Леонид Панасенко - Побежденному - лавры Страница 2

— А по мне, — возразила левая голова, — без чужих — спокойнее. Мы, люди, всегда не понимали и боялись друг друга. Почему ты думаешь, что после атомной войны люди поумнели? Я не верю в это. Никому не верю.

— И ей не веришь? — тихо спросила правая голова. Очевидно, это она дала команду телу — Спирос вдруг напрягся, повернулся в сторону дороги.

Меж холмов землянок шла нагая Электра. Девчушке не было и пятнадцати, однако за зиму она необыкновенно расцвела: все линии юной попирательницы нравов, которые еще прошлым летом были в основном прямыми, округлились, груди налились хмельным соком жизни, а в карих глазах появилась какая-то лукавая загадка. Будто Электра не жила в такой же полутемной норе, как все, будто открылась ей этой весной только ей ведомая тайна.

— Чтоб я ослеп! Она становится женщиной! — вскричала левая голова судьи Спироса.

— Само собой… Но дело не только в этом… — Правая голова говорила задумчиво, глаза ее с нежностью смотрели в спину девушки. — Она почувствовала свои крылья. Они ее волнуют…

Над лопатками Электры словно горб торчали сложенные крылья. Они были кожистые, слегка розовые. Со спины крылья, на которых в полнейшем беспорядке лежали каштановые волосы, напоминали то ли накидку, то ли весенний светлый плащ.

Девчушка шла и озорно топала ногами, целясь в маленькие, еще не просохшие лужицы. Глядя на нее, хотелось забыть, что жизнь на Земле, очевидно, кончилась. Дотлевает, как угольки на пожарище… Впрочем, как можно говорить о конце жизни, когда в просторах планеты бьется хотя бы пара сердец?..

— Сегодня твоя очередь командовать телом, — зловредно напомнила левая голова. Это значило: нечего тебе, братец, пялиться на молоденьких мутанток; займись-ка ты не только прелестями, но и мерзостями жизни: разогревай доисторические консервы, кипяти чай, выслушивай доклады недалекого, но верного Ореста, отдавай распоряжения. Словом, живи, брат, и будь поближе к земле, к нашей общей норе… Крылья прокляты уже потому, что на них прилетели в день Ошибки Компьютера крылатые ракеты.

Уже к восьми утра начали прибывать марафонцы из ближних поселений.

Жители Новых Афин, расположившиеся на крышах своих жилищ, встречали их приветственными криками. Помощники судьи Спироса фиксировали время финиша, чтобы потом, когда прибегут из самых дальних поселений, путем простейшего арифметического действия определить победителей.

Для игры в мяч набралось четыре команды. Тут же надули дюжину мячей, по три на каждую игру, а на единственные ворота поставили, как всегда, шестирукого Константина.

Долго спорили: разделять ли в кроссе забеги людей и кентавров?

Уже почти сошлись на том, чтоб не разделять. Но тут отозвался молчаливый Хирон, который во время дискуссии что-то дожевывал. Он проглотил последний кусок и трубным голосом сказал:

— Хорошо, я побегу со всеми. Но что будет, если я наступлю случайно кому-нибудь на ногу?

И он показал спорящим большущее подкованное копыто.

Забеги тут же разделили.

Когда дошла очередь до плавания, опять возник спор: можно ли гидролюдям во время соревнований дышать водой?

— Все это бредни! — рявкнула, разозлившись, левая голова Спироса. — Нелепа сама постановка вопроса. Каждый дышит, как может, как ему удобней. А на месте обычных людей я вообще не полез бы в воду в такую холодрыгу. Пусть гидролюди соревнуются между собой.

Обедали все вместе, впервые за многие годы. И впервые за многие годы в кирпично-пепельном небе не громоздились тучи. К общему столу девушки во главе с Электрой принесли из лесу целые охапки молодой зелени: людям — дикий лук и щавель, кентаврам — побеги и ленточные шампиньоны.

К вечеру состязания закончились. Все жители Новых Афин собрались на поле для игр. Особенно повезло тем, кто жил поблизости: они устроились на крышах своих землянок-холмов.

И тут случилось непредвиденное.

На Западной тропе показался одинокий путник. На плече у него был большой мешок, и юноша шел медленно, осторожно ступая по раскисшей глине. Подойдя к людям, он поставил мешок на камень, который успело подсушить солнце, поклонился.

— Кто ты, гость, и откуда? — спросил Спирос. Юноша поднял голову. Был он ладный и стройный,

с худощавым лицом и приветливыми серыми глазами.

— Меня зовут Ясоном. Я марафонец из Малой Дыры. Еще меня зовут Ясоном-доходягой.

В толпе засмеялись.

Юноша не смутился. Он напрягся телом, на котором играл каждый мускул, и простодушно пояснил:

— Я родился очень хилым и тщедушным. Занятия спортом возродили мой дух и укрепили тело.

— Что же ты так опоздал? — насмешливо спросил Спирос. — Малая Дыра не такое уж дальнее поселение. А ты пришел последним.

