Влада Воронова - Пути Предназначения Страница 22

— «У нас» — это у кого? — глянул на него Николай.

— У сероземельцев.

«Слишком быстро ответил», — подумал Николай. Не похож Гюнтер на бенолийца. Во всех словах и привычках виден чужак. А документы местные, подлинные, — братство проверило. Чтобы купить «железные» паспорт и права, деньги нужны не просто крупные — огромные. Но в богатстве Гюнтер не жил ни дня, он не врёт, когда говорит, что родители были владельцами небольшого ресторана. Слишком много мелочей совпадает.

К несчастью, по всему Иалумету единый язык. И, благодаря многочисленным каналам стереовидения ВКС, акцента местечкового ни у кого не бывает. Любой и каждый, едва обучившись говорить, слова начинает на гардский манер произносить. Так что по речи определить, откуда Гюнтер приехал, невозможно.

— Ты на кого в универе учился? — спросил Николай.

— Инженер-программист.

— Нравилось?

— Главное, что получалось.

— Но не нравилось.

— Не нравилось. — Гюнтер отвернулся.

— А что ж пошёл?

— Деньги. Хороший программер уже на втором курсе неплохо зарабатывать начинает. А к пятому будет в солидной фирме на постоянной должности.

— Ну да, ну да, — согласился Николай. «Такая высокая потребность в программистах есть только у ведущих промышленных планет. Стиллфорт, Хэймэй, Зеленохолмск. Вопрос — зачем тамошнему уроженцу ехать в нашу помойку, да ещё местного из себя корчить?»

Гюнтер бросил на шефа быстрый настороженный взгляд. Меньше всего Ватагин похож на обычного старшину, пусть и первого. По манерам и лексике он действительно потомственный фермер, такой же, как и все здешние надзиратели — малообразованный, крикливый, с примитивной, но действенной хитрецой.

Надоело мужику копаться на фамильном клочке земли, потому как младшему сыну ничего интересного там не выкопать, и решил тогда поискать удачу на полях крупного плантатора. Обычная история, таких здесь полно.

Но для Ватагина она стала маской, за которой скрывается немало тайн.

Историю Бенолии он знает превосходно, гораздо подробнее того, что даёт школьная программа. Однако о Шаннилуре Одаланде, знаменитом бенолийском композиторе времён Второй республики, впервые услышал от Гюнтера.

Ватагин наизусть цитирует труды очень серьёзных философов и теологов, но пишет при этом с грубейшими ошибками, а читает медленно, шёпотом, как людь с очень слабым образованием.

Прекрасно разбирается в банковских операциях, особенно в такой сложной области, как анонимные платежи, зато отчётность по участку за Ватагина пришлось делать Гюнтеру, старшина запутался в графах и цифрах как котёнок в размотанном клубке.

Такое впечатление, что Ватагина спешно обучили по программе экспресс-курса, давая только самые необходимые знания и навыки.

«Для чего необходимые?» — в который раз задумался Гюнтер.

Почти каждый вечер старшины ходят в кафе при гостинице аэрсной дозаправочной станции. Там проститутки, выпивка, — на плантациях алкоголь строжайше запрещён. А ещё в кафе можно устраивать состязания на лётных тренажёрах. Хозяин гостиницы купил четыре списанных установки на какой-то учебной базе, и теперь они стали одним из самых популярных развлечений.

Собираются в кафе и обслуга с заправки, и пилоты, и работники из центра связи.

В шумных, обильно сдобренных ромом посиделках Ватагин участвует всегда, но никогда не пьёт, только вид делает. В разговорах ограничивается междометиями, а сам внимательно слушает любую болтовню.

Возле тренажёров крутится каждый вечер, но играл только дважды, и оба раза соперниками в виртуальных гонках были связисты. Игру им Ватагин сдавал мастерски, так, что у связистов оставалось ощущение трудной, а потому драгоценной победы. И появлялось желание угостить побеждённого щедрой выпивкой. Большая часть которой доставалась самому же угощающему, развязывала и без того болтливый язык.

Подготовка секретного агента у Ватагина хотя и тщательная, но всё же любительская. В госструктуре — охранке или коллегии — такого дилетантизма быть не может. Получается, что Ватагин — браток. А судя по тому, что рядом такие богатые на информацию места, — наблюдатель.

«Стратегию работы и структуру организации они явно у светозарных позаимствовали, — отметил Гюнтер. — Но сработали по сравнению с орденом топорно. Любительщина местечковая, дилетанты махровые… Однако откуда они вообще узнали об орденских методах организации? Неужели среди рыцарей были перебежчики в братство?»

