Евгений Лукин - Раздолбаи. (Работа по специальности) Страница 20

– Из материала заказчика, – назидательно примолвил Лёша, разливая водку в два колпачка.

– А то как же! – подхватила Маша, плюхаясь на завалинку рядом с Лёшей. – Стану я тебе сама кабели раздирать! Тащи провода, ставь водку – такие штаны сплету! Шабашка-люкс, а не штаны! – Не глядя махнула колпачок и подставила снова. – А я, ты понимаешь, – продолжала она, обращаясь ко всем сразу, – иду от Пузырька весёлая, песенки пою – глядь! А навстречу надзорка. Я – назад. А там ещё одна. Я – к скоку, а первая мне уж дорогу пересекла… И-эх, плакали мои тюбики!

Маша Однорукая махнула второй колпачок подряд и потянулась к закуске. Закусив, погрозила Ромке пальцем.

– Только ты смотри, я с тебя много возьму, не то что вон с него, с охломона! Такую ему, дураку, спецовку сплела – загляденье! А он её у Пузырька оставил, ничего себе?.. Так что запомни: от меня так просто не отделаешься. Мне тут про тебя такого понарассказали! Щёлкнет, говорят, ногтем по камушку – тот вдребезги!..

– Живая… Теплая… – С мечтательной и в то же время диковатой улыбкой Лёша качнулся и сграбастал Машу за плечи.

– Отстань! Баптист! – Она локтем сбросила его руку.

Лика наблюдала за происходящим, досадливо поигрывая какой-то безделушкой на шнурочке. Особо неприязненные взгляды она бросала на толстую и как бы лепную Машину косу цвета спелой пшеницы. У самой Лики, следует признать, волосы были весьма заурядные: не русые, не каштановые – так, не поймёшь. Тёмненькие, в общем…

– А баптисты – это кто? – удалось наконец вставить словцо и Ромке.

– А это которые баб тискают! – Маша Однорукая расхохоталась.

Лёша ухмыльнулся, приосанился.

– Ты вот, Ром, ещё молодой, – объяснил он. – Ты ещё жизни не видел. Так ты запомни: всё зло в этой жизни – от баб. Думаешь, от кого я сюда сбежал-то, а? Не от них, что ли?

– От алиментов ты сбежал, чёрт пузатый! – бросила Маша, уже сама разливая водку по колпачкам.

Лика встала.

– Ладно. Пейте, гуляйте… – холодно молвила она. – Рома, тебе в какую сторону? Или ты остаёшься?

– Я… – растерянно сказал он и тоже встал. Сердчишко колотилось немилосердно. – Нет, я… Да всё равно, в какую!

– Бесподобно! – язвительно изгибая губы, говорила Лика. – Просто бесподобно! И они ещё смеют в чём-то обвинять хозяев!

Ромка озадаченно хмыкнул. О хозяевах за весь вечер не было сказано ни единого слова. Видимо, Лика имела в виду какие-то другие, более давние разговоры.

Минуя одинокие причудливые валуны, они шли вдвоём меж бледных громад по слегка искрящемуся и заметно потемневшему покрытию. Овальные пятна скоков были на нём уже едва различимы. Потом вдруг скоки просветлели – надо полагать, наступил вечер. Ромке это очень напомнило город – тот момент, когда включаются фонари. Основания опор, казалось, были изваяны из мерцающего льда. Если не приглядываться, вполне можно было вообразить, что идёшь по ночным асфальтам, мимо пустых стеклянных аптек и магазинов, наполненных неярким холодноватым светом.

– Попасть сюда! – с чувством продолжала Лика. – Это же шанс – я не знаю… Даже не из миллиона. Из миллиарда… И ни-че-го при этом не понять!

Нигде ни души. Прокатила одинокая надзорка. Оглянувшись, Ромка увидел, что за ними увязались три пушистых человекоподобных зверька. Двигались они совершенно бесшумно, их не то кошачьи, не то совиные глаза таинственно тлели в сумерках. Ромке даже немного стало не по себе.

– А эти?.. – спросил он. – Они что, в самом деле раньше людьми были?

Лика оглянулась.

– Не знаю, – сказала она. – Вполне возможно… Честно говоря, я просто об этом не спрашивала.

– У кого?

– У хозяев, конечно…

Ромка остановился и во все глаза уставился на спутницу. Лика взглянула на него и тихо засмеялась.

– Всё поймёшь со временем, – ласково пообещала она. – Мне почему-то кажется, что поймёшь… Хотя, извини, но тебя ведь просто загнали в летающую тарелку. Попал ты сюда, согласись, совершенно случайно…

– А другие?

– Другие?.. – Лика пренебрежительно повела бровью. – Они хотели лучшей жизни. Всего-навсего…

– А ты? – Ромка опешил.

Лика слегка опустила голову, пряча улыбку.

– Я? Не-ет… Лучшую жизнь я могла бы себе устроить и дома. К тому времени я уже начала выставляться…

– Чего делать? – ужаснулся Ромка.

Лика рассмеялась.

– Выставлять работы, – пояснила она. – Керамику, акварели… А сюда меня погнал духовный голод, Рома. Я подумала: ну, пробьюсь, ну, повесят меня в нашей галерее напротив Коровина… И это всё? Этого мне будет достаточно для счастья?

