Алексей Кошкин - Указка Страница 23

Люди искали дорогу. Они оказались на улице, не слишком обремененной высокими домами и деревьями. Ближний ее конец упирался в ворота на роликах, другим она целилась в железнодорожный переезд.

— Я бы назвал ее улицей Излишнего Цинизма, — сказал Пол, подойдя к воротам. — Она напоминает человеческую жизнь. Я прослеживаю свои ассоциации от роликов, на которых открываются ворота, до тех рельсов, вдоль которых мы шли — и вон они, в конце улицы, видите? Машина, выезжающая за ворота, — это новорожденный, сначала она едет медленно и пыхтит, но вот у этого дома набирает скорость, потом проносится мимо следующего — самого красивого здесь, это человеческая юность; за юностью следует зрелость, и — первый светофор. А после светофора машина катится под горку, все быстрее, пока ее не встречает поезд. Смерть той же породы, что и рождение — во всяком случае, физиологическая ее часть; это колеса роликов и паровоза.

— Тогда это улица Жизни и Смерти, — предложил Илья.

— Как высокопарно! — рассердился Пол. — И я не закончил. Ну и что, что я сравнил ворота с рождением? Вы обратите внимание на это вмешательство деятельности чертей в человеческую жизнь. Да оно бросается в глаза сразу, как посмотришь на эту улицу, то есть жизнь! Это вмешательство и называется цинизм, то есть цинизм как помеха мировосприятию и общению людей. То есть помеха жизни и развитию, движению автомобиля по дороге.

— Что здесь цинизм, на этой улице? Уж не тротуар ли с пешеходами?

— Кучи мусора на дороге! Чудовищные выбоины через каждые два метра! Ровная дорога была бы лучше, не правда ли? И эта черная пыль, наполовину дым, или газ? Трудно смотреть вперед — я не вижу, какой сигнал зажегся на светофоре! Жизнь была бы лучше без цинизма.

— Светофор не работает… Почему же вы назвали цинизм «излишним»?

— О, эти два слова неразрывны. На мой взгляд, цинизм всегда лишний в мировосприятии.

Илья покачал головой:

— Вы все-таки легкомысленный человек, Пол, и очень открытый. Вам будет тяжело.

— Если послушаюсь вас — да, наверное, — весело ответил тот. — А я привык, что мне легко. Человека давят только тяжелые мысли. Лучше я буду игрушечным автомобильчиком, чем многотонной фурой. Кстати, фура быстрее доедет до тех рельсов, чем игрушка.

Илья хотел что-то сказать, но в это время обстановка на улице изменилась.

Все это время за воротами, откуда Пол вытолкнул своего новорожденного, грубо и агрессивно лаяла собака. Никто не обращал внимания, пока не стала кричать женщина, истошно и глубоко. Происходило что-то, удивившее улицу, которая через минуту стала людной и озабоченной. Любопытные носы, уши и глаза опасливо потянулись к воротам.

— Что случилось? — спрашивали все.

— Укусила…

— Ой, крови-то сколько…

— Мне ничего не видно…

— Помогите кто-нибудь.

— А как поможешь? Ворота не откроешь, она озверела.

— Да что случилось-то?

Кто-то, грязно ругаясь, сказал:

— Да вахтерша привела сестру чаек попить, а сторожевой пес бросился на сестру и изорвал. Что с дуры взять!

— Вы умеете оказывать первую помощь? Тогда можете быть полезны, — заметил Пол.

Илья проворчал:

— Нет ни бинтов, ни обезболивающего, ни антисептика. Носилок тоже нет. И как попасть за ворота? Я не справлюсь с собакой.

— Щас менты приедут, — сообщил кто-то, не оборачиваясь.

Огромная овчарка тыкалась мордой в зарешеченные отверстия в воротах; она исходила бешенством и другими болезнями и грызла стальные пруты. А невидимая женщина все просила о помощи, исступленно и с надрывом.

Приехала милицейская машина. Она привезла молодых режиссеров, которые, получив от расступившейся толпы молчаливые авансы, без паузы принялись ставить эту драму — на троих. У одного была рация, второй нес бутылку минералки, а третий держался позади, стеснялся и вытирал со лба трудовой пот. Который нес минералку, сказал:

— Ворота открывать нельзя.

— Да поняли все уже… — буркнул кто-то.

Милиционер, видимо, ободрился этим пониманием своей пьесы и продолжил:

— Где хозяин склада? Когда он приедет? Надо ему позвонить. Нет, застрелить ее я не могу. Что еще за стрельба? Кино насмотрелись про крутых американцев? У меня все патроны сосчитаны. Выдают под расписку. Что я в управлении скажу? Подумают — продал… Ну, так и быть. Санек, свяжись с управлением, спроси, можно один выстрел сделать?

Под неодобрительный гул толпы Санек связался.

