Александр Соловьёв - Хомотрофы Страница 26

Почему они меня словно не замечают, не заговаривают, не пытаются подружиться, попросту не посылают подбадривающих взглядов? Ведь всем давно уже известно: курьер № 4327 пришел, чтобы изменить их жизнь к лучшему. Только вот вопрос: многие ли этого хотят? Если о свободе мечтают не более одного процента людей, не проще ли эту часть уничтожить, опустошив их души и съев их мясо?

В конце дня, буквально за десять минут до звонка, меня вызвал к себе начальник отдела кадров. Войдя в холл второго этажа, я вдруг оцепенел. Могильной тяжестью навалилось видение – то самое, что накрыло меня в минуты первого посещения этого места. В ушах загудело.

«Не надо бояться, – прошелестел над самым ухом тихий голос. – Здесь то, что ты ищешь. Оно рядом»

Я оглянулся. Поблизости никого не было. Еще несколько мгновений сохранялось ощущение чьего-то присутствия и затем пропало.

Мрачно поблескивали круглые светильники в низком потолке.

Я подошел к железной двери начальника и постучал.

Меня нагрузили папками и отправили в архив. Стопка получилась изрядная. Я придерживал ее подбородком и едва не упал с лестницы, не заметив ступеньки.

В архиве я еще не бывал и с архивариусом не встречался. Распахнув дверь ногой, поскольку руки у меня были заняты, я огляделся. Полуподвальное помещение оказалось огромным с бесконечными рядами стеллажей. Здесь витал запах похожий на библиотечный, и было холодно. Маленькие зарешеченные окна, наполовину закрытые наслоениями асфальта двора, почти не давали света, как и тусклые лампочки под потолком.

– Есть кто-нибудь? – громко спросил я.

Ответа не последовало.

Куда бы пристроить эти проклятые папки?

Я прошел вглубь. Здесь где-то должен быть стол.

Свет неожиданно погас. Я замер. Позади меня с грохотом захлопнулась дверь. С характерным звуком скользнул в петли навесной замок.

Я выронил папки и бросился к выходу.

– Эй! – С криком забарабанил кулаками по дерматину. – Эй, кто там?! Отоприте!

Из прорех выбились клочья утеплителя, точно дверь подразнивала меня высунутыми языками.

– Чтоб вас всех!.. – Я пнул дверь ногой. Подбежал к окну. Двор пуст, некого звать на помощь. Я бросил взгляд на часы – семнадцать десять. Большинство работников уже стоят на автобусной остановке. Кто-то остался. Они проторчат на заводе еще три часа и уедут последним автобусом. Погоди-ка Лемешев, никто не пойдет через этот двор-колодец.

Черт! Замечательно! Лучше просто не бывает – заночевать в архиве.

Злость и досада клокотали во мне.

Я пощелкал выключателем, никакого эффекта – отключили внешний рубильник. Прогулялся вдоль стеллажей. Быстрая ходьба всегда помогала мне сбросить нервное напряжение. Может, побегать? Плохая идея – ноги и без того гудят. Я глянул на датчики противопожарной сигнализации и первый раз пожалел, что бросил курить. Зажигалка сейчас бы очень пригодилась. Интересно за порчу архивных документов меня бы понизили в должности или съели?

Я вернулся к лежащим на полу папкам. Соорудил подстилку и уселся на нее по-турецки. Через некоторое время лег на спину. Сетка трещин на потолке напомнила о засухе. Я представил себя птицей, парящей в поисках воды над выжженной равниной.

Перед внутренним взором проносятся обрывки неясных образов: не лица, не обстановка, а только фрагменты знакомых предметов, связанные с каким-то чувствами и абстрактными представлениями. Я погружаюсь в неописуемую фантасмагорию цветов, линий, вспышек, впечатлений, переживаний, растворяюсь в них.

Проходит еще немало времени, пока я соображаю, что видимая мной изменяющаяся картина несет тайный смысл и, во что бы то ни стало, должна быть мной расшифрована.

В ритмически повторяющемся нагромождении необычных символов явно обнаруживается чье-то страстное желание передать нечто важное. Словно карлик-невидимка, сказочный гомункул, обитающий глубоко в моем подсознании и лишь косвенным образом, через бесформенное, воздействующий на мои ощущения, но лишенный права непосредственно касаться моих мыслей и чувств, пытается до меня достучаться, подает мне таинственные знаки.

Перебираю эти знаки как четки, и с каждым новым кругом их становится все меньше и меньше. Ищу ключ к загадочному коду, интуитивно отвергая все лишнее. Мне нужны лишь два образа, которые я должен соединить как две геометрические фигуры с повторяющими друг друга поверхностями – так, чтобы они прочно сомкнулись.