Ромка затосковал. Речь шла о вещах люто непонятных. Однако следующая фраза заставила его встрепенуться вновь.

– И, когда я вышла на хозяев, – ровным голосом закончила Лика, – я не колебалась ни минуты…

– Слушай, а как они? – жадно спросил Ромка. – Ну… из себя вообще…

– Хозяева?.. – Лика задумалась, бросила на него оценивающий взгляд. – Как бы тебе объяснить… Сияние. Понимаешь?.. Ласковое, звучащее сияние…

– Да?.. – несколько упавшим голосом переспросил Ромка. Он бы предпочёл, чтобы у хозяев были руки и ноги. – А ты что, прямо вот так их и видела? Как меня?

– Конечно, нет… Просто я много медитировала, пыталась выйти в астрал. А вышла на хозяев…

– А-а… – разочарованно протянул Ромка. – Я думал, глазами…

– Это невозможно, – сказала Лика. – Я имею в виду: невозможно, пока мы ещё здесь. Пока не отрешились от наших земных слабостей.

– Где – здесь?

Вместо ответа она плавно повела рукой, указывая на дышащие прохладным полусветом скальные стены.

– А-а… потом куда? Ну, когда это… отрешимся…

– Туда… – И Лика запрокинула мечтательное лицо к темнеющему в зените клочку тверди. – Наружу…

– Чего? – не поверил Ромка.

Наружу… Куда ещё – наружу? Честно говоря, ему пока что и внутри нравилось.

Тут впереди за льдисто мерцающим углом раздался пушечный выстрел лопающейся глыбы, и мимо Лики и Ромки бесшумным галопцем промчались на звук три лупоглазых зверька, павших для скорости на четвереньки.

– Ну вот и пришли, – молвила Лика, глядя на тусклый овал света под ногами. – Зайдёшь?

Жилище Лики скорее напоминало Клавкину «квартиру», нежели лабораторию Пузырька. Только вот занавесочек на стенах было куда больше – там, за ними, должно быть, скрывались кем-то выдолбленные спальни или кладовки. А в остальном – всё то же самое: соломенно поблёскивающие стены с набухшими венами кабелей, корабельная рощица световодов, заплетённый мерцающей паутиной невероятно высокий потолок и медленно перекатывающиеся радужные волны приглушённого света.

Ах, да! Ещё гамак, натянутый между двумя прогнувшимися навстречу друг другу светоносными стволами, в который Лика немедленно усадила Ромку. Сама даже и не присела – порывисто повернулась к гостю, застыв на секунду в лихой элегантной позе. Как на подиуме.

– Да возьми того же Лёшу! – потребовала она с яростной улыбкой. – Ну вот зачем он здесь? Иногда я просто отказываюсь понимать хозяев… Вывезти сюда этакое сокровище!.. Свежий кавалер! – Последние два слова Лика выговорила особенно ядовито. – «Живая! Теплая!..» Видеть его уже не могу!.. И главное – сколько гонору! Что он тебе сказал про пятиэтажку? Что там жить тесно?.. Враньё! Не тесно ему, а стыдно…

– Почему стыдно?.. – ошарашенно переспросил Ромка. Вцепившись в лежащую на коленях кувалдочку, он сидел в провисшем почти до пола гамаке – и слушал, жадно ловя оттопыренными ушами каждое слово.

Лика вздохнула и слегка изменила позу.

– Попробую объяснить, – сказала она. – Понимаешь, Рома, хозяева не могли, да, наверное, и не хотели продумывать для них… (Для того же Лёши, скажем!) …каждую мелочь. Они просто выстроили им «конуру». Находясь там, человек волен представить себе любую нужную ему вещь. Понимаешь? Любую! И эта вещь возникает.

Ромка откинулся спиной на плетёнку гамака и долго хлопал пушистыми девичьими ресницами.

– И плейер? – недоверчиво спросил он.

Лика улыбнулась – устало и снисходительно.

– Пожалуйста, – сказала она, пожав плечами. – Если ты, конечно, знаешь, как плейер устроен. Но в том-то и беда, что никто не знает, Рома! Никто ничего не знает. Никто за всю свою жизнь не сделал ни единой вещи от начала до конца… Ну вот как он её сможет представить?..

Ромка был потрясён. С предельной ясностью вспомнились ему сквозные этажи, бегущий по спине холодок, чёрные провалы дверей, вывихнутый огрызок койки, серый увесистый томик с золотым тиснением по вогнутому корешку… Лев Толстой. «Анна Каренина»… «У Вронского была красная шея…» А потом из мрака, заполнявшего проём, вылепились вздутые переваливающиеся бёдра, колышущиеся ядра грудей и бледный слепой отросточек головы…

– А… а кукла Маша?

– Так вот я к тому и веду, – недовольно сказала Лика. – Когда этот, прости господи, дурак запутался окончательно со всеми своими жёнами и удрал сюда, мы его честно предупреждали: не надо! Всё равно не получится… Куда там! И слышать ничего не хотел!.. – Голос Лики исполнился горечи. – Вы, говорит, сами все дураки, а я буду год здесь сидеть, но такую бабу себе воображу – усохнете все. Вот, вообразил…