— Ну, я говорил, что не разрешат? — обернулся к толпе милиционер и сделал глоток из бутылки. — Будем ждать, пока собака уснет или устанет. Эй, Леха! Поди сюда и наперди в нее газом!

Скромный милиционер надвинул фуражку на затылок, вытер пот и подошел к воротам. Раздалось шипение баллончика, и прозрачное облако окутало морду собаки, отчаянно пытавшейся добраться до Лехи. Это не возымело эффекта. К несчастью, сквозняком из окошечка газ снесло на толпу любопытных; сразу зачихали, закашляли, заматерились. Леха невозмутимо отошел назад и вытер пот.

Снова раздался протяжный крик о помощи. Потом секунд пять мучительной тишины, и снова хриплый лай.

— Какие еще нужны доказательства, что ваша теория неверна? — вполголоса произнес Пол.

— А сейчас вы о чем? Снова о цинизме? Так это ваша теория, не моя.

— О, цинизм — чертовское качество личности… но я о другом. Помните, я утверждал, что не во всех странах и городах имеет место то печальное обстоятельство, из-за которого мы здесь, но эта местность целиком подвержена этой заразе? Вы тогда сыпали возражениями, что город — сущность организованная, и хотя бы власть обязана обладать высокими качествами, не характерными основной массе населения? Вот моя теория: то, из-за чего мы здесь, не распределяется равномерно, а сосредоточено в пределах одной местности, одного или нескольких человеческих сообществ. И именно власть изначально подвержена этому.

— Постойте, постойте! Я тогда не сказал — высокими свойствами. Я употребил слово «особые», намекая на непохожесть организатора на организуемых. При этом он не обязан обладать большей нравственностью, знаниями, провиденциальностью стремлений, высотой духа. Ему достаточно большей силы и решительности и общей гуманности, из которых складывается его авторитет. Ну и немного харизмы… Но я не имел в виду какой-то конкретный город, тем более этот. Так, простые рассуждения…

Пол хихикнул.

— Ну, тогда я вас не вполне понял… Нет, вы посмотрите на них! Эти доблестные гвардейцы с минералкой не обладают никаким преимуществом перед остальными. Сила, решительность? С их-то пронумерованными патронами? Гуманность? Не смешно, а просто нелепо. Этому их полковники не учили. Вы посмотрите на эту власть. Как она беспомощна и дырява!.. Эй вы, черти! — внезапно придя в ярость, крикнул он милиционерам. — Да вызовите вы «скорую помощь», не ждите, пока откроются ворота. Помрет ведь!.. А что о харизме… Вы знаете, если нас приведут в дом, где будут одни уроды, мы обязательно начнем искать наименее противного нашему взгляду или хотя бы самого маленького. Если некуда будет смотреть, мы будем смотреть на него и, обреченные жить в доме уродов, будем стремиться к нему в компанию. Так, во всяком случае, поступили бы нормальные люди, с неизвращенным вкусом и воспитанием… Конечно, — спохватился он, — подразумевается, что все уроды обладают абсолютно равными характерами и жизненным опытом.

— Можно еще закрыть глаза, — предложил Илья.

— Многие здесь так и делают. Но нам их не отыскать, потому что человека заметно — говоря условно и с излишней поэзией, — быть может, по блеску его глаз.

Ворота стали открываться только через полчаса, когда стих собачий лай. Напряжение в толпе моментально возросло. Сначала непонятно было, куда делась собака, но потом увидели — она все-таки забежала в клетку. Сторожиха, видимо, подкралась и заперла ее. Это была маленькая толстая старуха, красная и зареванная. Открыв ворота, старуха набросилась на милиционеров.

— Кастраты! — завопила она. — Беспомощные кастраты! Чего вы приехали — глазеть? Так это я сама могу. Сестра умирает, а эти козлы тут считают свои патроны! Да-да, все слышала! Надо было выпустить на вас собаку, небось тогда не стали бы звонить своему главному кастрату!

Милиционер ловко вывернул ей руку и успокоил.

Своим методом.

И, наконец, дождались врачей. К тому времени Илья перевязал раненую женщину кусками полотенца и гладил ее по голове, успокаивая. Милиционеры пили минералку и курили. Толпа понемногу расходилась. Когда раненую клали в машину, милиционер с минералкой сказал:

— Поехали, еще купим сигарет.

— А старуху так оставим? — спросил Санек. — Она нас козлами назвала.

— Да поехали! — позвал Леха. — Охота вам возиться с ней… Скоро серия «Ментов» пойдет — можем не успеть.

Люди уходили прочь, сначала через дворы, мимо двухэтажек с отведенными под мокрое белье ржавыми балконами; через двор сгоревшего детского сада они вышли на пустырь и отыскали тропинку, которая сужалась с каждым шагом.