— Извините меня, достойные сограждане, — вновь поклонился юноша. — Извини меня, судья. Сейчас весна, время сева… Мы слышали, что вы питаетесь в основном консервами. Мы же давно возделываем поля и сеем хлеб. Я не богат, но все же могу поделиться кое-чем с жителями Новых Афин. Я принес вам в дар мешок отборной пшеницы. Мешок тяжелый, а дорога сейчас скользкая. Поэтому я задержался.

Все молчали, опустив глаза.

Правая голова Спироса с грустью отметила: как ни долог был путь людей на Земле, даже за тысячелетия не научились они принимать благородство и великодушие за естественные проявления человеческой сущности. Если тебе протянет руку помощи незнакомый человек, в глазах твоих, увы, кроме благодарности обязательно будет и толика удивления.

В толпе кто-то хлопнул в ладоши. Остальные тоже захлопали — молча, дружно, уже не пряча глаз. К ним подошла Электра.

Увидев обнаженную девушку, Ясон слегка побледнел, однако взор свой не стал отворачивать или прятать.

Она внимательно посмотрела на его худое усталое лицо, коснулась потного плеча. Ясон не сдержался — чуть-чуть отпрянул.

— Все перепуталось! — с досадой воскликнула девушка. — Ты не правнук бога ветров Эола и не предводитель аргонавтов. Я, увы, не Медея… Ну и прекрасно! Ты меня понимаешь?

Ясон молчал.

Электра вдруг как бы выпрямилась — это раскрылись ее такие нежные крылья. На какой-то миг, короткий, будто восхищенный вздох Ясона, она обвила этими крыльями марафонца, прижала к себе.

— Понимаешь! — удовлетворенно улыбнулась Электра и пошла дальше, напевая и помахивая лепестками своих крыльев.

— Отойди от нас, марафонец, — досадливо потребовала правая голова Спироса. — Нам надо посоветоваться.

Люди и кентавры, уставшие от состязаний и всего остального — непривычного солнца, общения, переживаний, — сидели на вершинах своих землянок-холмов, поглядывая на поле для игр, но чаще — на Спироса.

Головы судьи отчаянно спорили. Казалось, еще миг — и замелькают руки, хлеща противника по щекам. Но то ли головы все же сумели достичь согласия, то ли выдохлись — спор угас. К судье тотчас подскочил Орест, выслушал наставления и пошел к ящику-трибуне, преисполненный достоинства и собственной значимости.

— Уцелевшие собратья и сограждане! — торжественно начал он. — После долгих лет тьмы вот уже несколько дней мы празднуем возвращение солнца. Кроме того, сегодня мы воскресили прекрасную традицию, которая не погибла даже в ядерном огне. Сегодняшние состязания, которые мы, как и прежде, посвящаем Зевсу Олимпийскому, определили победителей…

Орест замолчал, оглянулся на судью Спироса. Головы того синхронно кивнули, и Орест, возвысив голос, продолжил:

— Победили все, кто выразил в многотрудных состязаниях силу духа и тела. В марафоне, который близок нам, мутантам, своей целесообразностью, победили все, кто пришел до полудня.

Орест замялся — очевидно, забыл текст. Он подошел на несколько слов к Спиросу и, виноватый, снова возвысил над полем для игр свой звучный голос:

— Но в каждом состязании, уцелевшие собратья и сограждане, всегда были, есть и будут побежденные. Тем, кто достиг сегодня успехов, кто прыгнул выше и бросил дальше, мы оставляем радость победы. Всем остальным мы дарим ощущение своей силы и ловкости. А вот лавры мы сегодня отдаем побежденным. За решимость и силу духа, за веру в себя. Более того! Все лавры — а их у нас в Новых Афинах нашлось всего-навсего восемь сухих листиков — судья Спирос отдает Ясону из Малой Дыры. Он пришел последним. Но последним он пришел потому, что думал о других, о продолжении жизни. Вы знаете: он принес в дар Новым Афинам мешок зерна, которое мы завтра же посеем. Слава Ясону!

— Слава! Слава! — закричали зрители.

Судья Спирос тоже поднялся на ящик-трибуну, стал надевать на голову марафонца из Малой Дыры сплетенный из тонких веточек венок. На нем сиротливо торчали восемь листиков лавра.

Пока левая голова Спироса занималась церемонией награждения, правая смотрела куда-то в сторону. Туда же смотрел и юноша.

Восточную часть неба вновь заполнили тяжелые, темные тучи. Но солнце, заходящее солнце, все еще светило, и стена туч в его лучах казалась черно-фиолетовым экраном: медленно движущимся, колеблющимся, дымным и грозным. На фоне этого экрана, будто золотая статуэтка, светилось юное тело Электры. Она стояла на вершине ближайшего холма-землянки, нагая и прекрасная, и пробовала свои нежно-розовые кожистые крылья. Разворачивала их, взмахивала ими, но оторваться от земли пока не могла.