Геннадий Семенихин - Космонавты живут на Земле Страница 20

Ефимков усадил старого друга напротив себя и, широко улыбаясь, продолжал разглядывать его.

— Все такой же.

— Да ведь мы только два года не видались. А годы теперь реактивные. Пролетают быстро.

— Ну а меня чего не спрашиваешь, где я и что?

— Знаю, Кузьма, все знаю. Перед командировкой был у маршала авиации. Он твое хозяйство похваливал.

— Да вроде на уровне стараемся идти, — самодовольно пробасил Ефимков. — Ну а сам-то где? Что-то за последний год фамилия твоя в приказах перестала фигурировать. Ни среди тех, кому благодарности объявляют, ни среди тех, кому взыскания.

— Однако на орехи достается мне не меньше, — улыбнулся генерал.

— Где же ты теперь, Сергей Степанович?

— Потом скажу. Ты в каком вагоне едешь?

— В пятом.

— Так и я в пятом. И купе пустое. Перебирайся.

Поезд грохотал на стыках рельсов, оглашая сизую от инея ночь короткими гудками. В репродукторе низкий женский голос рассказывал о том, что течет река Волга и что кому-то семнадцать лет. Буфетчик равнодушно зевал у стойки.

Ефимков взял меню, на переплете которого была наклеена фотография — нарядная блондинка с высоко взбитой, но уже не модной прической сидела с молодым красавцем за столиком, уставленным фруктами, шампанским и прочими яствами. Дальше начиналась реклама, призывающая пассажиров посещать вагоны-рестораны.

— Черт побери, — ворчливо произнес он, — езжу, езжу и всегда, как только переступаю порог вагона-ресторана, наталкиваюсь на эту пикантную блондинку. Уже виски седеть начали, дети выросли, а она все такая же прекрасная.

Мочалов расхохотался:

— Это что? Комплимент блондинке или критика рекламы Министерства торговли?

— Считай, и то и другое, — подтвердил Ефимков. — Голоден я как черт, давай заказывать.

Заказывать еду Кузьма Петрович был мастер. Даже скудное меню вагона-ресторана он сумел превосходно использовать. По его велению на столе одна за другой появились тарелки с семгой и заливным судаком, салаты, приправленные майонезом и сметаной. На продолговатом блюде идеально разделанная засияла селедка, а рядом с нею уже дымился вареный картофель. Наконец, пожилой официант поставил ломтиками нарезанный лимон и бутылку коньяку. Ефимков потер огромные с крупными синими жилами руки. Когда-то давно, еще до войны, он на спор гнул ими подкову.

— Ты чего на меня так пристально смотришь?

— Как в зеркало, — засмеялся генерал, — самого себя в тебе вижу. Вот и морщин прибавилось, и седина голову подкрасила, а молодость, чувствую, не иссякла.

— Так я же не из тех, что носят расписные рубашки и в двадцать лет рассуждают, как старики, или пишут стихи о каком-то конфликте двух поколений. — Вот за это самое и давай. — Ефимков поднял рюмку.

— И за встречу, — прибавил генерал.

— И за то, что оба живы и песок из нас не сыплется, чтобы уходить в отставку.

Чокнулись и выпили. Мочалов, повернувшись к окну, чуть приоткрыл шторку, — мелькали сквозь сумрак далекие огоньки, летел в ночи скорый поезд.

Если бы наши отделы кадров умели поглубже заглядывать в судьбы человеческие, они бы обязательно в личные дела Ефимкова и Мочалова вписали историю их дружбы, прошедшей через многие испытания. И в самом кратком изложении выглядела бы эта история так.

...Летом сорок третьего года за линией фронта был подбит штурмовик ИЛ-2. Еле-еле перетянув лесок, летчик посадил его на жнивье. Низко над ним пронеслись самолеты его группы. Он проводил их тоскливыми глазами и остался один у разбитой машины, полный решимости принять свой первый и последний бой с фашистами на земле. От ближнего хутора, взметая пыль, уже мчались к месту вынужденной посадки вражеские мотоциклисты. Короткие автоматные очереди с треском разрывали сухой полевой воздух. Но вдруг над головой летчика со звоном пронеслось звено наших истребителей. Три из них ударили из пушек по дороге, отсекая мотоциклистов, а четвертый смело пошел на посадку. Не выключая мотора, пилот открыл над головой крышку фонаря, приподнялся в кабине. Мочалов, подбегая, увидел тяжелый, резко очерченный подбородок, злые глаза.

— Скорее в машину! — свирепо закричал незнакомый пилот.

После войны судьба снова свела их на время: оба служили в одном пограничном полку, овладевали первыми реактивными истребителями. Совместные полеты на новых машинах, дружба семей и многое-многое другое их породнило. При встречах они обходились без театрально-бурных восклицаний: «А помнишь ли?» Они читали свое прошлое в глазах друг у друга.

