Ольга Голосова - Преобразователь Страница 26

— А кстати, почему?

— Потому что мне жалко убивать таких симпатичных зверушек как ты, принцесса, — Билэт лучезарно улыбнулся и отвесил поклон. — А может, и потому, что однажды, погорячившись, я поставил на любовь мастерский клинок, — тихо добавил он, взяв ее руку в свою и поднося к губам.

«Но, как и ты, проиграл банкомету», — этого он вслух не произнес.

Выгоревшие до белизны волосы упали ему на лоб, скрыв лицо.

* * *

К исходу десятой недели по Пасхе, в ночь на Иванов день они бежали. Путь их лежал вдоль могучего Рейна, на юг, в сторону горы Фельдберг, поросшей мачтовым лесом, где, стоя у корней вековых сосен и елей, нельзя было разглядеть солнце. В непроходимом Черном лесу[31] жили горные и лесные духи, и до сей поры ни одному святому отцу не удалось продержаться здесь до зимы. Отшельник подвизался здесь уже давно. В начале, как водится, угольщики и дровосеки обвинили его в сношениях с демонами. Но однажды после страшной грозы, случившейся в ноябре, огромная стая черных воронов снялась с горы и улетела, а жертвенный камень с древними рунами, возле которого ископал пещеру отшельник, раскололся надвое.

«Святой отец победил дьявола, и духи ушли с горы», — решили местные жители и понесли ему нехитрую снедь: молоко, хлеб и брюкву с огородов. Отшельник забирал это вечером, а поутру крестьяне находили на расколотом валуне целебные отвары и пряную зелень, что ухитрялся собирать в лесу да выращивать на скудной делянке отшельник.

Матери, чьих детей подменили на мерзких альраунов[32], порченные бабы и калечные мужички потянулись к нему. Он принимал их далеко от пещеры, в лесу, пряча лицо. Досужие языки трепали, что он прокаженный, оттого и морды не кажет, но исцеленные людишки стыдили их. «Не ищи правды в других, коли в тебе ее нет», — говорили болтунам и осеняли себя крестом во славу Божию.

Так что тропинку к заброшенному языческому святилищу, а ныне к святой пещерке беглецы отыскали без особого труда.

Лошади в гору не пошли, и их пришлось определить на постой к крестьянам, которые за небольшую мзду отыскали и коновязь, и сено.

Подъем занял время до полудня, а когда Билэт и Кловин увидели нависшую над ними скалу, с обоих уже градом лил пот, и они изрядно запыхались.

Угольщик предупредил, что в пещеру заходить нельзя. Нужно остановиться внизу и дернуть за колокол, что висит над тропой.

Так они и сделали. Зеленоватый от времени и влаги колокол печально застонал, и стайка птиц с шумом слетела с бузинного куста, росшего поблизости на камнях.

Билэт, одетый на удивление буднично, как бюргер, путешествующий по делам, вытащил из-за пояса серебряную флягу и отхлебнул из нее.

— Тебе не предлагаю, — обронил он. — Судя по журчанию воды, неподалеку отсюда источник, если хочешь, попей из него.

Кловин промолчала. Ее мучила жажда, но пить вино ей действительно было ни к чему.

Она по запаху прошла по тропинке за выступ скалы и обнаружила воду. На краю выложенной камнями впадинки, наполняющейся водой из ключа, бившего прямо из камней, лежал глиняный ковшик. Она попила. Вода была ледяной и чистой.

Ополоснув лицо и руки, женщина оправила платье, пригладила волосы, выбившиеся из-под чепца, и вернулась обратно.

Билэт по-прежнему сидел на поросшем мхом камне, внимательно оглядывая окрестности.

— А разбойники тут есть? — поинтересовался он.

— А что им тут делать тут, вдалеке от торговых путей?

— Может, у святого отца есть чем поживиться?

— Ага, прогнал демонов и теперь сторожит их сокровища.

— Ты до отвращения разумна, Кловин. Ни капли поэзии.

— Зато ты беспечен, как жонглер.

За этой невинной перепалкой они не заметили отшельника.

— Какая нужда привела вас ко мне? — услышали они голос позади и вздрогнули.

У спуска, откуда они пришли, стоял высокий мужчина в монашеском наплечье и рясе. Капюшон с вышитым крестом скрывал его лицо до подбородка, поросшего небольшой седой бородой. Одной рукой он опирался на посох, в другой держал длинные четки.

Билэт вскочил и показал ему нечто зажатое в ладони.

Отшельник помедлил, а потом сделал приглашающий жест четками.

— Что ж, будем надеяться, что вы не зря проделали этот путь, подмастерье и… королева.

