Алексей Поликовский - Россия загробная Страница 25

2.

В три часа ночи по пустынным улицам Москвы ехал фиолетовый автомобиль "Иж Ода 1,7 комби" 1987 года выпуска, с красным восклицательным знаком и желтой буквой У в черном треугольнике на заднем стекле. Машина проседала почти до самого асфальта, задние рессоры не выдерживали ее собственной тяжести. Конвульсивно подрагивающий глушитель выпускал густую струю серого дыма, в которой пролетали искры. Иногда мотор самопроизвольно начинал реветь, и тогда выхлоп темнел от хлеставшего в него масла. В салоне машины напряженно молчали три человека.

Партизанский отряд Удалова прибыл к месту боевой операции. Все было продумано до деталей. Машина стояла в гараже у Удалова пять лет. Они была давно снята с учета и нигде не числилась. Номера на ней были самодельные. В три часа пятнадцать минут они вышли из автомобиля, припаркованного на набережной напротив огромного черного урода, уходившего головой в черно-красное небо московской ночи. Все окна квартир в домах по обе стороны реки были темными. Голубоватым светились только окна подъездов. Двое мужчин и подросток размяли ноги, сделав несколько шагов по асфальту набережной. Потом Удалов взглянул на часы. На его широком запястье зеленовато светились знаменитые "Командирские". "Пора начинать, товарищи!".

Не проронив ни слова, они общими усилиями достали из машины один за другим четыре бидона, из которых на рынках торгуют сметаной и творогом. Доставали уверенно и четко: не сговариваясь, одновременно делали резкое движение и перебрасывали бидон через борт багажника. Крышки бидонов были жестко зафиксированы специальными металлическими лентами. Бегом, чуть пригибаясь — хотя набережная, насколько хватало глаз, была пуста, никто за ними не следил — они быстро перенесли бидоны к подножью истукана. Император торчал своей уродливой головой в огромной вышине и как будто не замечал копошащихся у его ног крошечных фигурок. На его черном неразвитом лице была улыбка идиота, мечтающего дурацкую мечту. Подросток в кепке быстро и ловко накинул петли проводов на горловины бидонов. На конце каждого провода была прозрачная пластиковая коробочка, внутри которой тихо пульсировал алый светодиод.

Трое, все так же инстинктивно пригибаясь, молча перебежали назад, к машине. Подросток в кепке и с кольцом в ухе — его звали Антон — остался у бидонов. Он стоял, видя над собой огромные черные ботфорты Колумба, позорно переименованного в Петра. В одной из пламенеющих коробочек что-то громко щелкнуло. Антон закинул голову назад и попытался рассмотреть в вышине маленькую голову гибрида испанского путешественника и русского царя. Он увидел — или это ему показалось — что там, среди звезд, гибрид улыбается пустой и рассеянной улыбкой. Это была улыбка существа, никогда не знавшего любви и собственного предназначения. Его сварганили, продали, перевезли, отвергли, поставили, и он стоял с тех пор на пустынной набережной, никому не нужный, облитый презрением огромного города, ставший привычной мишенью городских зубоскалов, лишенный подобающего памятнику поклонения или хотя бы интереса.

"Антон!", — тревожно крикнул Удалов. "Время!" У второго мужчины — он был в бесформенном берете с нацепленным на него комсомольским значком и с длинным шарфом на шее — в руках возник черный продолговатый предмет. Это был блок управления бидонами, переделанный из пульта управления телевизора Samsung. Несколько секунд ничего не происходило. Москва спала в глухой ночной тишине. Потом послышался слабый гул, он продлился несколько медленных секунд, и вдруг из всех четырех бидонов одновременно вырвалось короткое острое пламя. Все трое стояли, завороженно закинув головы. Там, очень высоко, почти у самых звезд, вдруг странно качнулась маленькая чугунная голова. Гигантская нога в ботфорте дрогнула, как будто собиралась сойти на берег и шагнуть, переступая крыши, к Якиманке. Но так показалось только на первый взгляд и на одну секунду. Иллюзия осмысленного движения быстро исчезла, огромная нескладная фигура качнулась в вышине, а потом закачалась еще сильнее и сильнее, словно пьяный император выделывал на своем постаменте странные коленца. В небесах над темной набережной прокатился утробный стон.

