Геннадий Семенихин - Лунный вариант Страница 26

— «Последний в дорогу бездельник, кто с нами не пьет», — подсказал Георгий.

— Верно, Жора! — подхватил Рогов. — И как это я забыл! С этого начинать следовало бы.

— Или вот, перевод с грузинского: «Выпьем, выпьем, пока тут, на том свете не дадут. Если же и там дадут, выпьем там и выпьем тут».

— Это слишком грустно, — заметила тихо Женя. — А ну его к черту, тот свет!

— Согласен, — громогласно подхватил Рогов, — не надо трогать подобных тем. Самое лучшее: «Чижик-пыжик, где ты был? На Фонтанке водку пил». Подлинный жизнеутверждающий оптимизм. Ну да ладно, ближе к делу.

Леня отвинтил на коньячной бутылке нарядную пробку, налил полстакана Каменеву, полстакана себе и занес горлышко над Жениным стаканом.

— А я коньяк ни разу в жизни не пила, — нерешительно заявила Светлова.

Рогов коварно прищурился. Все в нем было сейчас наигранным, даже мимика на лице. «Так, наверное, комик выходит на сцену, похоронивший перед этим родного сына», — почему-то подумала Женя.

— Все же я вам налью, товарищ старший лейтенант Светлова, — обратился он к ней шутливо. — Малюсенький глоточек налью. Наготове тост, за который вы не сможете не выпить. Я это вам со всей журналистской проницательностью говорю. — И несколько капель коньяку упали в ее стакан.

— Как он светится! — восхищенно заметил Каменев.

— Жорка, — подняла брови Светлова, — смотри какой в тебе алкоголик пробуждается.

— Я же не в космос готовлюсь, — ответил тот смиренно, — парашютист имеет право позволить себе чуть побольше, чем космонавт. С него не каждый день кардиограммы снимают. — Он пригладил растрепавшиеся волосы и напомнил: — Однако, дорогой Леонид Дмитриевич, не кажется ли вам, что первый тост должен быть мой?

— Нет, не кажется, — без вызова в голосе остановил журналист и дружески положил руку на его твердое костистое плечо. — Этот монастырь пока еще мой, — обвел он глазами неприхотливый номер гостиницы, — и в нем живут еще по моему уставу.

— Подчиняюсь, — смутился капитан и слегка вспыхнул.

Рогов поднялся над столом, держа в руке стакан. Рука подрагивала.

— Друзья! Не буду длинным. Что было, то было и пусть порастет быльем. Я хочу выпить за вас и вашу любовь. В общем, горько, ребята. Горько! — повторил он и, чокнувшись, выпил. Затем заставил их поцеловаться под еще один выкрик «горько». Пока Каменев медленно тянул крепкий напиток, голосом церковного дьячка Рогов приговаривал: — Пей до дна, пей до дна!

Женя, не раздумывая, проглотила налитое ей на донышке стакана и поперхнулась. Кашляя, отошла от стола. Рогов бросился с яблоком, но она сделала протестующее движение. Тогда он подал стакан с боржоми. После нескольких жадных глотков Светлова перевела дух. По ее лицу катились слезы.

— Мальчики, — прошептала она, — и как только вы можете пить такую гадость! Какие вы, право, мученики!

Потом они выпили еще, не принуждая Женю, и потекла длинная беседа. Перескакивая с одного на другое, они рассказывали друг другу интересные были: Рогов — о своих путешествиях, Каменев — о прыжках, о небе.

Время, казалось, оцепенело. И когда рассеянно их слушавшая Женя поглядела на часы, изумленно вскрикнула:

— Мальчики, мы сели в четыре, а сейчас уже семь! Ну и ну!

— Да, — спохватился Каменев, — у меня же билеты на восьмичасовой сеанс. Идемте с нами, Леня.

— Нет, Жора. Очень тебе благодарен, — отказался Рогов. — Мне еще надо привести в порядок и мысли и вещи.

Они все одновременно встали из-за стола, как будто им кто-то скомандовал.

— А теперь вы отвернитесь, Жора, — потребовал Рогов и сразу перестал улыбаться, лицо его побледнело. Каменев недоуменно пожал плечами, стараясь понять, для чего это нужно журналисту. — Да-да, отвернитесь, — настойчиво повторил Леня. — Я не хочу, чтобы вы видели, как мы с Женей поцелуемся. И еще вас обоих очень и очень хотел бы я попросить: не приходите завтра меня провожать на аэродром. Сделайте такую милость, ребята. Ну и вообще выше головы!..

14

Начальник степновского авиагарнизона генерал Саврасов улетал в Москву не на каком-нибудь роскошном лайнере ИЛ-18, а на боевом ракетоносце. Поэтому, пообещав захватить с собою Рогова, он приказал подготовить и для него парашют.

— Когда-нибудь прыгал? — спросил у Рогова Саврасов, кося на него глаза с цыганским прищуром.

