Урсула Ле Гуин - Толкователи Страница 22

Из передачи, которую Сати видела по неовизору еще в Довза-сити, она узнала, что умиязу «Золотая гора» была включена Корпорацией в список охраняемых памятников как храм поклонения богу Разума, искусственно созданный культ которого существовал только в туристических центрах, лозунгах и невнятных изречениях. Но сперва «Золотую гору» все-таки тоже разграбили. В том документальном фильме было показано, как оттуда выносили книги — точнее, выгребали бульдозерами из огромных подземных хранилищ, а потом экскаваторы ковшами зачерпывали эти бесценные сокровища и, точно мусор, ссыпали в грязные кузова грузовиков. Все, что оставалось, тут же сравнивали с землей. Благодаря стереоскопическому изображению создавалось ощущение, что ты сам сидишь в кабине одной из этих адских машин, а вокруг играет развеселая музыка. Сати тогда не выдержала и отключила голографическую приставку. И после этого, смотря подобные фильмы, созданные по заказу Корпорации, никогда больше ни в чем не пыталась в них «участвовать»; впрочем, она никогда не забывала снова включить приставку, выходя из своего кабинета в Центральном министерстве поэзии и изобразительного искусства.

Мысли о разграбленных умиязу вызывали у Сати острое сочувствие по отношению к последователям этой религии (или не религии, она не знала, как еще можно было назвать этот институт), однако осторожность и подозрительность, которые обязан был проявлять Наблюдатель, уравновешивали ее душевные порывы. От нее вовсе не требовалось формировать собственное мнение об аканской действительности или создавать теорию происхождения здешнего общества; она должна была собирать фактический материал, наблюдать, слушать и бережно все это фиксировать.

Несмотря на то, что говорить об умиязу было запрещено, жители Окзат-Озката и на эту тему говорили с Сати вполне свободно, искренне отвечая на ее вопросы. У нее, например, не возникло никаких затруднений при выяснении количества и направленности ежегодных праздников и обрядов, связанных с возрастными или религиозными циклами, — с постами, отпущениями грехов, воздержанием, инициацией, переходом в старший возрастной класс и т, п. Отправление этих обрядов, теперь, разумеется, осуществлявшееся подпольно, напомнило ей многие из давно и хорошо известных традиционных верований Экумены. Некоторые здешние обычаи и обряды были так искусно и безобидно вплетены в ткань обыденной жизни, что даже советники из Министерства социокультуры не могли ткнуть в какой-то из них пальцем и сказать: «Это запрещено!»

Отличным примером подобной сохранности древних традиций служило меню в небольших харчевнях и кафе для рабочего люда. В таких местах меню, написанное с помощью современного алфавита, висело обычно на доске возле дверей. В нем наряду с акакафи перечислялись и другие продукты и кушанья, производимые Корпорацией, пропагандируемые ею и распространявшиеся по всей планете с помощью Управления здравоохранения и питания. Это была продукция агрофабрик, дополнительно обогащенная белками и витаминами, вымытая, порезанная и полностью готовая к употреблению; все было даже упаковано так, что еду самое большее нужно было лишь подогреть. Во всех кафе и ресторанах имелся достаточный запас таких продуктов — обезвоженных, замороженных, сублимированных, консервированных — и некоторые посетители с удовольствием их заказывали. Но большая часть жителей Окзат-Озката, зайдя в такое кафе, не заказывала ничего. Люди просто садились, здоровались с официантом и ждали, пока им принесут еду и питье, только что приготовленные и соответствующие данному дню недели, времени суток, погоде и времени года. Такая еда готовилась в соответствии с древними правилами, целью которых было долголетие при хорошем здоровье и пищеварении. Или «жизнь со спокойной душой». Обе эти идеи на местном языке рагнма выражались с помощью одних и тех же слов и означали одно и то же.

В один из осенних вечеров, которые Сати обычно посвящала записи собранной информации, она, сидя на пушистом красном ковре в своей тихой комнате, пришла к выводу, что на Аке существует некая религиозно-философская система типа буддизма или даосизма, которые она изучала на Земле во время учебы в Центре, то есть примерно такая, какую хейнцы с их страстью все классифицировать и распределять по категориям назвали бы «религией процесса».

