Оксана Алексеева - Мир на изнанке мира Страница 2

Но у меня была свобода в выборе без вероятности забеременеть. Конечно, я не могла об этом не думать. Закари, когда играл своими мышцами, переливающимися под искусственным светом, вызывал у меня странный трепет в груди, которого я совсем не чувствовала при взгляде на Эфимию, которая по всем параметрам была красивее любого парня. Но это быстро прошло, когда Закари мне рассказал саму процедуру, в результате которой ребенок и попадает в живот. После этого я уже на его мускулистое тело смотрела с нескрываемым отвращением.

И хоть он немного донимал меня, когда вошел в пубертатный возраст, мы все равно оставались друзьями. В школе нам объясняли, что это вполне нормально, главное – не поддаваться порывам. Только взрослый человек может с уверенностью говорить о том, какую семью он хочет создать, а до того момента телом руководят гормоны. Я его гормональные всплески просто игнорировала, потому что во всем остальном Закари был самым лучшим другом из всех возможных! А уж когда он заявил, что его приняли в кластер охотников, то я чуть не расплакалась от зависти. Конечно, еще пару лет его не выпустят на поверхность, но когда-нибудь… Родители его были против – но на то они и родители, у них же этот… инстинкт защиты потомства, так что их никто и не слушал. Я заставила Закари пообещать, что он мне будет рассказывать обо всем: какого цвета небо, каких мутантов он повстречает, на самом ли деле обезьяны так прыгучи, что могли бы без труда перескочить стену между второй и третьей зоной? Он, конечно, пообещал – на то и лучший друг.

Возможно, его выбор определил и мой. Не без помощи Закари я долго тренировалась – и меня после школы все же приняли во внутреннюю охрану. Если не на поверхность, то хотя бы ближе к ней. И еще я думала, что защищать сообщество от врагов – это даже круче, чем быть учителем или врачом.

Я предупредила отца, что иду на танцы в шестую зону. Он переспросил, кто составит мне компанию в веселье, и кажется, не особо волновался. Хоть родители и не поощряли нашу дружбу с Закари, но признавали, что под его присмотром никто не смог бы причинить мне вред. Поэтому почти на всех свиданиях с Эфимией присутствовал и мой друг, который без труда мог уже в пятнадцать противостоять взрослому мужчине. Мы встретились втроем возле моего квадрата и, конечно, на службу в храме опоздали – положа руку на сердце, сделали это осознанно. Ну какой подросток любит слушать монотонные и однотипные речи про усмирение плоти и благодарности предкам? Успели только на конечную молитву: «Спасибо, Отец, что даровал мне этот день. Будь милостив – подари мне следующий».

Оттуда побежали – до шестой зоны путь неблизкий, а хотелось успеть к самому началу. За последним квадратом первой зоны начинался длинный коридор, ведущий ко второй. Коридоры не были освещены, но у каждого из нас всегда имелся фонарик, хотя тут мы могли бежать и вслепую. Но в центральном зале, который располагался между четвертой и пятой зонами, снова притормозили посреди собравшейся толпы. Мы не слышали оглашение вердикта, но уже по приготовлениям было понятно, что за казнь ожидает преступника.

Преступления у нас были редки – довольно глупо красть у своего соседа какую-то мелочь, потому что в настолько тесной общине всегда найдутся свидетели. Убийства случались, но каждый подобный случай рассматривался Государством отдельно. И иногда убийцу оправдывали – если в его пользу набиралось достаточно свидетелей его высоких моральных качеств и пользы для сообщества. Но вот относительно изнасилования правило было одно – прилюдная кастрация. Чудовищу, который силой принудил какую-то женщину к «этому», просто отсекали все ненужное. И даже те, кто выживали после кровопотери, не могли обратиться за помощью к медикам, соседи переставали с ними общаться, с работы их выгоняли. В итоге они все равно умирали от голода. Им даже на поверхность уползти не разрешали – нечего прикармливать мутантов около входов. Я с удовольствием смотрела на то, как голый мужчина кричит, извивается, как к нему подходит хладнокровный палач – так ему и надо, мрази! Такие твари не имеют право на жизнь. Он сдохнет – сегодня или через неделю, его труп сожгут в крематории, а после этого никто и не вспомнит его имя. А какой-то бедной женщине, которая стала его жертвой, если она забеременела, станут помогать всем миром. Ведь это просто бесчеловечно – это ничтожество могло поселить в ее животе ребенка, а значит, она будет вынуждена носить его, терпеть мучительные роды, а потом еще и любить дитя, потому что у нее включится… как его? Материнский инстинкт! Рождение ребенка – настолько жестокий процесс, что на него женщина может пойти только исключительно добровольно. Я закрыла глаза и помолилась Отцу за то, чтобы бедняжка оказалась не в группе риска – ей и так досталось, куда уж больше? Наверное, все женщины в зале сейчас молили об этом же. Я не находила никакой излишней жестокости в том, что именно за это преступление наказывают прилюдно – так и должно быть. Чтобы каждый, кто задумает нечто подобное, своими глазами узрел, что его ждет. И все равно время от времени насильники появлялись – наверное, нужно изобрести более мучительную казнь, раз эта не всех останавливает.

