Кто? Мало ли… Письмо от пропавшего друга взвинтило нервы. А может, так действовала министерская инъекция? Совет держать себя в руках стал более чем уместен.

Мой собеседник поднялся, я следом. Мы вышли в боковую дверь. Тут пахло кислятиной, фосфорецировала на каменных стенах плесень. Узкая лестница, скупо подсвеченная лампадками, вела нас, минуя лифты, все выше. Я бы не удивился, узнав, что она поднимается до самой адской черты.