Альфина - «Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ) Страница 20

Боялся не то навернуться с коня, не то того, что нечто перевернётся внутри.

Глава 28. Высказывание

— Вы, дорогие мои, без сомнения, знаете, что произошло, — многоуважаемый глава Академии господин Пржеславский заложил руки за спину. — Думаете, вы совершаете переворот? Ах, юные мои господа! — он издал добродушный смешок. — Разве что в собственной жизни, поскольку с тем из вас, чья причастность к случившемуся будет обнаружена, Академии, увы, придётся расстаться.

— А вам, следовательно, придётся расстаться со стипендией и койкой, — подхватил строгий секретарь Кривет. — Не с худшими стипендией и койкой в городе, подчеркну. Подумайте, стоит ли ваше высказывание того, чтобы рисковать положением йихинского студента?

— Высказывание… Вы небось почитаете себя идейными? Но содержание ваших опусов можно сыскать в любой городской сплетне. Всё, чего вы добьётесь, — это бросите тень на Академию и своих однокашников да получите частную аудиенцию у Охраны Петерберга, — Пржеславский иронически поднял брови, и в зале невольно рассмеялись. — Конечно, я понимаю, что у всякого свои плотские фантазии, но, дорогие мои, давайте-ка ходить за истязаниями в индивидуальном порядке, а?

Скопцов почувствовал, что краснеет. Вот ведь ирония: с одной стороны, казалось бы, во всём и дословно он был с господином Пржеславским согласен, а с другой — лениво-снисходительное его отношение почти обижало, поскольку, выходит, даже господин Пржеславский не понимал всей серьёзности произошедшего.

А произошло вот что: вчера поползли слухи, будто на север города подвозят строительные материалы, поскольку намереваются Петерберг в самом деле расширять. Скопцов знал, что генерал Стошев, устав препираться с другими, просто махнул рукой на налог и безотносительно к оному велел солдатам закладывать фундамент второго кольца казарм — ведь городу в любом случае требуется раздвигать границы, а с Городским советом можно будет договориться, когда строительство наберёт ход. Слухи же о том, что возводить новые казармы заставят всех трудоспособных петербержцев — принудительно, бесплатно, — бродили и того раньше, нарастали с каждым днём — крещендо, как сказали бы граф Набедренных или Золотце. А вчера достигли наконец пика.

То было вчера. Сегодня же утром, выйдя из общежития и жалея, что не захватил с собой перчатки, Скопцов шагу не успел сделать, как наткнулся на неё.

На листовку. А потом ещё на одну, и ещё. Листовки висели по всему Людскому — отпечатанные кем-то, неаккуратно наклеенные на каждую дверь — и каждая из них кричала: «Долой Охрану Петерберга!».

Скопцов кинулся было их снимать, но тотчас понял, что это бессмысленно. Все уже видели, все уже обсуждали, все уже косятся на него за попытку сорвать кое-как налепленную бумагу. Будто это он, Скопцов, делает что дурное! Будто он один понимает, чем могут быть чреваты нападки на Охрану Петерберга! Когда Скопцов дошёл до Академии, та не гудела даже — ныла, как колокол, готовый побежать трещиной от заключённой в нём энергии. Первая лекция прошла в штатном порядке, но уже вторая оборвалась — господин Пржеславский и секретарь Кривет собрали всех имевшихся студентов и вольнослушателей в большом зале (который отпирался обычно только в последний день семестра) и объяснили то, что хотел бы объяснить неведомым мятежникам сам Скопцов: это не высказывание, не переворот, не жест. Направленная против Охраны Петерберга листовка — это лишь способ запятнать Академию и разозлить солдат.

Разозлить единственную вооружённую силу этого города.

Как можно совершить подобную глупость?!

Не говоря уж о том, что в листовке была написана откровенная ложь — а если и не ложь, то сплошные передёргивания.

Эй, петербержец!

Нравится тебе платить за то, что ты решил СПЕРВА выучиться, а потом уж заводить жену?

Нравится БЕСПЛАТНО строить дома тем, кто ходит при оружии? Вооружённым МУЖЛАНАМ, знающим только покер и шлюх?

Сегодня ты строишь им дом, завтра подносишь еду, послезавтра — ЧИСТИШЬ САПОГИ.

Сегодня ты учишь историю, медицину и математику, а они — как сломать тебе руки и ноги, если ты косо на них посмотришь.

Охрана Петерберга ПАРАЗИТИРУЕТ на нашем городе, НЕ ДАЁТ свободно вздохнуть, НАСИЛУЕТ наших женщин, ПЫТАЕТ наших мужчин. Охрана Петерберга — это то, почему ты до сих пор не видел текущей в двадцати километрах от города Межевки. На ружья Охраны Петерберга пойдут твои налоги.