На танцах в шестой зоне собралась почти вся молодежь и даже многие взрослые – те, у кого не было семьи. А некоторые даже пришли со своими партнерами – по-моему, это выглядит очень мило. Огромный зал был по случаю украшен бумажными фонариками и гирляндой. Жаль только, что подобные мероприятия проводятся нечасто – раз в месяц, а то и реже. Поэтому мы ни одно из них и не пропускаем. Наша компания успела до того, как барабаны застучали свой первый ритм. Я танцевала с Эфимией, а Закари стоял у стены – он не самый большой любитель танцев и пришел сюда, скорее всего, только из-за нас. К нему подходил какой-то парень, но Закари довольно резко его отшил. Не знаю, может, он унаследовал от своих нестандартных родителей убеждение в том, что он тоже не такой, как все. А может и парень этот ему не понравился. Ничего удивительного! Закари, насколько я вообще могла оценивать мужскую внешность, был исключительным красавцем – такому не грех и повыбирать.

Последний танец, как всегда, за ним. И пусть на нас косятся – мне плевать. Ведь он мой лучший друг… хоть и сжимает мои руки все сильнее, словно хочет всю меня к себе прижать. И когда у него уже эти гормоны отыграют? Сегодня опять придется с ним серьезно поговорить.

Довольные и разгоряченные, мы возвращались в свою зону уже неспешно. В некоторых квадратах даже уже погасили свет. Я настроилась на разговор с другом о его нестандартном поведении, но едва Эфимия скрылась в своем квадрате, оставив нас наедине, как Закари потащил меня в сторону:

– Кханника! Я сегодня спер ключи от архива, представляешь?

От неожиданности я опешила:

– Ты сошел с ума? Нас накажут!

У меня до сих пор болела попа от одного воспоминания, как мы два года назад с ним без разрешения прокрались в квадрат Государства. Нас поймали еще до того, как мы успели осмотреться! А девочек в таких случаях наказывают посильнее мальчишек. Ведь всем известно с пеленок, что именно девочки должны останавливать мальчиков в любых проделках. Мужчины умнее женщин – с этим никто и не спорит, но до того, как они повзрослеют – ими руководят нейромедиаторы, в то время как девочки вполне способны мыслить и без влияния гормонов. Поэтому то, что простительно мальчикам, нельзя спустить с рук девочкам.

Он не выпускал мою руку:

– Нас не поймают! Ну разве тебе не интересно? Архивариус настолько стар, что и не заметит пропажи. А утром я уже верну ключ на место… Или постой тут, подожди меня.

Сомневалась я ровно две секунды, а потом неслась по уже затемненному на ночь коридору в сторону архива, теперь таща Закари за собой. Мы прокрались в библиотечный квадрат и только там отдышались. Внутри было совсем темно, а в этой части коридора в такое время ни души. Закари щелкнул фонариком.

– Как думаешь, почему эти книги хранят отдельно?

Вокруг стопками лежали разные старинные издания – брошюры, огромные и совсем маленькие книги, журналы… Не так уж и много, если сравнивать с фондом библиотеки, который был в общем доступе. Ответа на вопрос Закари я не знала – но не потому ли мы и пробрались сюда? Я выхватила у друга фонарь и осветила пол. В глаза бросилась небольшая яркая книжка, которую я и подняла.

– Смотри, Закари! Какие картинки!

Он наклонился и тоже ахнул. Если предположить, что краска за несколько столетий уже порядком поблекла, то в первоначальном варианте от цветов, наверное, глаза болели. На каждой странице были нарисованы какие-то люди с добрыми лицами – все улыбались так, будто лысей до отвала объелись. «Ветхий Завет для детей» – гласило название.