Евгений Носов - Испытание Страница 2

Палантан, хмыкнув еще, запрокинул голову назад и вылил в себя виски, по привычке резко и решительно, как в последний раз.

Отдышавшись, он спросил:

— А что за ящики привезли военные?

— Какую-то аппаратуру для допросов.

Обычно Палантан просиживал в буфете не меньше часа, чтобы привести себя в норму, и лишь после выходил устраивать поверку. А сейчас вдруг заторопился: выплеснул в стакан остатки виски из бутылки, махом выпил, крякнул и мощно поднялся из-за стола. Он пошел, даже не сказав буфетчице привычного: «Отравишь — убью!» Старуха проводила его до двери недоуменным взглядом, не понимая, что могло так возмутить размеренную и изученную ею до мелочей жизнь старого тюремщика.

Две недели капитан и его солдаты собирали аппаратуру в кучу. Две недели, на радость заключенным и охранникам, Палантан ни на шаг не отходил от военных. Он словно надзирал за ними, внимательно следил за каждым их движением и сосредоточенно молчал. Он даже отказался от утреннего посещения буфета, и старуха буфетчица приносила ему кукурузной, а когда и виски в дальние комнаты казармы, отведенные для военных.

Капитана поначалу раздражало присутствие тюремщика, но он был военным инженером, и офицерская гордыня его усмирялась отрешением в дело, которому только мешала бы возня за честь мундира. Он попривык к Палантану и даже стал разъяснять ему, как будет работать электронная груда, монтируемая в тюрьме. Тем более что старший надзиратель оказался благодарным слушателем. Правда, в основном по неграмотности и абсолютной профанации в технике.

Со слов капитана выходило, что любому человеку, пусть он будет диктатором, тюремщиком или простым заключенным, никогда не уйти от собственных мыслей. Можно уйти в подполье, так законспирироваться, что никакая собака тебя не сыщет и не узнает никакой определитель личности, но не спрячешь мысли, они всегда при тебе — и в молчании, и во сне, и в беспамятстве. Потому что никогда не прекращает свою работу мозг, для которого мышление такое же необходимое следствие, как для сердца разгонять кровь.

Мысли Палантана с трудом ворочались в его голове, не приспособленной под такие умные вещи. Но, к его чести, он уловил суть из пояснений грамотного военного. Оказывается, люди думают так, будто при этом разговаривают с собой в голос, и даже язык в это время шевелится, голосовые связки напрягаются или расслабляются, и губы двигаются, как бы повторяя каждое слово мысли. Только всего этого не видно. Заметить микродвижения под силу лишь очень чувствительной аппаратуре. Именно аппаратуру этого назначения — для усиления микродвижений речевого аппарата — и монтировали военные.

Когда Палантан понял это, то предложил капитану в аренду за виски усилительную аппаратуру, установленную в тюрьме лет пять назад для прослушивания камер. И ничуть не обиделся на долговязого, когда тот сказал, что с тюремной аппаратурой лишь питекантропам работать, приняв не слышанное им ранее иноязычное слово за научный термин. Он только поразмыслил немного, поскреб пятерней складки на своей шее и спросил:

— Оттуда?..

Капитан похлопал красными, как у кролика глазами, переспросил:

— Что… оттуда?

— Ясно, не ты, рожей под иностранца не вышел… И моя аппаратура тоже оттуда. — Он сказал это и скрестил руки на груди, удобно устроив их на выпирающем животе, приняв горделивую осанку.

Капитан принялся для чего-то оправдываться перед тюремщиком, что, мол, технический уровень в стране не позволяет конструировать самостоятельно аппаратуру высокой сложности. Но идея именно этой разработки принадлежит ему лично, а северные коллеги помогли ему с постройкой. И со дня на день привезут недостающее.

— Бред все! — прервал старший надзиратель лепет капитана. — Им нужно одно. — Он разнял руки и, подняв правую к самому лицу долговязого, медленно сжал ладонь в кулак, огромный, как боксерская перчатка. — Вот это им нужно!

Капитан без страха, но с уважением глядел на кулак и силился понять, кому был отнесен этот жест тюремщика.

К концу второй недели шкафы с электронным барахлом подключили к сети, и они загудели, расцветились яркими точками индикации. В тот же день на тюремный двор снова наезжал армейский грузовик, который привез еще два ящика и молоденького лейтенантика, подозрительно смуглого и курчавоволосого.

Но он оказался более словоохотливым, чем капитан: незамедлительно и без лишних намеков ответил Палантану, что содержалось в ящиках:

— В одном процессор, в другом блоки памяти.

