Александр Кашанский - Антихрист Страница 22

11

Михаилу Степановичу, Светиному отцу, не спалось в эту ночь. Ничего не помогало уснуть. Все время не хватало воздуха, и на душе было тревожно так, как будто ночью должны были прийти и арестовать, а он знает это и отсчитывает последние часы и минуты свободной жизни. «Хоть бы рассвело поскорее, пойти погулять с собакой», — подумал он, поднялся и пошел в прихожую, где, положив голову на лапы, чутко спал Рекс, немецкая овчарка, его любимец. Рекс тут же проснулся и резко поднял голову, блеснув карими глазами.

— Спи, спи, Рекс, рано еще.

Рекс, поняв, что хозяину не по себе, сочувственно засопел и завилял хвостом. Погладив собаку, Михаил Степанович пошел в гостиную и зажег свет.

«Почему так тоскливо-то, что происходит? Будто я виноват в чем-то. В чем я виноват и перед кем? Может, пора кончать быть директором? — неожиданно спросил он сам у себя, и этот вопрос ему понравился. — Я всегда хотел быть директором, работал для этого, обошел всех конкурентов, вряд ли кто может делать это дело лучше. Откуда же, черт возьми, сомнения? Что меня так подкосило? Что тут непонятного? Все понятно, и все же почему так паршиво, будто убил кого или меня убьют? Нет, дело не в заводе и не в смерти Петрова. В семье тоже все более-менее. Причина не в этом. Может, что-то со здоровьем и это давит из подсознания? — Михаил Степанович прошелся по комнате, остановился и пожал плечами. — Здоровье, здоровье — нет, и не в этом дело. — Хотелось почему-то лечь прямо на пол и закрыть глаза. — А почему бы и нет», — подумал Михаил Степанович, лег на пол и закрыл глаза. Как только он почувствовал затылком твердый, прохладный пол, ему сразу стало легче, он вытянулся, как только мог, на полу и расслабился, углубившись в воспоминания.

1962 год, он молодой, талантливый физик, только что защитил диссертацию по теоретическому обоснованию разделения изотопов новым способом. «Какое счастливое время было. Я тогда еще писал этюды с натуры, — улыбнулся про себя директор. — Светки не было, жены не было, забот не было. Была свобода. Я так хотел продолжать свою работу — не вышло, отвлекли, сагитировали, купили. Или сам хотел? Сам хотел, конечно же, сам, но потому, что этого от меня хотели другие. Я должен был это делать, и с тех пор я делаю то, что должен и за это меня уважают и ценят, и я себя уважаю за это я — директор! Наработался даже надоело уже, а вот собой давненько не занимался — вот, наверное, в чем дело. Не так уж много осталось времени, чтобы заняться собой. Это все? Нет — это еще не все. А, нет чувства безопасности. — Директор начал вспоминать последние события. — Мне передалось это ощущение от людей, которые меня окружают, у них тоже нет чувства безопасности. У всех в этой стране нет чувства безопасности, и давно уже! — Директор глубоко вздохнул. — На кой черт я всю жизнь разделял изотопы? — вдруг спросил себя директор, открыл глаза и резко вскочил с пола. — Я это делал для того, чтобы все, кого я люблю, жили спокойно, но этого оказалось мало, очень мало, никто спокойно не живет, и все может разрушиться и уже рушится. Дело не во мне, мы все, наверное, живем неправильно, поэтому и мучаемся в ожидании чего-то плохого. А, вот в чем дело, — сказал себе шепотом директор и стал ходить по комнате. — Жизнь — в опасности. Жизнь в опасности, пока на белом свете есть такие, как я, которые хотят одного, а делают другое. А мы всегда были, есть и будем, потому что человеческую породу не переделаешь, вчера мы сделали бомбу, завтра сделаем еще что-нибудь, и ничем нас не удержишь. Нас используют те, кто знают, чего хотят, и не имеют сомнений, и все летит к чертовой матери. — Директор остановился и стал смотреть в окно. — Мне казалось, что я всю жизнь делал то, что хотел, а теперь так не кажется. Как говорил дед, царство ему небесное: „Пора и о душе подумать, скоро прибираться“».

На улице рассвело. Михаил Степанович оделся и пошел в лес, который начинался прямо за оградой, гулять с собакой. Рекс рыскал по кустам.

— Рекс, побежали в гору, — сказал Михаил Степанович и быстро пошел в гору.

Гора была крутой, подъем был метров двести, не меньше, но его удалось одолеть без остановок. С горы был виден весь город, казавшийся отсюда игрушечным. Только что взошедшее солнце освещало дома сбоку, делая их рельефными. Дома, которые были окрашены в белое, казались розовыми. «Будет хорошая погода, пойду-ка я еще пройдусь». И Михаил Степанович пошел бродить по лесу. Он, как когда-то в молодости, лазил по скалам и сшибал палкой верхушки высокой травы, свистел, подзывая собаку, и кричал с прибрежной скалы, слушая, как отзывается эхо, отражающееся от гор с другого берега реки. Устав, он сел на камень и стал смотреть на горы и реку, которая извивалась широкой, темной лентой далеко внизу. Рекс лег рядом, высунув язык и часто дыша.