Я разлепил веки и не сразу понял, где нахожусь. Холодно. Темно. Я, свернувшись калачиком, лежал на полу – скатился с папок. Как страдающий ревматизмом старик, с трудом поднялся.

Надеюсь, не простужусь.

Я нажал кнопку подсветки циферблата – двадцать сорок.

Молодец, Лемешев, проспал последний автобус. А вдруг, пока ты, кретин, дрых тут и сны смотрел, кто-то проходил по внутреннему двору.

И тут новая мысль пронзила меня ударом тока: «Завтра суббота!» Многие службы и цехи работали посменно без простоев, но насчет архива я не был уверен.

Как нехорошо все складывается.

Справа краем глаза я отметил движение, повернул голову – ничего. Слева то же. Взглянул – ничего. По спине пробежал холодок.

Быть может, я по-прежнему сплю? Ай!

Я больно ущипнул себя за руку. Ощущение, что вокруг меня что-то происходит, не оставляло. Казалось, я вот-вот увижу, что творится в сумрачном архиве. Света, проникающего сквозь запыленные окна, с каждой минутой становилось меньше и меньше – солнце нырнуло за холмы. Двор-колодец погружался во мрак.

Возникни у кого-нибудь желание забраться в одно из окон административного корпуса, темнота надежно бы скрыла его. Но здесь никогда не было никаких нарушений, за исключением одного глобального – попрания свободы человеческой личности.

Я на цыпочках дошел до края стеллажа и выглянул за угол. Легкое эфирное движение стало чуть заметнее, еще немного, и я увижу это не только краем глаза. Откуда такая уверенность? Тяжелая форма обострения интуиции? Я и вправду стал чутким, как воспаленный участок тела, я отзывался на потусторонне движение. А может, просто свихнулся?

В полной тишине я ждал, стараясь уловить момент, но все равно пропустил его. Моргнул и оказался перед безликой толпой призраков, вмиг заполнивших архив. Не могу сказать, что ожидал подобного, но мне удалось не завопить от испуга. Молочно-белые пятна вместо лиц, ни глаз, ни носа, ни рта. Где-то я их уже видел, вернее, когда-то, совсем недавно. Призраки стояли у стеллажей, обращенные к папкам, что там хранились.

Зачем они здесь?

Я медленно выдохнул. Эфирные тела заколебались, пропали на несколько секунд. Это я потерял сосредоточенность, утратил внутреннее безмолвие.

Знание просто пришло.

Стало немного лучше видно – бело-лунные лики изливали мутный свет.

Я протянул руку и взял первую попавшуюся папку, открыл, пролистал бумаги. Мое внимание привлекла служебная записка. Я уже видел пару таких.

«Директору ЗАО «Полиуретан» г-ну Присмотрову А.И.

За добросовестное выполнение должностных обязанностей, с целью мотивации труда предлагаю премировать инспектора отдела кадров Романову Д.К. в сумме 50 % оклада. С уважением, нач. отд. кадров Курин».

Среди призраков я заметил движение. Одна полупрозрачная фигура выступила из безмолвных рядов, проплыла мимо меня, в движении обретая черты лица миловидной женщины, и пропала. Внутри у меня что-то оборвалось от страшной догадки.

Я взял другую папку. «…За добросовестное выполнение должностных обязанностей … Кунцева В.А…» Еще один призрак показал мне свое лицо.

«…За добросовестное выполнение должностных обязанностей … Панарина Е.О…»

Бочек Ю.Н., Темникову Т.П., Ясневу М.М.

Я узнал ее. Это была та самая женщина, из-за которой у Куксина случилось «отравление». Неудобоваримая.

Все эти служебные записки о премировании работником были ни чем иным, как шифром ликвидации. Я читал, отбрасывал папку и вытаскивал следующую, переходя от стеллажа к стеллажу. На полу уже образовалась гора. Время от времени с нее сходили лавины.

«…За добросовестное выполнение должностных обязанностей … Добровольского А.А…»

Призрак неожиданно остановился напротив меня, и я узнал его проступившее лицо. Это был тот самый парень в сиреневом галстуке и очках в серебристой оправе.

Я облизнул пересохшие губы.

– Доверься мне. – Это был не голос в привычном понимании. Вокруг меня по-прежнему стояла тишина и определение “гробовая” к ней очень подходило.

Парень протянул ко мне руки. Я рефлекторно отшатнулся. Призрак чего-то ждал. Остальные тоже будто замерли, хоть они и до этого не двигались. Видимо, что-то нужно было сделать по доброй воле и никак иначе.

Я нерешительно протянул ему руки. Парень улыбнулся и обхватил мои запястья. Наверное, я потерял сознание, потому что ничего дальше этого момента не помнил, когда утром открыл глаза. Я лежал на груде папок. Все стеллажи вокруг были первозданно пусты. Вокруг меня возвышались барханы личных дел работников завода.