Йен Макдональд - Дом дервиша Страница 23

Георгиос Ферентину разворачивает блюдце так, что ложка напоминает стрелку компаса, которая смотрит в самое сердце Бекдира.

— Вы хотите, чтобы я присоединился к группе.

— Да.

Георгиос смеется себе под нос хриплым смехом.

— Должно быть, наша безопасность в крайне плачевном состоянии, раз вам для спасения страны нужен я. С чего вы взяли, что у меня есть хоть какое-то желание участвовать…

— Речь о группе Кадикей. Любопытно, господин Ферентину? — Бекдир достает из пиджака своего дешевого костюма маленький пластиковый пузырек с ингалятором и ставит на маленький пыльный столик. — Тут доза на один раз. Там ответы на ваши вопросы. Закодировано на вашу ДНК, так что если попробует кто-то еще, то получит только кратковременную звуковую галлюцинацию, напоминающую хлопанье птичьих крыльев.

Георгиоса не удивляет, что у МИТ до сих пор есть образец его ДНК. Государство всегда с неохотой ослабляет хватку.

— Только быстро, наночастицы закодированы на определенное время. Вы все забудете ровно через час после того, как вдохнете. Ну, спасибо за чай, господин Ферентину, что бы вы ни выбрали, я продолжу играть на рынке террора, но уже под другим ником.

Бекдир протягивает руку, Георгиос ошеломленно пожимает ее, загипнотизированный полупрозрачным пузырьком без этикетки.

Джинны ждут Недждета, когда тот, жмурясь, поднимается по бетонной лестнице из Центра спасения на залитую солнцем улицу в час пик. Целая толпа, целая буря джиннов, которые наблюдают с каждой крыши, с каждого балкона, из каждой шахты лифта и люлек для мытья окон, сидят на каждом светофоре, дорожном знаке и рекламном плакате, на всех электронных и телефонных проводах, сбиваются в кучи на крышах проезжающих автобусов и долмушей, смотрят вниз со стеклянных глыб небоскребов Стамбула и минаретов уродливых новых мечетей с дешевыми серебряными куполами — там их особенно много. Джиннов всегда притягивают мечети. Они мерцают, то исчезая, то появляясь, словно холодное пламя, их больше, чем душ во всем огромном Стамбуле.

— Что? — кричит он ждущему джинну. — Что такое?

Женщина, которая торопится домой, таращится на него. Эксцентричное поведение вызывает подозрение теперь, когда все чем-то недовольны, но обладают средствами выразить свое неудовольствие. Недждет пристально смотрит на женщину в ответ, а когда отводит взгляд, площадь пуста, миллион мыльных пузырей лопается одновременно и беззвучно.

Недждет едет на долмуше. В трамваях и метро могут быть бомбы. Большинство в Левенте посчитали так же, а потому улица Гайретепе забита грузовиками, интерконтинентальными роскошными автобусами, ситикарами и сине-кремовыми долмушами. Крошечный автобус отъезжает и пробивается через пробку по метру за раз. Со всех сторон гудят, автоинспекторы свистят. Мимо проносится на три четверти пустой трамвай. Недждет прячется на заднем сиденье долмуша позади груды дешевых деловых костюмов и боится джиннов. Он страшится головы, светящейся женской головы. Недждет выглядывает в окно. Спокойное синее пламя, такое неподвижное, словно оно вырезано из сапфира, нависает над крышами всех транспортных средств на Джумхуриет. Джинн внутреннего сгорания. Недждет закрывает глаза и не открывает до тех пор, пока маршрутное такси не въезжает в ревущий транспортный водоворот площади Таксим.

Он идет по потным улицам между просевших усталых жилых домов с открытыми окнами и грохочущими кондиционерами. Недждет чувствует джиннов как тепло, тепло внутри тепла, узлы и завихрения электроэнергии, пойманной в ловушку между старыми зданиями. На площади Адема Деде, темной и наполненной свистом голубиных крыльев, джинны кружатся, подпитываясь испарениями скопившегося за день тепла в зловонии прогорклого кулинарного жира из чайханы Фетхи-бея, и обретая плотность. Недждет ощупью ищет ключ от огромного медного висячего замка. Они за спиной, надвигаются, словно грозовой фронт. Он чувствует их запах, как запах кулинарного жира.

