Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса Страница 26

Бонапарт пронизывающе смотрел на Жозефину ошеломленный ее жгучей красотой.

— Здесь очень душно, — сказала та, обмахиваясь веером — Может быть, пройдем в голубую гостиную? Она рядом.

— Как вам будет угодно, — подхватил Баррас — Но прошу извинить меня, я провожу вас лишь до ее порога. Долг гостеприимного хозяина заставляет меня толкаться здесь среди богачей.

Бонапарт и Жозефина остались одни в голубой гостиной, куда проводил их ловкий и угодливый Баррас.

…Через час Жозефина отыскала его среди гостей.

— Ну как? — осведомился тот. — Он напросился на вечер у тебя в особняке?

Жозефина покачала головой.

— Совсем нет, дорогой Поль. Он заявил мне, что ему очень понравился мой сын, и он хотел бы стать его отчимом.

— Что? — опешил Баррас. — Он предложил тебе выйти за него замуж?

— Да. Так этот корсиканец выразил свои мысли по-французски.

— А что, — расплылся в улыбке Баррас, — есть о чем подумать. Надеюсь, ты не отрезала его?

— Я знала, что ты скажешь, и ответила ему, что подумаю.

— Ты могла бы прибрать к рукам этого дикого зверя. Нам это очень важно.

— Ты так думаешь? — протянула Жозефина, заработав быстро веером.

У генерала Бонапарта не было времени, и свадьба его с Жозефиной Богарнэ, в которую он с присущей ему молниеносностью влюбился, состоялась через неделю, 9 марта 1796 года, а два дня спустя Наполеон выехал в доставшуюся ему неснаряженную, необмундированную и полубосую армию.

Замыслы и действия его всегда были непредсказуемы. Никто не мог себе вообразить, что командующий южной армией может обратиться к солдатам со словами, более подходящими атаману разбойников, обещающему всем долю от награбленных богатств, чем для высшего чина цивилизованной армии.

Но у Бонапарта не было другого выхода, как не было средств для снаряжения его армии у Директории, а, как он считал, армия, по Валленштейну, должна сама себя кормить и одевать. Но и дальнейшие пути Бонапарта были неисповедимы. Вопреки инструкциям Директории, он не собирался сидеть у границы, отдельными вылазками беспокоя австрийцев, властвующих в Италии и Пьемонте, чтобы отвлечь их войска с севера Франции, где они наносили чувствительные удары по республиканской армии. И он, ни с кем не согласовывая своего решения, повел вверенную ему армию труднопроходимыми путями через Альпы. И армия Наполеона неожиданно появилась на цветущих равнинах Пьемонта, проделав невозможный, по мнению знатоков, путь по альпийскому карнизу, от крытому с моря пушкам английских кораблей, капитаны которых не допускали мысли, что под их прицелом может оказаться французская сухопутная армия.

А баловень удачи Бонапарт благополучно оказался хозяином положения в богатейшей стране, где находились три разрозненные группы австрийской армии. Их поочередно и громил Бонапарт. Шесть побед за шесть дней покорили страну, отнюдь не воевавшую с Францией, и там до этого времени распоряжались как хозяева враждебные французам австрийцы.

Вчерашние властители этих земель с трепетом стояли теперь перед молодым суровым генералом в белом мундире под серым сюртуком. Сидя на стуле, расставив колени и опираясь на них руками, он диктовал побежденным условия существования — выплатить непосильную, казалось, контрибуцию, к тому же еще и обуть его армию, сдав свое вооружение. Вместе с первым обозом с золотом и ценностями Бонапарт послал Директории подчеркнуто краткое сообщение, что Пьемонт отныне французский, а его армия двигается в Италию.

В Париже были ошеломлены его действиями и обрадованы «трофеями», которые помогут Директории выправить свое печальное финансовое положение.

А Наполеон продолжал действовать, ни с кем не считаясь.

Прежде чем двинуться дальше, он объезжал на коне поля сражении, осматривал груды мертвых тел своих и чужих солдат, оставляя хоронить их местным жителям.

Но ни тени сочувствия или сожаления не появилось на его спокойном лице даже тогда, когда он узнавал среди yбитых солдат тех, кого знал по именам и кому пожимал руки после альпийского перехода. Он, любивший шахматную игру жалел погибших не больше, чем шахматист, пожертвовавшей пешку или фигуру для задуманной атаки.

Предстояли новые жертвы при встрече со стоящей на границе армией могущественной Австрийской империи.

Наполеон был готов к этой встрече и к неизбежным потерям. И действовать предстояло быстро пока в Вене не соберутся перебросить с западного фронта свои сильные армии сюда, на Юг.

