Млечный путь № 1 2017 - Песах Амнуэль Страница 2

– О, да-да-да, – рассеянно отвечает странный незнакомец. – Свершится то, что предсказано, в мир явится то, что обещано, и воцарится то, что истинно. В общем, все будут довольны. Когда я говорю «все», то имею в виду…

– Я спрашивала о своей матушке, – перебивает она. – Ну и об этом, – девочка небрежно указывает кивком на дверь, – кто родится.

– Я и сказал о нем! О твоем брате, дитя.

Сияя блаженной улыбкой, чудной человек принимается бормотать, нанизывая слова плотно-плотно, гладко, близко, нараспев:

– Ты – война, а он – мир, ты – море, а он – небо, ты – ненависть, а он – прощение, ты – прошлое…

– О брате? – Встрепенувшийся медведь вскакивает со скамьи. – Неужто мальчик?!

– Отчего это я – ненависть? – обиженно встревает девочка. – Что я плохого кому сделала?

– Значит, хвала Господу, наследник родится?

– И почему это я – прошлое? Я не прошла, – топает она маленькой ножкой. – Вот я тут стою!

– Заткнись, девчонка, – скалится медведь. – Дай о деле узнать!

– А у меня своих дел быть не может?

– Дура, твое дело – за прялкой сидеть!

Спорят, кричат, глядь – а человека в диковинном одеянии уже нет. И куда делся, непонятно, и был ли вообще, неизвестно, и застывают оба, глупо приоткрыв рты.

– Мерлин! – орет король на пустой воздух. – Ты куда делся, сарацинский черт?! Вернись немедленно, я тебе приказываю! Вернись, не то шкуру спущу!

И тут дверь наконец распахивается, и выходит крик, поначалу – возмущенный, сердитый, мол, зачем это все, я о таком не просил, мне и раньше хорошо было, но вскоре меняется на другой, исполненный силы и торжества: «Я теперь здесь!»

Медведь радостно бурчит, женщина на постели слабо улыбается, служанки носятся с тазами, полотенцами и уставшим видом благородных матрон. Крови в комнате – как будто кого-то убили, но это всегда легко перепутать.

Девочке показывают сверток с опухшими щелками глаз, плоским носом и щеками, надутыми на весь мир. Лягушачий рот. Слипшийся пушок на голове.

«Фу, какой урод, – думает Моргана, разглядывая своего новорожденного брата Артура с брезгливым интересом, – красный червяк в свивальниках».

И почему-то плачет.

Они разные.

В глазах Морганы, дочери покойного герцога Корнуолла, разлито море, переменчивое, опасное, без дна, а имя ее глубоко, таинственно и сложно; в нем заключена и тяжкая поступь волн, и тяжкая поступь смерти.

Артур – медвежонок, сын коронованного медведя, и его взгляд – словно летнее небо: столько полуденной безмятежности и безоблачной голубизны, что не вычерпать, как ни старайся.

– Это потому, что он дурак, сын дурака, – решает девочка, и эта незатейливая мысль для нее утешительна.

Артур пошел в короля Утера: рыжий, крепенький, словно выточенный из дерева. Солнце метит его горстями веснушек, выцветающих осенью и возвращающихся по весне. Детская пухлость, складочки-ямочки и небесные глазки делают его таким миловидным, что все женщины в замке, от судомойки до герцогини, при его виде лепечут, точно простофили на ярмарках, которым показывают ящериц, выдавая их за саламандр:

– Кто это у нас такой пригожий? Кто это у нас матушке надежда, а батюшке отрада? Ах-ах, вылитый ангелок!

Моргана презрительно фыркает, осознавая свое превосходство над сентиментально квохчущими клушами.

У нее самой – масть покойного герцога: угольные локоны и кожа цвета зимы, она тоненькая, как игла, и ощущает в своих костях стальную остроту, способную проткнуть реальность насквозь.

Никто не объяснял ей «реальность», она откуда-то знает это слово сама. Или колдун Мерлин обронил однажды в ее карман вместе с «сентиментальным». Он любит такие словечки, которые приносит из своих странствий, как другие везут заморские пряности, богатые ткани, вшей или дурные болезни.

– Что ты привез мне в подарок? – спрашивает Моргана. Обычно волшебник только смеется в ответ и лохматит ее угольные косы, но иногда дарит ей слово, объясняя или не объясняя его смысл, это уж как ему заблагорассудится.

Она хранит слова в шкатулке своей памяти и перебирает, как драгоценности, любуясь их звучанием и гадая о значении: «реальность», «гравитация», «эсхатология», «попкорн», «абсурд».

– Абсурд, – хихикает она, непонятные звуки звучат щекотно. – Абсурд, абсурд!

Мерлин – безумец, но знает удивительные вещи: как течет время и устроена земля, может, знает, зачем нужны на ней люди и что им надлежит делать на свете. Его магия рождается от земли, воды, воздуха и огня, она не обуздана ничем, кроме его воли, и ему ведомо будущее, хотя он и не может его менять.

Моргане хочется изловить его, заключить в ловушку и пытать, пока не выведает все его секреты. Но об этом можно только мечтать, ведь с колдуном никому не справиться. Впрочем, иногда она хочет не терзать, а выйти за него замуж, когда подрастет.

– Нет, деточка, – сказала королева Игрейна, чья красота после вторых родов распустилась пышнее цветов шиповника в разгар лета. – Тебе нужен настоящий муж, человек из плоти и крови.

– А Мерлин из чего сделан? – удивилась Моргана.

Сколько раз он дотрагивался до ее волос, и она чувствовала его руку – обычную, по-человечески теплую, гладкую ладонь книжника или барда, а не заскорузлую корягу, как у мечника. Меча он никогда не носил, ведь убивал не простым оружием. Был он молод на лицо и стар глазами, и никто точно не ведал, сколько же волшебнику лет – сотня, тысяча или еще больше.

– Кто же знает, из чего он сделан? – рассмеялась королева. – Из испарений торфяных болот, из морской пены, из нитей таволги, из снов?

Так ли это на самом деле, и действительно ли Мерлин не совсем человек, Моргане неизвестно. Но это не пугает ее, ведь она и сама ближе к существам, чем к людям, с их грубой мясистой плотностью и простыми желаниями, чьи пределы очертили еще далекие пращуры, жившие в пещерах и молившиеся зверям, которых сменили духи и боги, а нынче – единый Бог, страдающий на кресте.

Этот новый распятый Бог столь могуществен, что сила стихий тает в мире, и вскоре ее не останется вовсе. Но Моргана уверена, что на нее одну еще хватит, и сделается она великой волшебницей, у которой не будет соперников, ибо Мерлин однажды заплутает на витке времени, куда отправится побродить, и уже не вернется обратно.

– Я стану колдуньей сильнее него и