Догадка одновременно и возмущала, и привлекала. С одной стороны, для рыцаря оскорбительно опуститься со своих светозарных высот в какое-то там убогое братство. Если и предавать орден, то хотя бы ради достойного противника, тех же координаторов, например. С другой стороны, никому, кроме братств, не дано переплести свой путь с Избранным.

Ватагин тронул Гюнтера за плечо.

— Собирайся, пойдём в обход.

«За эти дни он почти не оставлял меня без присмотра, — думал Гюнтер. — Послезавтра Пришествие, а с таким надзирателем мне с участка не удрать. И уволиться нельзя, по контракту я обязан предупреждать об уходе за неделю. Что же делать, как отсюда вырваться?»

Гюнтер глянул в сторону дозаправочной станции. С участка она не видна, как не видно ни малейшей надежды хоть что-то изменить в своей никчёмной жизни. Если бы только встретиться с Избранником…. Не зря ведь рыцари считали Гюнтера одним из самых перспективных адептов. Он может быть полезен Избранному.

Гюнтер опять глянул в сторону станции. А ведь всё не так безнадёжно, как казалось. На посиделках надо спровоцировать народ на разговор о братствах и Пришествии. Это не сложно, тема для бенолийцев самая актуальная. Ватагин целиком сосредоточится на прослушке, и ему станет не до Гюнтера. Тогда можно будет незаметно выйти из кафе и улететь с первым попавшимся аэрсом или дальнерейсовым лётмаршем. Всё равно куда, хоть в Гирреанскую пустошь. Не самая плохая точка, кстати. В Плимейру оттуда дважды в сутки отправляются прямые экспрессы. Расписание всех транспортных линий, ведущих в Каннаулит, Гюнтер выучил наизусть.

Николай бросил на подопечного настороженный взгляд. Ишь, как в сторону станции зыкает. Опять об отъезде думает.

«Почему он так хочет попасть в Каннаулит? Ведь сейчас все стараются держаться от посёлка подальше. Охранку и коллегианцев боятся даже самые верные приверженцы Избавителя. Так что же так тянет в Каннаулит Гюнтера — чрезмерность досужего любопытства или… судьба Избранного? Нет-нет, этого не может быть, ведь Избранный должен отличаться от обычных людей, а мы с Гюнтером во многом похожи. Будто две ветки одного трелгового куста. Никак не пойму, кто этот парень. Он не братианин, не коллегианец и, тем более, не агент охранки, потому что никому из них нет нужды добираться в Каннаулит самостоятельно. Тогда кто он?»

…Они шли по мосткам между залитыми водой полями.

Гюнтер глянул на небо, затянутое низкими свинцово-серыми тучами.

— Опять дождь будет.

— Для трелга это хорошо, — ответил Николай.

— Комары зажрали, — пришлёпнул Гюнтер очередного кровососа.

— Что поделаешь, здесь плантация, не город. — Николай краем глаза посмотрел на Гюнтера и спросил: — Ты парень вроде не жадный, а нелюбимым делом ради денег занялся. Я об универе твоём говорю. Или не для себя деньги были нужны?

— Не для себя.

— А для кого?

— Для сестры. Того, что осталось после продажи ресторана, не хватило бы, чтобы дать ей хорошее образование. А без него, сами понимаете, в люди не выбиться. Я хотел, чтобы она закончила през… императорскую школу и Центральный университет. Это не только хорошие знания, но и престиж, солидные преимущества в устройстве на работу.

— Женщине работать совсем не обязательно. Девочке лучше учиться в каком-нибудь хорошем столичном пансионе. Там и манерам высоким научат, и мужа богатого да родовитого подыщут.

— Всё верно, — быстро согласился Гюнтер. — Но если есть собственная работа, это надёжнее.

— Ну да, ну да, — покивал Николай. — Особенно, если работать в окружном департаменте, там деньга всегда будет немалая. Так что же ты тогда универ бросил? Уже не хочешь сестру на хорошую должность пристроить?

— Она умерла.

— Ох, прости, — Николай пожал Гюнтеру плечо. Тот кивнул.

— Как её звали? — спросил Николай.

— Илона. Если позволите, почтенный, я не хочу об этом говорить.

Лицо у мальчишки закаменело, а глаза… Такой пустоты и боли Николай не видел ещё никогда.

— Зря молчишь, — мягко сказал ему Николай. — Выговорился бы, поплакал. О мёртвых плакать для мужчины не зазорно, а на душе легче станет.

— Нет.

— Но почему? Думаешь, я смеяться буду над твоим горем?