— Ну а теперь что за тост будет? — спросил Мочалов, разливая остатки коньяка.

— За небо над нами!

— Давай за небо! — согласился генерал. — Под этим небом хорошо дышится.

Потом они направились в пятый вагон, и Ефимков перенес в купе генерала свой небольшой чемодан. Сняв китель с разноцветными орденскими планками, он надел пижаму и с наслаждением стал набивать трубку. Искоса посмотрел при этом на друга.

— Ты как?

— По-прежнему не курю, — отказался генерал.

— Жаль, — вздохнул Ефимков, — мне под старость стало казаться, что человек, брезгающий трубкой, многое теряет. Люлька, она мыслить располагает.

— Ты стал сентиментальным, Кузьма.

— Помилуй бог, Сережа. Чего нет, того нет. Просто во мне собственный опыт заговорил.

— А меня к трубке не тянет, — улыбнулся добродушно Мочалов, — да и должность сейчас такая, что курить противопоказано. Обязан пример подчиненным подавать. А уж кому-кому, а им и на понюшку табаку нельзя.

— Да, да, — деланно зевнул Ефимков, — ты же обещал рассказать, на какой ты теперь работе.,

— Действительно, обещал, — согласился генерал, тоже снимая китель и форменную рубашку. Оставшись в одной белой майке, он плотнее притворил дверь и сел на диван к Ефимкову. — Видишь ли, Кузьма Петрович, я уже полгода не служу в строевой авиации.

— Это я сразу понял, — подхватил Ефимков. — Но где? В каких войсках? К ракетчикам, что ли, подался?

— Бери выше, — улыбнулся Сергей Степанович. — Назначен командовать особым отрядом космонавтов.

— Ты! — Ефимков от удивления замер. — Да какой же ты, извини меня, космонавт?! И годы уже не те, и делом этим, насколько мне известно, ты никогда не занимался.

— Примерно так я и заявил, когда мне предложили эту должность, — улыбнулся Мочалов. — Выслушал меня один ответственный товарищ и головой покачал. «Когда вы вступали в партию, товарищ Мочалов?» — «На фронте, отвечаю, и партбилет между двумя боевыми вылетами получал. Только в разных местах: вступал под Орлом, а получал уже за Днепром». Он засмеялся, но глаза, гляжу, строгие. «Не годится, говорит, коммунисту-фронтовику пасовать перед трудностями». Я стал ссылаться на свою некомпетентность, сказал, каким, по моему убеждению, должен быть командир подобной части. Он меня снова остановил. «Вы как думаете, с чего начинается техническая революция?» — «С появления новых форм труда». — «А еще точнее?» — «С появления новых орудий труда».— «Правильно. Сначала появляются новые орудия труда, а потом — производственные отношения, которые им должны соответствовать. Давайте с точки зрения диалектики и отнесемся к новой профессии летчика-космонавта. Согласитесь: сначала появилась идея осуществить полет человека в космос, затем — корабль, способный поднять человека, и потом уж — первый отряд космонавтов. А вот академию, готовящую командиров таких отрядов, мы не смогли сразу открыть. Да и то сказать — космонавтике нашей год с небольшим, а срок обучения в любой академии не меньше трех-четырех лет. Как же быть?» Я пожал плечами, а он усмехнулся и закончил: «Из авиации надо брать кадры. Таких, как вы, выдвигать. Когда вас назначили командиром эскадрильи, вы были уверены, что с этой должностью справитесь?» — «Не очень», — отвечаю. «А когда полк доверили?» — «Тем более». — «А когда дивизию дали?» — «Совсем поначалу растерялся». Он засмеялся: «А знаете почему? Потому что во всех случаях вы шли на новое дело. И сейчас на новое дело идете. Но партия вам доверяет...» Вот я и пошел, Кузьма Петрович. Трудно было поначалу, очень трудно. Но чертовски интересно.

— И корабли космические ты видел? — оживился Ефимков.

— Зачеты даже по материальной части сдавал.

— Ну а с Главным конструктором беседовал?

— Было.

— Вот, по-моему, человек! Глыбища!

— Большой человек! — подтвердил Мочалов.

Вагон покачивало. Временами под колесами жестко взвизгивали рельсы. Тихо тлела трубка в руках Ефимкова, негромкий голос Мочалова наполнял купе:

— Ты вот спрашиваешь, что такое первые полеты человека в космос. Конечно, если быть откровенным, это, что называется, проба пера. Мы сейчас пишем и говорим, что наши корабли несравненно лучше и надежнее американских капсул. Но придет время, и в сравнении с новыми они будут выглядеть, как самолет ПО-2 рядом со сверхзвуковым реактивным истребителем. Первые полеты — это разведка околоземного космического пространства.