«В автохтонных языках Аки нет слов, обозначающих богов, или единого бога, или святых, —

записывала Сати. —

Местные бюрократы в угоду Корпорации выдумали слово „бог“ и ввели государственный теизм, узнав, сколь важна концепция верховного божества в тех мирах, которые их общество взяло себе за образец, и поняв, сколь удобным инструментом для властей предержащих является религия. Однако никакого автохтонного теизма или деизма на Аке не существует. И даже слово „бог“ не имеет здесь никакого конкретного содержания. Никаких заглавных букв. Никакого „Создателя“ — только созидание. Никакого „вечного Отца“, который может награждать и наказывать, оправдывать несправедливость, подвергать жестоким испытаниям, сулить спасение души. Вечность воспринимается здесь не как конечная точка, но как непрерывный континуум. Исходное деление существа на материальное и духовное воспринимается только как „два-в-одном“ или „одно в двух“, то есть как два аспекта единого целого. Никакой иерархии Природы и Сверхъестественного. Никаких дихотомий свет/тьма, добро/зло, душа/тело. Никаких верований в загробную жизнь, возможность реинкарнации и бессмертие, никакой бесплотной и вечной души. Ни рая, ни ада. Аканская система представлений о мире — это некая духовная дисциплина с духовными целями, однако в точности те же цели она преследует и для телесного и этического благополучия общества. Правильный поступок венчает ее. Дхарма без кармы»[2].

Так, кажется, добрались до определения аканской религии? С минуту Сати не испытывала ничего, кроме глубокого удовлетворения — как этим определением, так и самой собой.

Но затем обнаружила, что думает о том цикле мифов, который поведала ей Оттьяр Уминг. Центральный герой этих мифов, Эзид, странная романтическая личность, появлялся то в обличье прекрасного доброго и великодушного молодого мужчины, то прекрасной и бесстрашной молодой женщины. Его также называли «Бессмертным».

У Сати тут же возник целый ряд вопросов, которые она тоже записала:

«А как быть с Бессмертным Эзидом? Может быть, это свидетельство веры в загробную жизнь? И один ли человек воплощен в образе Эзида, или два? А может, сразу несколько? БЕССМЕРТНЫЙ/ВЕЧНОЖИВОЙ — вполне возможно, это означает „активный“, „повторяющийся многократно“, „знаменитый“; к тому же это может иметь и еще одно, чисто „интеллигентское“, значение: „человек, обладающий идеальным физическим и душевным здоровьем“, то есть „живущий мудро“? Проверить».

Все чаще в ее записях — теперь уже почти после каждого сделанного ею вывода — появлялось слово «проверить». Сделанные выводы оказывались концом огромного неразмотанного клубка, началом все новых и новых расследований. Слова сами собой без конца меняли свой смысл, и Сати каждый раз, перечитав собственные записи, оказывалась недовольна сделанными определениями. И особенно неудачным показалось ей вскоре определение мировоззренческой системы аканцев как религии. Это было не то чтобы некорректное определение, но явно не вполне адекватное. Термин «философия» подходил еще меньше. И Сати вернулась к тому, что стала называть все это для себя просто Системой или Великой Системой. Несколько позже в ее записях появился термин «Лес» — она узнала, что некогда человеческая жизнь и все, что с нею связано, называлось здесь «дорогой через лес». Иногда она называла все это «Горой» — когда обнаружила, что некоторые из ее здешних учителей называют те знания, которые она так стремится получить, «дорогой на вершину горы». В конце концов она стала называть это «Толкованием». Но это произошло уже после того, как она познакомилась с Маз Элайед.

Сати подолгу спорила со своим компьютером по поводу того, не существует ли в языке довзан или в иных, отличных от довзан, языках, словарным запасом которых все еще пользовались многие «образованные», слова, которое могло бы иметь значение «священный» или «святой». Она нашла немало слов, которые можно было перевести как «власть», «тайна», «нечто-не-контролируемое-людьми», «часть всеобщей гармонии». Подобные слова никогда нельзя было отнести к какому-то одному конкретному понятию или конкретному действию, совершаемому в конкретном месте. Скорее было похоже, что, согласно старому аканскому способу мышления, любое место, любое действие, если его правильно воспринимаешь, уже содержит в себе некую могущественную тайну и способность стать священным. А восприятие, по всей видимости, включало в себя и некое описание, рассказ об этом месте, ТОЛКОВАНИЕ происходивших там событий или человеческих поступков. Некий разговор об этом, превращение в повествовательную форму, в рассказ, в историю, в легенду.