— Недждет, — раздается женский голос, знакомый голос, хотя он никогда и не говорил с ним напрямую. Это девушка, которая помогает в галерее, идет по лестнице между домом дервиша и чайной. Вверх ногами. Она под землей. Ступеньки, площадь, здания неумолимо твердые, но из-за какого-то трюка джиннов Недждет может заглянуть под землю и видит, как девушка идет, ее ноги касаются его ног. Она выглядит точь-в-точь как девица из лавки, но беременная. Она наклоняется вперед, поскольку бережет спину и колени во время подъема по лестнице. Она останавливается за ступеньку до Недждета и смотрит на него промеж собственных ног. Девушка кладет руки на живот, вздыхает и ползет по ступенькам, по еле уловимой кривой ее пустого мира. Карин. Это бесплотные существа, некоторые богословы спорят, сделаны ли они из глины, как люди, или из огня, как джинны, но они не менее склонны к зависти и мелкой злобе, чем джинны. Незамужние женщины, дервиши и знахари иногда их чувствуют, шейхи слышат и говорят с ними и могут ими командовать. Все согласны, что каждая карин — это зеркало, изнанка земли, жизни на земле, они охраняют счастье и мир их земных сестер. Недждет шатается около двери текке, и она открывается нараспашку.

— Исмет! Исмет! Братишка, ты мне нужен! Исмет! — Недждет, запинаясь, входит в кухню. Сердце глухо стучит. Исмет сидит около дешевого стола из ИКЕА со Священным Кораном в руках. Исмет Хасгюлер — один из тех, с кем говорят книги. Его чтение Священного Корана легкое, музыкальное, бальзам для ушей. Оно лечит болезни, изгоняет злых духов, очищает дома и благословляет детей. Когда какая-то женщина стучит в дверь и задает вопрос, ответа на который нет в этом мире — а такие вопросы задают только женщины, — то книга в руках Исмета всегда открывается на подходящем стихе. Напротив него, прижавшись друг к другу, сидят две женщины в платках. Они испуганно вскидывают головы, словно провинились в том, что предугадывают волю Всевышнего. Это она. Та девица из галереи, высокомерная, та, что никогда не пыталась скрыть презрение к Недждету. Та, которую он только что видел вниз головой под землей пару ступенек назад.

— Я тебя видел, — бормочет Недждет и тычет пальцем. Девушка отшатывается, а вторая женщина, постарше, скорее всего тетя, вцепляется ей в руку. — Я видел тебя. Всего секунду назад. Твою карин, земную сестру. Я видел ее под землей. Она позвала меня по имени. Я видел тебя, и ты была беременна.

Рот и глаза молодой женщины расширяются. Она собирается заплакать, а потом воет, обнимая тетушку или мать.

— Это знак, знак! — твердит женщина постарше, простирая руки в молитве. — Слава Всевышнему! Вот, вот. — Она подталкивает евро к Исмету, а тот делает шаг назад, словно деньги отравлены.

— Что? — спрашивает Недждет. — Что здесь происходит?

— Вы настоящий шейх, — говорит девица из галереи, и тут Недждет понимает, что она рыдает от радости. — Я слышала о вашем брате, о том, что он хороший судья, прямолинейный, справедливый и быстрый. Так сказал дядя Хасан, когда разрешил все проблемы со своим двоюродным братом в магазине спорттоваров. Сибел-ханым тоже говорила, что он искусно владеет словом Всевышнего, когда он выгнал джиннов из зеркала в спальне дочери. Но вы… вы повелитель джиннов. Два брата вместе — вот сила Аллаха. Благодарю вас, огромное вам спасибо.

— Вот, заберите. Вы получили ответ?

— О да, — говорит девушка и дотрагивается до живота точно таким же жестом, как и ее сестра под землей. — Еще какой. Аллах воистину милостив.

Тетушка-матушка слышит нотки безумия в голосе Недждета, хватает девушку из галереи за руку и волочет с кухни на улицу. Наличка остается лежать там, где ее оставили, — на столе среди чайных стаканов.

— Что это было? — Исмет требует объяснений. — Ты был ужасно груб с этими женщинами. Вышвырнул их за дверь. Я пытаюсь заработать себе какую-то репутацию здесь, но этого никогда не произойдет, если ты будешь пугать тех, кто обращается ко мне за помощью.

Недждет закрывает глаза. Комната наводнена едва различимыми духовными и эмоциональными силами, воздух потрескивает от ужаса и энергии.

— Слушай. Я был в том трамвае сегодня, ну ты знаешь, в котором взорвалась бомба. Я там был и видел женщину, что это совершила. Я видел, как она потянула за шнурок, и ее голова отлетела. Я был в том трамвае.

— Братишка, почему ты не сказал мне? Тебе надо в больницу. Недждет, ты должен обратиться к врачу.

Недждет качает головой, пытаясь стряхнуть с себя дурманящий шепот потустороннего мира.

— Врачи мне не помогут. Я вижу джиннов. Ты это понимаешь? Я вижу джиннов.

Иголки желтого света падают на Аднана Сариоглу, лежащего на мраморном восьмиугольнике. Вокруг клубится пар. Пот озерцом скапливается на животе — больше жира, чем ему хотелось бы, — несколько мгновений подрагивает, а потом скатывается по боку на теплый мрамор. Он потягивается. Кожа прилипает к камню. Каждая косточка и сухожилие ощущают жар, словно по ним ударяет молот кузнеца. Стальные пальцы телака, банщика в хамаме, разминают все мышцы, каждый сустав до хруста.