Юлия Андреева - Валюта смерти Страница 25

Впрочем, вас научили отводить глаза?

– Вроде да, – Аня неопределенно пожала плечами.

– Если что, я сам отведу. Не беспокойтесь.

– Мы по нижнему шоссе едем? – Спросила Аня через некоторое время, разглядывая мохнатые, с опущенными лапищами, ели.

– По нему, а вы что же, бывали уже в наших местах?

– В ваших, пожалуй, нет. А вот под Питером бывала, и неоднократно. У родителей дача в Комарово. Недалеко от Дома творчества. Знаете?

– Дом писателя? Знаю, конечно, летом дачу снимали с женой по соседству.

– У вас тут и жена есть?

– А как же – Настенька.

– И дети? – У Ани сжалось от боли сердце. – И давно вы…

– Что давно? – Водитель испуганно уставился на Аню, начисто забыв про машину. Хотя, если разобраться, чего опасаться трупу?

– Ну, вы вместе давно? – помогла ему Аня. – Хотите, угадаю: вы сначала жили в другом месте. Другом мире, а потом сначала один из вас приехал сюда, а потом и второй. Так?

– Откуда вы знаете? Кто вам сказал? – Водитель опустил руки с баранки, так что Ане пришлось самой хвататься за руль, когда машина заскользила на встречку. Хорошо еще, за городом в этот ранний час было мало машин.

Поняв свою оплошность, Георгий вновь взял себя в руки, следя за дорогой.

– Вы совершенно правы, мы с Настенькой познакомились еще в середине девяностых в Питере. Учились вместе, потом поженились. Уехали сначала к моим родителям в Киев, но там не было работы, так что моя Настя была вынуждена вернуться в Питер к маме. Нашла себе здесь работу. Обо мне договорилась, и вот я здесь. Скоро и детей перевезем. Семья должна быть вместе.

– Детей-то зачем? – Прокормятся у ваших родителей, ничего с ними не сделается. Не надо их сюда тащить.

– Дети должны быть со своими родителями, – покачал головой гид. – Так, и не иначе. Я, вообще, как понимаю – семья – семь я. В основе слово «семя». Семя, из которого все произрастает – матрица, основа всему. Оттого отец в доме хозяин, и его слово – закон. И если мы с моей половинкой четверых деток совместно осилили, Господь нам всенепременнейше еще пошлет, и их тоже нужно будет поднимать, пока в рост не войдут, в цвет не вступят. Если дети отдельно, родители отдельно – это уже не семья, а ерунда какая-то. Ничего, накопим денег, снимем квартиру побольше, и тогда заживем.

«Заживете вы, как же! – Чтобы не выдавать своего состояния, Аня отвернулась к окну. – Покойник с покойницей вспомнили, что детей после себя оставили, и теперь за собой их тянут. Этому надо помешать. Дети ведь ни в чем не виноваты. У них своя жизнь. Но как помешаешь?»

– Ага. Вот и «Заря». Здесь где-то должен быть подъезд и внутренняя парковка. Впрочем, можно и тут припарковаться. Вы как? Не возражаете немножко пешочком прогуляться? Тут близко.

– Не возражаю. – Аня взяла свою сумку и вылезла из машины, в последний момент соображая, что не только не накрасилась, а даже в зеркальце на себя не поглядела. То-то стыдно будет перед Дмитрием, привыкшим видеть жену всегда с отличным мейк-апом. Да уж, нет больше его Анечки – журналистки, красавицы. Есть странная женщина без возраста, без косметики. Худая, как палка, с обмороками, припадками, с чужим пацаном на руках. Впрочем, наверное, было бы странно, если бы любящая женщина выглядела как-то по-другому после смерти возлюбленного. Чтобы цвела, как в прежние счастливые времена, смеялась, радовала взгляд. Женщина не может быть красивой и счастливой вдали от любимого. Не может, потому что красота внешняя – суть красоты внутренней. А ощущение счастья есть понятие отраженного счастья. Женщина хорошеет на глазах, словно зажигаясь от направленных на нее восхищенных мужских взглядов. Что же говорить о женщине влюбленной и любимой, которая ежедневно получает заряд восхищенных взглядов, направленную на нее любовь и отражает все это с удвоенной, утроенной, удесятеренной силой?

Женщина же, лишенная любви, может высохнуть, точно беззащитное растение, которому не досталось воды, или превратится в сухую верблюжью колючку. Тот еще цветочек.

Широкая каменная, запорошенная с ночи, лестница была вся в неровных цепочках следов. Чтобы меньше замерзнуть, Аня сунула руки в карманы, но легкий утренний морозец все же продирал насквозь.

Минус пять, как минимум, – определила она, невольно любуясь игрой солнечных лучей на ледяной корке. В детстве она любила аккуратно снимать прозрачную льдинку со снега и смотреть сквозь нее на солнце. Казалось, что за прозрачной ледяной корочкой прячется зимний ледяной эльф. Маленькой Ане всегда не хватало скорости, и пока она снимала тонкую пластинку ледяных кружев, крошечный эльф умудрялся сбежать в следующую снежную пещерку. Иногда ей казалось, что она успевает разглядеть край его плаща или пленительную улыбку ускользающей мечты.