Первые же сражения поразили опытных австрийских генералов новыми приемами, которые применял французский гeнерал-авантюрист, как его называли. Он собирал менее многочисленные свои отряды в один кулак и безошибочно выбирал наиболее слабые места в позиции противника. Там он оказывался сильнее, опрокидывал сопротивляющихся и вынуждал всю превосходящую его силы армию противника к бегству, оказываясь у нее в тылу.

Приходилось отходить и надеяться на естественную преграду в виде реки Адды у города Лоди.

Перед этим, заняв нейтральную Парму, с неумолимым спокойствием выслушивал Бонапарт убеждения герцога Пармского, что тот не воюет с французами и сам страдает от австрийцев.

— Ваше величество, — еле выговаривал тот, стараясь хоть этим смягчить молодого завоевателя, который в ответ наложил на Парму нещадную контрибуцию, обязав к тому же поставить его армии 1700 лошадей.

Униженный герцог в отчаянии покинул походную палатку, где решилась судьба одного из старейших и богатейших городов Италии.

В глубь Италии теперь вел переброшенный через Адду мост, находящийся под прямым обстрелом ружей и пушек, словно нарочно оставленный австрийцами, чтобы заманить на него противника.

Накануне у палатки главнокомандующего Бонапарт прогуливайся со своим адъютантом, сыном Жозефины.

— Скажите, — обратился к нему молодой человек, — какая кроется в вас сила, заставляющая всех покоряться вам?

Наполеон, принявший на себя воспитание пасынка, счел возможным быть откровенным с ним, чего другие не удостаивались никогда.

Он подчеркивал этим свое расположение к мальчику, тем более что только что наградил его за храбрость в бою с неприятелем, похвалив, как он пользовался саблей своего отца.

— Видишь ли, мой мальчик, — говорил он юному Богарнэ, — когда я был еще моложе тебя, то отчаянно дрался, кусался, царапался со сверстниками, не желающими меня слушаться, а по ночам любовался вот этим звездным небом, под которым мы с тобой стоим. Я знал, что в 1600 году на площади Цветов в Риме церковники сожгли великого мыслителя Джордано Бруно. Он уверял, что на этих вот звездах тоже живут люди в городах, возделывают нивы. Я верил ему и выбрал приглянувшуюся мне звезду, воображая, что я послан с нее, чтобы править на Земле людишками, хотя прекрасно знал, что родился на Корсике и что это противоречит Священному Писанию.

— И вы подумали об этих звездных людях?

— Я подумал о них, как превосходящих нас во всем, и я хотел быть равным им.

— И стали, клянусь памятью отца, стали таким! И всегда будете для меня звездным надчеловеком, достойным править людьми на Земле.

— Это я вбил себе в голову с мальчишеских лет. И по военной линии пошел, чтобы командовать людьми. И теперь командую десятками тысяч, и короли с герцогами ползают передо мной на коленях, но, мой мальчик, если заставляешь людей сложить головы по твоему приказу, то сам должен показать им, что и ты готов сложить свою рядом с ними.

— Потому вы и не жалеете потерь?

— На войне как на войне. Солдатам не следует давать состариться. Но в решающий час надо суметь рискнуть самому идти вместе со своими солдатами, даже впереди них.

— Но разве может высший командир, отвечающий за всю кампанию, рисковать собой и исходом войны?

— Не только может, но и должен.

И юному Богарнэ довелось увидеть это самому на мосту через реку Адду, ведущем к сердцу Италии.

Казалось, что пройти по этому "мосту смерти" невозможно, окунувшись в поток разящих пуль от засевших на том берегу, но другого пути в Италию не было.

И тогда сам командующий победоносной армией генерал Бонапарт, любовно прозванный солдатами за простоту общения с ними "маленьким капралом", взял у гренадеров знамя и, развернув его, первым ринулся к мосту. Пораженные и воодушевленные гренадеры пошли за ним. Они падали замертво рядом, а он шел и шел, заколдованный, "которого и пуля не берет". Он был уверен, что его ждет иная судьба, чем смерть на простреливаемом мосту. Переводя за собой гренадеров, жестоко расправившихся на том берегу с засевшими там австрийцами, Бонапарт открыл путь всей своей армии, быстро переправившейся вслед за ним, уже по мосту не смерти, а славы. Восхищенный юноша шептал:

— Звездный человек, надчеловек!

Другие просто не знали, как и называть своего военного вождя, и готовы были на все ради него.

И он вместе с ними занимал город за городом, провинцию за провинцией, иной раз сталкиваясь с таким "крепким орешком", как крепость Мантуя. Оставив часть войск для ее осады, сам он пошел дальше, предвидя встречу с перебрасываемыми из Вены, главными австрийскими силами.