— Да ведь я стрелком-радистом срочную отслужил, — с деланной скромностью сообщил Рогов, — и тоже на дальних. Даже медаль «За отвагу» за освоение новой техники ношу по праздничным дням.

— Ишь ты! — одобрительно отозвался Саврасов, и две золотые звездочки колыхнулись на его кителе. — А на каких же ты типах летал?

Леня ответил. Саврасов, прославившийся еще в сорок первом году тем, что, когда гитлеровцы готовились к параду на Красной площади, летал бомбить район рейхстага и Александер-плац в Берлине, одобрительно улыбнулся:

— Не лыком шит журналист. А статьи я твои и очерки читал. Занятно пишешь. И экзотики хватает. Люблю, брат, экзотику. Ты бы книгу мне свою подарил. Как там она у тебя называется?..

— «Дождь и солнце», — подсказал Рогов.

— Вот-вот. «Дождь и солнце», — удовлетворенным баском повторил генерал.

Рогов приехал на аэродром за целый час до взлета, в сопровождении Сергея Ножикова, Володи Кострова и Андрея Субботина. Хотел еще провожать и Олег Локтев, но его вместе с Гореловым и Дремовым к семи утра запланировали на короткую тренировку в барокамеру. Дремов и Локтев расцеловались на прощание с Роговым. Горелов, всегда очень хмуро и неодобрительно относившийся к ухаживаниям Леонида Дмитриевича за Женей, ограничился рукопожатием, но очень тепло сказал:

— Смотрите не потеряйтесь в человеческом муравейнике, Леонид Дмитриевич. Был у меня любимый комдив Кузьма Петрович Ефимков, автор чудесной поговорки: «В авиации дорожки прямые и узкие — всегда пересекутся». Я тоже верю, что мы еще встретимся.

…Когда на открытом штабном газике провожающие и отъезжающий подъехали под широченное, могучее крыло ракетоносца, с боевой машины были уже сброшены чехлы и опробованы все четыре двигателя. Володя Костров ударил каблуком по огромному тугому резиновому колесу. Борттехник забрал у журналиста вещи. Когда пестрый от заграничных наклеек чемодан исчез в люке, космонавты переглянулись.

— Все-таки уезжаешь, Леня? — сочувственно вздохнул Ножиков. — А может, зря торопишься? Остался бы лучше.

— Я его вчера целый час агитировал, — подал голос Субботин, — никакого эффекта. Как неприступная крепость.

— Знаешь, старик, мы сентиментальностью вроде не отличаемся, — улыбнулся Костров, — но любви к ближнему у нас тоже никто не отнимал. А ты — наш ближний. Сколько лет уже с нами!..

Ножиков, подтверждая, кивнул, снял фуражку, подставил черноволосую голову уже набирающему силу солнцу.

— Верно говорит Костров. Думали, ты от нас не оторвешься. И если к Луне кто-нибудь полетит, первый репортажик будет твой.

— Да чего вы заладили как на панихиде! — взорвался Субботин. — Разве он навек от нас уходит? Да я ему покажу, если он космической теме изменит. Только попробуй, Ленька!

Через силу улыбаясь, Рогов посмотрел на Андрея. То, что он улетал не в одиночку, что на аэродром его пришли провожать космонавты, придавало прощанию особую трогательность.

— Поостерегись на виражах, Андрюша, — ласково остановил он Субботина. — Мне в Австралию на два года предлагают поехать в качестве собкора.

— Ты это только попробуй! — устрашающе сдвинул редкие рыжые брови Субботин. — А впрочем, пусть едет, если ему нашей земли мало.

— Постой, Андрей, — вмешался Ножиков. — Зачем подначиваешь? Мы же прекрасно знаем, что Леня нас не покинет — и в городок будет приезжать, и на космодроме его мы увидим. Верно я говорю, Леня? Мы и книгу еще о космосе прочтем. Не правда ли?

— Да, ребята. Так будет, ребята… — срывающимся голосом торопливо ответил Рогов. — Спасибо, что проводить пришли.

— Понимать его надо, — укоризненно сказал Субботину Костров. — У парня кошки скребут на сердце, а ты… Женька тоже хороша, прийти не могла. Да и Каменеву стоило бы. Нечего им Ромео и Джульетту разыгрывать. Это им не «Мосфильм»!

Леня услышал последние слова и быстро обернулся к Кострову.

— Нет, это не так, ребята, — возразил он. — Женечка ни в чем не виновата. Решительно ни в чем. И Жора тоже. Это я запретил им являться на аэродром. Не вздумайте их упрекнуть!

— Понимаем, — грустно протянул Ножиков. — Прекрасно тебя понимаем, Леня.

Они умолкли, потому что в эту минуту подъехала черная «Волга». У самолета она лихо затормозила. С плащом наперевес и портфелем в руке выскочил из нее подтянутый генерал, стрельнул вопрошающим взглядом в космонавтов:

— А вы здесь по какому поводу, друзья мои милые?