Кловин угрюмо глянула на монаха.

Но тот уже повернулся к ним спиной и направился в лес.

Как ни мучило Билэта любопытство, как ни пытался он разглядеть пещеру, но делать было нечего: их туда не звали и ему пришлось покорно следовать за всеми, то и дело оборачиваясь и спотыкаясь о корни.

Когда все трое вышли на поляну, то отшельник прошел под навес из ветвей и позвал туда Билэта. Кловин опустилась на бревно неподалеку.

Билэт откровенно разглядывал монаха, пытаясь заглянуть ему под куколь. Монах привык к подобной дерзости и, казалось, просто не замечал ее. Он опустился на пень и принялся перебирать четки. Губы его едва заметно шевелились, повторяя по латыни: «Ave, Maria, gratia plena[33]…» — правило святого розария, дарованное людям Пресвятой Девой через святого Доминика, пса Господня, как он сам себя называл.

Поняв, что отшельник может так сидеть хоть до скончания века, Билэт первым нарушил молчание:

— Святой отец, вы правильно назвали меня подмастерьем. Но может быть, вы догадались и о цели, с которой я прибыл к вам?

Святой отец неопределенно покачал головой.

— Мне стало известно, что Верховный Магистр Гильдии Крысоловов перед смертью принял монашество и передал вам на хранение одну реликвию, принадлежащую Гильдии. Он поступил против правил, так как не имел полномочий передавать в посторонние руки собственность и святыню Гильдии. Но он мертв, и не наше дело судить его. Последствия его необдуманного поступка таковы, что уже два года в Гильдии царит междоусобица и никто не может принять на себя почетное звание, ибо нет реликвии и не на чем присягать. К тому же некоторые мастера, желая захватить власть, пытаются убедить Верховный совет в том, что для спасения Гильдии необходимо избрать Магистра без реликвии, а когда-де она объявиться, тогда и принять от него присягу. Другие же грозятся любой ценой отыскать эту вещь, дабы прекратить раздоры и сумятицу, грозящую перерасти в великую смуту. Я явился к вам для того, чтобы смиренно попросить вас, святой отец, вернуть Гильдии этот воистину бесценный для нас символ и водворить мир между нами.

Билэт замолчал, пытаясь оценить, какое впечатление произвела его речь на монаха.

Кругом щебетали птицы, журчал ручей, солнце изрядно припекало. Кловин, сидящая на солнцепеке, встала и отошла подальше, в лес.

Монах поднял голову и проводил ее взглядом.

— Сын мой, дозволь мне называть тебя так, как положено мне нынче не по достоинствам моим, а по святости носимого мною сана. Сын мой, ответь мне прежде, отчего ты все еще подмастерье?

Бледные щеки юноши порозовели.

— Какое это имеет значение, святой отец?

— Ответь мне, или я не смогу продолжить с тобой беседу.

— Потому что я… — Билэт замолчал, подбирая слова и с ненавистью глядя в вышитый крест капюшона. — Потому что я не сдал экзамен.

— Ты говоришь неправду, сын мой.

Странные чувства мелькнули в интонациях монаха, Билэт вскинул голову, как собака, и насторожился.

— Да, святой отец, я солгал. Но что, если я не хочу говорить правду?

— Но тогда и я не смогу тебе ответить.

— Мы торгуемся?

— Да, сын мой, ибо богатством неправедным покупается Царство Небесное сынами века сего[34].

— Что ж… — Билэт прищурился. — Я сдал экзамен на мастера, и мне по уставу и обычаю гильдии дали один год и один день, чтобы я утвердился в степени и мог стать свободным мастером и брать учеников. Мне остался один день, и я нашел новую жертву, лучше прежней, и мог претендовать на звание смотрителя и кандидата в Магистры, но… Один человек… один мастер-смотритель предложил мне сыграть на нее в карты. Он ставил на кон жизнь крысы и флейту смотрителя, а я — свою джамбию, оружие мастера.

Я проиграл нож. На следующий день меня понизили из мастеров в подмастерья и изгнали из Гильдии на три года. Теперь чтобы обрести потерянное, я должен убить новую крысу-оборотня, сдать экзамен и вернуть свой нож. Дело за малым… Что, ты доволен моим рассказом?

— Доволен, — ответил отшельник и откинул капюшон.

Билэт вскрикнул и отшатнулся, едва не упав.

Перед ним был Верховный Магистр Гильдии Крысоловов, великий Дудочник и его учитель.

— Видишь, сын мой, я должен был услышать от тебя правду. Тот мастер-смотритель… он ведь твой брат… Рэндальф?