Черная гигантская фигура медленно ложилась в реку головой в сторону Крымского моста. Все заняло ровно четыре секунды. Узкое царское тело с отломанной ногой с громким шипением вошло в Москва-реку. Река вскипела перед изумленными и восхищенными взглядами трех людей, застывших на пустынной набережной. Как во сне, они видели плавный и неуклонный рост серой ночной воды, которая быстрой волной устремилась в сторону Кремля. Вода завыла, завихряясь в бетонных берегах. Река шумела, словно возмущенная тем, что в ее бессловесный сон ворвался черный чугунный царь с оторванной взрывом ногой. Игрушечная каравелла с поломанной мачтой, которой баловался царь, ухнула в воду и пропала.

В эти минуты в подвале, за железной дверью на Плющихе, уже вовсю шла бешеная работа. Несколько человек ходили в клубах сигаретного дыма туда и сюда, приложив трубки телефонов к ушам, и кричали что-то на разных языках, давая интервью зарубежной прессе. Полуголый молодой человек с непременным тройным профилем на предплечье и в мешковатых камуфляжных штанах, сидя за ноутбуком, со страшной скоростью бегал пальцами по клавиатуре. Это был главный программист партизанской армии Удалова, и сейчас он запускал красный ботнет на полную мощность. Сорок тысяч компьютеров по всему миру, подчиняясь командам молодого программиста на службе у революции, выходили из сна, зажигали дисплеи и начинали рассылку заранее заготовленной прокламации, в которой говорилось о только что свершившемся Суперакте. Выходите на улицы! Ничего не бойтесь! Истукан повергнут! Власть падет! Жизнь и смерть принадлежит народу! Даешь сто миллионов одиночных пикетов! Эти и другие энергичные слова сейчас стучались в память тысяч и тысяч компьютеров, записывались на жесткие диски, начинали вращаться в облаках и перепрыгивали на флешки. Еще десять человек, сидевших с компьютерами в разных углах подвала, уже работали в блогах — каждый них имел десять ников и наполнял блогосферу воплями восторга, криками торжества, описанием события, которого на самом деле они не видели, и призывами не спать, просыпаться, идти на набережную!

— С почином, товарищи! Суперакт свершился! Су… — начал на темной набережной Удалов, обращаясь к двум своим товарищам, но не договорил и осекся. Глаза его вдруг уставились в одну точку и остекленели. Бритый наголо человек молча и тупо смотрел в мутную тьму на ту сторону реки. Там что-то двигалось. Медленно и плавно, будто несомая летним ночным ветерком, выступала из предутренней тьмы высокая фигура старика в сером развевающемся рубище, подпоясанном узким ремешком. Седые волосы веяли по ветру. Старик, слабо перебирая ногами в желтых советских сандалиях, скользил в полуметре над водой в сторону Кремля.

3.

Ранним утром на Якиманской набережной собралась толпа. Она все увеличивалась. Проезжавшие мимо автомобили тормозили и приветственно гудели. Машины останавливались, водители выходили из-за руля и с широкими радостными улыбками шли поближе к месту события. Другие спрашивали весело в опущенные стекла:

— Ну что, упал царь? Свалился император? В воду?

— Упал, упал наконец! — с радостной ненавистью отвечали из толпы.

— В Москве дышать сразу стало легче, вы что, разве не чувствуете!?

Они преувеличивали: в Москве, как и все последние дни, дышать было тяжело. Пахло раскаленным асфальтом, сухой пылью, жестким солнцем и гарью. Запах гари накатывал волнами, прилипал к ноздрям, вызывал тошноту. Уже появились люди в марлевых повязках. Это под Шатурой горели торфянники.

Вдоль всего парапета, от Крымского моста и до Каменного, стояли сотни людей и смотрели в воду. Новые, прибывающие со всех сторон, не могли понять, на что они смотрят и в недоумении крутили головами.

— Да где же он? Где он? Я не вижу, мама, ну где же он? — ныла девочка с двумя огромными белыми бантами, сидевшая на руках у мамы.

— Да вон же он! Да не туда ты смотришь, смотри вон туда!

Девочка повернула голову и увидела. Ее ножки в белых носочках и крошечных лакированных туфельках радостно задрыгали.

— Вижу, мама, вижу!

Взгляд новоприбывшего зеваки находил наконец на серой глади реки, напротив бассейна "Чайка", черный кругляш, немного поднимавшийся над водой. Но что это было? Некоторые говорили, что это голова императора, другие с хохотом утверждали, что это его зад. На самом деле это был носок ботфорта. Нога вместе с частью туловища, отделившись от тела, косо воткнулась в густой слой придонной жижи и торчала теперь на тридцать сантиметров над водой. Иногда на нее садилась речная чайка и стояла посередине реки на своих тонких ножках.