По обеим сторонам лестницы торчали с молчаливым достоинством вытянувшиеся по стойке смирно величественные Кипарисы. Кланялись, изящно поддерживая зеленые юбки, высокие статные ели, украшенные светло-коричневыми шишками, точно изящными подвесками. Вроде похожую лестницу она видела в Крыму, хотя уже поняла: в этом мире можно где угодно обнаружить все что угодно. Должно быть, управляющие «Тем светом», или как тут его называли, не считали нужным выдумывать что-нибудь новое, а просто брали понравившееся из «Реального мира» и затем ставили его, куда считали нужным. Так почему лестнице из какого-то крымского санатория не оказаться на территории дома отдыха «Заря» в Репино? Хотя очень может быть, скопировали лестницу еще в «Реальном мире», а «Тот свет» сделал копию копии.

Они подошли к административному корпусу, возле которого на дымящихся теплым воздухом люках спали свернувшиеся в пушистые калачики сразу же три беспородные собаки.

– Нам нужно в первый корпус… – шепнул Георгий, воровски оглядываясь по сторонам.

– В первый, так в первый. – Перед Аней возвышались четыре зеленоватых здания средней потрепанности. Они обошли здоровенную лужу подо льдом, чуть не навернулись на скользком месте, были вынуждены отступить прямо в сугроб, когда ко второму корпусу дома отдыха лихо подкатил черный блестящий джип.

А вот и он – первый корпус. Аня подняла глаза, силясь угадать, на каком этаже расположен их с Димой номер, и тут увидела его самого. Точнее, она не столько увидела, сколько почувствовала его взгляд, ноги ее подкосились, к лицу прилила кровь, и она рухнула в обморок.

– Вам же говорили, что мы не должны привлекать к себе внимание, а вы?!

– Я? – Аня поняла, что снова может видеть, чувствовать. Правда, сидела она прямо на сугробе, по-дурацки вытянув ноги в осенних кроссовках. Ужасная слабость растекалась по телу, подобно наркозу. Она попыталась подняться, опираясь на руку гида, но ноги словно утратили мышцы.

– Нас обнаружат! Что вы делаете?! Ну же, вставайте, мать вашу. Пожалуйста! Меня же с работы выгонят из-за вас.

– Я сейчас, сейчас, минуточку, – Аня снова попыталась собраться, но ноги по-прежнему отказывались слушаться.

– Сейчас нас увидят из окон и вызовут врача. Тут полно врачей, это же полу-медицинское заведение. Ну, пожалуйста. Пожалуйста, поднимайтесь. И этот ваш, мог бы и помочь. Ну что я могу один?! Хотя он прав, по инструкции, он ведь не должен выходить из номера. Зараза!

Георгий снова попытался поднять Аню, потянув ее за руку, но у них опять ничего не получилось.

– Подождите, – Аня отерла рукой лицо с налипшей на него челкой. Дурнота не проходила. – Подождите минуточку, я сейчас соберусь и…

– Да что вы, нас уже заметили. «Явь» повсюду рассовала своих смотрителей. Застукают – и кранты.

Он снова безуспешно потянул Аню за руку и, поняв, что таким манером они далеко не уедут, попытался взять ее в охапку.

– Постойте. Это моя жена. Я сам. – Дмитрий решительно оттолкнул агента. И, обняв Аню, с легкостью поднял ее над землей.

– Ты? Это действительно ты? – шептала Аня, целуя чисто выбритое и пахнущее одеколоном лицо мужа.

Когда входили в корпус, Георгий забежал вперед и открыл перед ними дверь. Размякшая Аня прижалась к груди Дмитрия, мечтая остаться в таком положении до конца своих дней.

Все страхи ушли куда-то, растворившись в воздухе, точно ночные призраки. Она уже не думала о том, что находится в Мире Мертвых, что Димка погиб, сгорел в машине и был после похоронен. Ее не смущало, что из-за столика администратора им кивала белобрысая покойница лет сорока-сорока пяти, что у телефона, несмотря на ранний час, стояли сразу три чьи-то мертвые бабушки, ожидающие своей очереди связаться с живыми мужьями или повзрослевшими за время их отсутствия дома внуками.

Возле лифта Димка поставил ее на ноги и, нежно придерживая за талию, нажал кнопку вызова.

Аня послушно позволила препроводить себя в лифт, где они целовались, пока ленивый ящик неспешно поднимался на третий этаж. Потом шли по какому-то серому коридору с плешивым посередине ковром, не в силах хотя бы на мгновение разорвать объятия. Оказавшись у своего номера, Дима сначала открыл дверь, затем снова подхватил Аню на руки и, как новобрачную, перенес через порог.