— Как я тебя, парень, а? Может хозяин еще и тебя умотать, вот так-то, — сказал Михаил Степанович и потрепал пса за ухом. Потом Михаил Степанович начал разглядывать камень, на котором сидел. Это был большой розовый камень с вкраплениями слюды, блестевшей на солнце.

— А ну-ка, Рекс, столкнем его вниз, что будет? — Михаил Степанович был сильным мужчиной, он поудобней взялся под низ камня, собрался и потянул камень на себя, потом еще раз рванул изо всех сил, но камень даже не шелохнулся. — Нет, это нам с тобой не по силам. Ладно, Рекс, пошли домой, нас, наверное, совсем потеряли.

Спустившись со скалы прямо на дорогу, которая протянулась вдоль реки, уставшие хозяин и собака пошли домой.

— Где вы были, бродяги? — раздался из кухни Светин голос. — Мы уж думали, не случилось ли чего.

— А где мать? — спросил Михаил Степанович.

— Вы же договорились поехать на дачу к Михайловым. Они за вами заехали. Тебя нет. Мать поехала одна. Ругалась очень, между прочим.

— Ладно, ничего. Накрывай на стол. Будем обедать и завтракать одновременно — в зале. И постели скатерть, — сказал Михаил Степанович и пошел умываться. Когда он, побритый и пахнувший дорогой туалетной водой, вышел из ванной, стол в зале уже был накрыт. «Молодец, дочь», — подумал он.

Большой стол был накрыт на двоих. Приборы стояли по торцам стола.

— А где официант? Кто подавать блюда будет? — спросил Михаил Степанович, потирая руки.

— Я буду. В кои-то веки ты собрался пообедать так, как мне нравится, — не на кухне и не уставший, — ответила Света и стала накладывать салат из помидоров. — Может, выпьешь чего-нибудь?

— Нет, не хочу. Потом может, — ответил отец и принялся за еду. Света села за стол и тоже стала есть, то и дело поглядывая на отца. «Что это с ним сегодня? Он какой-то возбужденный и щеки ввалились. Сейчас что-нибудь выдаст», — думала Света, достаточно хорошо изучившая отца.

— Ты когда замуж выйдешь? Мне хочется успеть как следует познакомиться со своими внуками, — сказал отец, продолжая есть и не глядя на Свету.

«Ну вот — выдал», — подумала Света и сначала было собралась вспылить, но потом, почувствовав, что сейчас это делать будет неправильно, ответила:

— Папа, сосватай мне кого-нибудь. Если скажешь: вот он, выходи за него — не прогадаешь, сразу выйду. Ей-Богу — не вру.

Отец перестал есть и внимательно посмотрел на дочь.

— А этот, как его, не годится что ли?

Светлана резко мотнула головой:

— Не годится.

Отец опять начал есть. Потом сказал:

— Давай другого ищи. Не копайся только в мужчинах, как в своем гардеробе, все равно не угадаешь. Хочу, чтоб ты поскорее вышла замуж, и все.

— Чего это вдруг ты, папа, после прогулки сразу решил выдать меня замуж? Честно сказать, мне и так неплохо. Тебе не вредно ли гулять подолгу? Лет десять, наверное, не гулял, прогулялся и сразу на тебе — замуж.

— А я знаю, что тебе неплохо, поэтому и беспокоюсь.

— Не за кого выходить, папа.

— Почему?

— Потому что хочу быть спокойной, что этот самый муж будет именно муж, а не источник для создания аварийных ситуаций.

Отец бросил вилку на стол и как бы в сердцах сказал:

— Ну, ты посмотри на нее. И этой хочется безопасности. И здесь не хочется рисковать. Не бывает так.

— Я папа — не центрифуга, а женщина, имей это, пожалуйста, в виду, хочу таковой и оставаться, не думай, что мне на себя наплевать до такой степени, что я пойду за кого попало.

— Да, да… да. Да, конечно! Всем хочется безопасности. Всем: и мужчинам, и женщинам, и детям, и тебе, — говорил отец то ли Свете, то ли себе самому. Света внимательно смотрела на отца, стараясь понять, что это его так разобрало и к чему бы все это. — Нет ее, безопасности, и нет гарантий. Хочешь жить по-человечески, учись жить без гарантий — вот тебе мой совет. Нужна система гарантий, но людям ее создать не по силам, — сказал отец и ударил кулаком по столу. — Наломаешь дров — я пойму, но не ленись ломать дрова, иначе все пропадет.

— Что пропадет? — спросила Света.