Марина Дяченко - Утопия Страница 23

И не этот ли голос, кстати, спросил из очереди «нельзя ли побыстрее», когда библиотекарша поинтересовалась насчет Лидкиного читательского?

– Спасибо, – сказала она, принимая галантно поданные книги. – Мне работать очень надо. Курсовая, – добавила она неизвестно зачем.

– А на чьем вы курсе, Лида?

– На первом, – сказала она первое, что пришло в голову.

– Ну, понятно… А кто руководитель?

Лидка молчала, глядя гэошнику в глаза, тяжело глядя, укоризненно, будто спрашивая: мало ты из меня душу мотал? Тебе какое дело? Что пристал, надзиратель, шпион?

– Лида, – сказал толстяк неожиданно мягко, – я не хотел вам мешать, честное слово. И пугать вас тоже…

– С чего бы мне бояться? – сказала она как можно суше.

– Лида, можно с вами поговорить?

– О чем? – Она плотнее прижала книжки к груди.

Лицо толстяка сделалось печальным, как тогда, в кабинете.

– О наследии Андрея Игоревича. О тексте, который вы нашли. И еще о том, почему вы ходите в закрытую библиотеку по чужому читательскому билету.

– А зачем тогда служба страхования? Зачем? Вот представь, девочка, что все мы возвращаемся, выходим из Ворот – и никакой власти нет. Ни милиции. Ни страховой инспекции. Ни Президента, ни этого склочного Парламента… Кто-то погиб, кто-то остался. Пока пройдет перекличка, регистрация, новые выборы – знаешь, что будет? Ничего не будет. Все, что уцелело после апокалипсиса, будет разодрано, растащено, отбито у законных владельцев по единственному праву – праву сильного. Вместо того чтобы строить дома и нянчить детей, людям придется воевать с подонками за место под солнцем… как в пещерах! Мы и скатимся к пещерам, к каменному веку, были в истории страны, которых теперь нет именно потому, что они не имели твердой власти после апокалипсиса!

Лидка сидела на мокрой садовой скамейке. По всему парку курсировали мамаши с колясками, то здесь, то там взвякивал младенец; интересно, а как выглядят со стороны молодая женщина и пожилой толстяк, на нем ведь не написано, что он гэошник, так, просто добрый дядя Николай Иванович…

– Ты думаешь, только сытые чиновники уходят в «условленное время»? Нет. Целая группа разных людей – тех, чья деятельность будет жизненно необходима в первые дни после апокалипсиса. И чиновники в том числе. Все страны придерживаются такого протокола – в той или иной мере, но придерживаются!

Николай Иванович замолчал. Рядом с ним на темную скамейку смачно шлепнулся комочек птичьего помета. Ну надо же, чуть-чуть птичка промахнулась.

– А зачем врать? – спросила Лидка тихо.

Николай Иванович устало улыбнулся:

– Да, врать нехорошо. Но люди так устроены. Они не могут пережить превосходство другого – ни в чем! Превосходство, а особенно привилегию. Представь, вот стоят Ворота, в них ломится толпа, и некто с мегафоном просит подождать, пропустить вот этого врача, вот этого судью, вот этого чиновника, потому что они НУЖНЫ сразу же после апокалипсиса, нужны живыми и, так сказать, в комплекте… И что тебе ответит ломящаяся масса? Можешь себе представить?

– Ложь во спасение? – все так же тихо спросила Лидка. – И смерть во спасение?

Николай Иванович вздохнул. Открыл портфель, вытащил пачку сигарет и круглую пластмассовую коробочку из-под растворимого аспирина.

– Я очень долго знал Андрея… он был едва ли не единственным моим другом.

Лидка смотрела, как он прикуривает, потом прячет зажигалку, аккуратно снимает крышку с коробочки из-под «упсы».

– Я дружил с Андреем… веришь?

Лидка усмехнулась:

– ПОТОМ у него обнаружилось так много друзей…

Николай Иванович аккуратно стряхнул пепел в круглую коробочку. Высокопоставленный, по-видимому, чиновник, он не стеснялся такой жалкой некрасивой вещи, как пепельница из пустой аптечной упаковки; наверное, Лидкино недоумение отразилось у нее на лице.

– Талисман, – коротко объяснил Николай Иванович, осторожно устанавливая «упсу» на скамейке.

Курил он тоже некрасиво. Торопливо, мелкими затяжками и даже сигарету держал брезгливо, будто клопа.

– Ты, Лида, хочешь – верь, не хочешь – не верь… Я тогда не спал сутками. Вся наша служба стояла на ушах… знаешь, сколько версий мы отработали?!