Хочешь жить спокойно?

Хочешь научиться плавать?

Долой Охрану Петерберга!

Дети Революции

Смешно! Скопцову буквально-таки хотелось отыскать этих «детей революции» и объяснить им, что, нет, налоги не пойдут на ружья Охране Петерберга, и знают в ней не только покер и шлюх, и агрессия, которая действительно иногда от солдат исходит, как раз подобными бумагами и провоцируется…

— В общем, дорогие мои, — заключил господин Пржеславский, — думается мне, что подобает вам за такие грехи наказание. Поэтому сегодня никаких лекций больше не будет, а будут вместо этого студенты Академии Йихина ходить по городу Петербергу и снимать со стен листовки, все до одной.

— Да это ж не мы! — закричали из конца аудитории.

— Не вы? А мне почему-то кажется, что именно вы, — Пржеславский поднял над головой листовку, — иначе как вот это оказалось наклеено внутри Академии? А? Впрочем, если и не вы — может быть и такой казус — отвечать всё равно вам. Да, да, и нечего шуметь! Академия — в Людском районе заведение главное, а студенты, известное дело, все дурни. А значит, дорогие мои, даже если бумажки расклеили не вы, подумают всё равно на вас. И ваше дело — от подозрений очиститься. Учтите: узнаю, кто отлынивал, — до весны будете снег со ступеней Академии мести. А теперь шагом марш!

И студенты Исторической Академии имени Йихина, в том числе молодые аристократы, дети богатейших купеческих семей и выходцы из самых интеллигентных домов, растеклись по Людскому району снимать листовки. Конечно, на деле, как оно и бывает, за листовками растеклась разве что четверть, а другие нашли себе дела поинтереснее, но Скопцов уклоняться не стал: ему эти проклятые бумажки сдирать было только в радость.

Направился он на запад, в сторону Порта — там Людской чуть сужался вросшими друг в друга домами и рассыпался путаницей совсем уж тоненьких улочек, тихих тупиков, хитро затаившихся арок да ступенек, вдруг взбирающихся прямиком на крышу какого-нибудь флигелька. Тут легко было заблудиться, а листовок почти не имелось — видимо, неведомые писаки не пожелали плутать замороченными переходами. Или писака? Представить в стенах Академии целый мятежный кружок почему-то было сложно.

Нет, не то чтобы Скопцову казалось, что бунтовать нет причин.

В одном из безымянных переулочков, которому уж точно полагалось бы оказаться безлюдным, Скопцов заметил Золотце — тот замер на лесенке с кудрявыми литыми перильцами и изучал листовку. Скопцов только-только на эту улицу вывернул, а всё ж готов был поклясться, что Золотце стоит здесь не первую уже минуту — читает, перечитывает и во что-то пытается вдуматься.

Приметив однокашника, Золотце заулыбался и приветливо помахал. Дальше они пошли вместе, но вскоре стало ясно, что искать больше нечего: если на самых узеньких тропках Петерберга и имелись листовки, полчище студентов с ними уже разобралось. Со срисованной с графа Набедренных галантностью Золотце помог Скопцову перебраться по совсем уж шаткому мостику, перекинутому от одной лестницы к другой, и они, не сговариваясь, направились в сторону Академии.

— Господин Золотце, подобная рассеянность к лицу разве что графу, — Скопцов аккуратно тронул его за плечо. — Что с вами?

— Я думаю, вы и сами догадываетесь. Готов поручиться, нас с вами мучает один и тот же вопрос.

Скопцов уставился на целый букет листовок в своих руках, и ему стало почти совестно. Те, наверное, были набраны на машинке (какая типография возьмётся?), развесивший их потратил немало сил — затем только, чтобы студенты Академии в полчаса всё сняли, не оставив и следа.

— Автор этого воззвания ведь явно полагал, что действует во благо, — принялся зачем-то объяснять Скопцов. — Конечно, Охрану Петерберга легко не любить… Но до чего же наивен листовочник! Как же он не догадывается, что делает только хуже? Вернее, надеюсь, сделал бы. Надеюсь, никто из солдат не успел этого увидеть.

Золотце обернулся с неясным любопытством:

— Видите ли, господин Скопцов… Я, быть может, сейчас сочиняю и наговариваю, но меня терзает подозрение, не поделиться которым — пытка, а поделиться я не решаюсь. Позволю себе сказать лишь, что есть человек, который мог найти время на такие вот занятия.