— Процессор это кто — прокурор или судья? — заинтересованно спросил у него Палантан. Видно, слово это у него ассоциировалось с процессуальным кодексом.

Лейтенантик пояснил ему, что это не прокурор, а мозг машины, в нем производится обработка информации.

Больше Палантан ни о чем не расспрашивал. Он помог военным донести ящик с процессором, но ко второму ящику так и не прикоснулся, наоборот, почему-то сторонился его. И потом с брезгливостью наблюдал за вскрытием, словно ожидал увидеть в нем свежий труп, разложенный по блокам.

Когда наконец все было готово к испытаниям, военные решили отметить это событие. Будто предчувствуя такое их желание, старуха буфетчица принесла им виски и немного закуски. Палантану тоже плеснули на два пальца в стакан.

— За успех, — провозгласил тост капитан.

— За погоны майора, — вежливо сподхалимничал лейтенантик.

Потом буфетчице пришлось еще сходить за виски, потому что офицеры угощали солдат. А Палантан даже не отпил из своего стакана, изредка поглядывая на его дно с пренебрежением. Но, видно, ему наскучило разглядывать, и он, не спрашивая разрешения, долил в стакан до краев и сказал свой тост:

— За успешный провал!

Разгоряченные спиртным, офицеры решили незамедлительно испытать аппаратуру. Палантан отказался от чести быть первым, испытуемым стал один из солдат.

На голову солдату надели колпак, похожий на строительскую каску, что-то приладили ему на шею, сунули в рот блестящую металлическую пластину и повели его в маленькую тесную комнатушку сразу за помещением, где была установлена аппаратура. За солдатом удавом тянулся толстый кабель.

— Бред! — убежденно сказал Палантан, когда закрылась дверь за солдатом, а офицеры расселись в кресла перед пультом с клавишами, как на пишущей машинке. Военные уже свыклись с непонятными высказываниями тюремщика и не обратили на очередное ни малейшего внимания: сейчас их интересом завладел экран, по которому забегали какие-то значки и цифры.

Было уже около четырех часов: смена старшего надзирателя подходила к концу. Он сходил в караулку, дождался сменщика. Расписываясь в журнале, он был немного удивлен цифре вновь прибывших заключенных, которых сегодня зарегистрировали без него. Но, взглянув на календарь в наручных часах, успокоился.

— Сегодня одиннадцатое, — пояснил он сменщику.

Они поговорили немного о положении в стране, посетовали на переполненность тюрьмы, повспоминали, как свободно было в ней при демократах, пришли к общему выводу, что диктатура все еще не в состоянии усмирить народ, что не всегда палки помогают. Потом переключились на собственные болячки: и у Палантана, и у его сменщика было много похожих, потому что оба были уже в том возрасте, когда из целого арсенала болезней обязательно найдутся похожие. Наговорившись вдосталь, сменщик зевнул и пошел спать, что он всегда делал во время своих дежурств, а неугомонный Палантан, захватив из караулки табурет, снова направился к военным.

На выходе дежурный охранник что-то спросил у Палантана. Тон вопроса не понравился старшему надзирателю. Он на некоторое время задержался возле дежурного, соображая, двинуть тому кулаком либо слегка пристукнуть табуретом. Но, вспомнив, что его смена кончалась, пошел дальше. Охранник отлип от стены и с облегчением вытер пот со лба.

Скоро машина изучила свойства речевого аппарата солдата и принялась за расшифровку его мыслей.

— Пошло дело, — радостно заявил лейтенантик, что-то высмотрев на экране.

— Включи принтер, а то в глазах уже все зеленое от монитора, — сказал капитан.

Лейтенантик побегал пальцами по клавиатуре, раздалось стрекотание, и из брюха машины поползла бумажная лента с распечатанным на ней текстом.

«У-у, как все осточертело, — прочитал вслух капитан первую расшифрованную мысль солдата, — скорей бы домой… Ни баб, ни выписки. Растравили, гады, глотком виски… Надо бы спросить у жирного тюремщика, можно ли тут марихуаной разжиться. Только у него и спрашивать страшно — морда зверская. Горилла…»

— Здесь пропуски, машина не смогла определить несколько слов, наверное, специфические, — проговорил капитан и добавил, гневаясь: — Я ему покажу марихуану!..

— Можно, и я ему? — вставил Палантан. Капитан покосился на старшего надзирателя, но не ответил ему и продолжил чтение.