Лидка вскинула подбородок:

– И что? Утешаться вашими версиями? Сами… небось… в спецконтингенте. Какой вам прок искать своих же? Нет. Такие могущественные, аж жуть… а тут что крысу задушить, что депутата… убить прямо дома… не на улице, не в подъезде… дома! Под носом у охраны! И ничего. Гуляют. Исполнителей… убрали – и все. И вы не искали! Суетились только! Делали вид…

Она не боялась, что Николай Иванович обидится, сделает официальное лицо и потребует объяснений относительно подложного читательского билета. Потому что из библиотеки они давно вышли, у него нет повода задерживать ее, тащить назад, производить опознание и очную ставку с равнодушной беременной библиотекаршей. А если и потащит, она будет орать, что есть силы, хвататься за живот и грозить немедленным выкидышем. И посмотрим, кто первый отступит…

Но толстяк не обиделся. Наоборот, на его лице отразилось нечто, напоминающее сочувствие.

– Я понимаю… Лида, я все понимаю. Тебе сколько, восемнадцать? Все просто…

– Просто, – упрямо кивнула Лидка. – И совершенно ясно, кто его убил. Берешь список спецконтингента, ведешь пальцем…

– Вот именно, – Николай Иванович вздохнул. – Ведешь пальцем… и попадаешь пальцем в небо! Хочешь пасьянс?

Лидка не поняла.

– Пасьянс, сумма версий. Сочетание версий… Вот, например, его могли заказать эти, борцы «за чистоту души» во главе с Бродовским. Могли или нет?

Лидка вспомнила Рысюка. Он, помнится, говорил то же самое.

Правда, Рысюк ничего не знал ни о предстоящей Зарудному речи, ни об «условленном времени».

Или знал?

– …Во-вторых, его могли заказать свои же коллеги-политики. Ты знаешь, скольким он мешал? По-настоящему мешал? Ты знаешь, что он был совершенно реальным кандидатом в Президенты?

Совсем рядом, в кружевной тени старого тополя, худенькая женщина лет девятнадцати безуспешно боролась с капризами здоровенного карапуза в полосатой коляске. Карапуз уже пытался сидеть. Елки-палки, когда только люди успевают?!

Лидка подняла глаза:

– В Президенты? Правда?

– Ну разумеется! А нынешний Президент, между прочим, совсем не прочь остаться на следующий срок. И теперь скорее всего останется… Нет, я ничего ТАКОГО не хочу сказать. Просто… это во-вторых. В-третьих, ты знаешь, что он был соучредителем семи крупных фирм?

Лидка невольно разинула рот:

– Андрей Игоревич?

– Представь себе. Ты знаешь, что такое конкуренция, финансовые махинации, не возвращенные в срок кредиты? Ты слышала такие слова, хотя бы по телевизору? То, что выглядит как политическое убийство, вполне может иметь совершенно иную подоплеку. Понимаешь?

Лидка хлопала глазами, как первоклассник у доски. Догадывалась, что выглядит глупо, но ничего не могла поделать.

– Дальше… в-четвертых. Или уже в-пятых? Из квартиры Зарудного пропала крупная сумма денег. Вполне может быть, что нападавшие были просто бандитами. Скажем, пришли трое, взяли меньше, чем рассчитывали, да еще и сработали грязно, оставили труп… Два трупа, если считать консьержа, который так и не пришел в сознание. Потом стали делить, один убил двух подельников и тела утопил в заливе…

– Неубедительно, – выдавила Лидка.

Николай Иванович пожал плечами:

– А правильная версия не обязательно самая убедительная. Кстати, у Зарудного была коллекция марок, доставшаяся ему от деда, за эту коллекцию некоторые фанатики давали целое состояние, но он уперся, не хотел продавать. Что, ты впервые слышишь про марки? А коллекцию так и не нашли. Одна марка из этой коллекции выплыла случайно, в первые месяцы после апокалипсиса, когда отследить ее путь было практически невозможно. Вот так… Это у нас в которых? Дальше. Популярный лозунг: «Кровососы убили Зарудного». Знаешь, кого принято в определенных кругах называть кровососами? Нефтепромышленников, финансистов… Андрей пробивал в Парламенте разные весьма рискованные законопроекты. Реформатор, елки-палки, а кто их любит… Ты поскучнела? А ведь есть еще женщина, была, вернее. Очень богатая, сумасбродная, несколько лет назад у Зарудного были проблемы с этой дамой… Судя по всему, она его добивалась, а он не проявил достаточно твердости. Что, ты возмутилась? Ты покраснела? Детям такого не говорят, но дети, Лида, остались в прошлом цикле, а теперь все взрослые, кроме тех, кто в колясках… Эта дама покончила с собой вскоре после убийства. А незадолго до этого продала небольшой дом в пригороде, причем деньги девались неизвестно куда. На заказ бы хватило, будь спокойна. Заказала, а потом повесилась от тоски. Как в сериале. Невероятно? Но кто знает…